Согласно сильной, или «перевернутой», версии, никто не знает мысли, как она есть (даже Будды, как в нашем тексте). Мы не можем знать мысль в ее возникновении не только как натуральный объект, но и как объект уже йогически трансформированный. (То есть, строго говоря, йог знает, что он делает с мыслью, не саму мысль — в отличие от простого человека (prthakjana), который ничего с ней не делает.) Мысль (точнее, возникновение мысли) существует только в факте Полностью Пробужденной Мысли, в которой, и только в которой, она узнается как непробужденная, со всей «историей» потоков мыслей и живых существ, в которых она возникала, то есть со своей картиной, описанной в нашем тексте и резюмированной в слабой версии. Но самое философски важное здесь — это то, что опять же фактически — то есть только в смысле нашего (а не Будд!) говорения и думания о ней — мысль со всеми ее «случаями» (то есть со всем мыслимым ею миром феноменов) генерируется в пробужденной мысли Будд и Бодхисаттв. И эта генерация — которая сама, разумеется, не знает времени — является по необходимости обратной: от узнавания пробужденной мыслью любой мысли как пробужденной — к источнику (gotra) этой пробужденности в любой непробужденной мысли.

Говоря о сильной версии истолкования позиций двух последних текстов [(14) и (15)], я не могу удержаться от аналогий с некоторыми современными философскими и научными идеями, сознавая при этом спекулятивность и произвольность этих аналогий. К этому особенно побуждает центральный момент сильной версии — «захват» мысли вообще и любой мысли в отдельности пробужденной мыслью; момент, от которого и происходит обратный разворот той же мысли в ее генерации мыслью пробужденной.

Начну с «чистой феноменологии» (die reine Phanomenologie) в моем чисто выводном — то есть в порядке вывода из раннего Гуссерля — понимании. В таком понимании мысль как идея о мысли не существует до или вне мышления о ней, то есть до и вне акта рефлексии. Последний я могу понимать как безразличный к содержанию (в буддийском смысле, объекту) рефлексируемой мысли, так же как и к ее «психическому» субъекту, не существующему в «составе» гуссерлевской трансцендентальной субъективности.

Таким образом, крайне упрощая феноменологический подход, можно было бы сказать, что мысли как идеи нет без рефлексии. Хорошо, а что можно будет сказать о мысли как натурном феномене? О мысли, у которой есть [именно «есть», а не «возникает вместе с», как в тексте (14)] содержание?

Ответ на этот вопрос дает Стивен Хокинг, enfant terribl and darling британской теоретической физики. В конце своей книги «Краткая история времени» он пишет, что из его гипотезы о происхождении Вселенной в результате «Большого взрыва» (Big Bang) прямо следует, что то, что случилось в первые миллиардные доли секунды после взрыва, абсолютно предопределило все последующие события, включая его гипотезу об этом, то есть мысль о взрыве как начало всего. (О взрыве, который, заметим, сам не имеет причины ибо последняя лежит за пределами физически мыслимой Вселенной.) Здесь — прямая аналогия с буквально (то есть по Александру Кожеву) понимаемым Гегелем, который говорил, что Абсолютная Идея нашла свою самореализацию в порядке исторического процесса в его, Гегеля, «Йенских семинарах» (1806 г.). На этом, как мы знаем, у Гегеля собственно (proprement dit!) история закончилась, как и философия. Хокинг здесь скромнее (или он не читал «Феноменологии духа»). Его гипотеза, пожалуй, ближе к слабой версии, хотя и обладает некоторыми чертами сильной. Но в обоих случаях (!) мысли, Гегеля и Хокинга, философия — очень тяжелая: однолинейно направленный абсолютный детерминизм, примитивный онтологизм и, конечно, «тупиковая точка» начала (то есть творения). Хотя и со слабой надеждой на рекурренцию у Хокинга. Что делать! Философия так легко не выигрывает. В обоих случаях, при всем их различии (я не говорю о различии личностей — Гегель не пил виски «Белая лошадь» и не убежал от жены на инвалидной коляске с молодой медсестрой), та же интуиция о единстве (точнее — об одной природе) знающего и знаемого, мыслящего и мыслимого и об отсчете событий от данного момента или факта мышления о них.

Гораздо более сильно, я бы сказал, предельно, эта философская интуиция выражена в мышлении Ричарда Фейнмана. В своих «общедоступных» лекциях по квантовой электродинамике он говорит примерно так: «Что такое фотон, я не знаю, и вы, наверное, тоже. Как „что" он не существует. Но на основании эксперимента можно сказать: фотон движется из точки А в точку В (поскольку детектор света засек движение в этих точках). Еще мы знаем, что если направить под определенным углом пучок фотонов из точки А (источник света) в точку В, расположенную на зеркальной поверхности, от которой фотоны будут отражаться под тем же углом и попадать в точку С, где находится детектор фотонов, то туда попадет 4 процента фотонов, зарегистрированных в точке А. Почему именно 4 процента? А не почему! Просто так устроена природа, или Вселенная, или называйте это устройство каким угодно другим словом».

Здесь прямая аналогия с сильной версией позиции текста (15). Только вместо мысли — фотон, точнее, мысль о фотоне как о том, что мыслится только как «движение от А к В» или как то, 4 процента чего попадают в С. Причина этого отбрасывается не в силу так называемого доказательства Гёделя, а потому, что ее нет, а есть устройство — одно для фотона и моей мысли о нем, то есть что и последняя так устроена, что знает фотон как движение из А в В и т. д. Но это — только об обусловленном. Пробужденная Мысль видит не только обусловленное, но и необусловленное, то есть Источник Благородных [aryagotra, в самом конце текста (15)].

Главная трудность понимания позиции нашего текста (в обеих версиях) состоит в том, что сама эта позиция трансцендентальная, в то время как мысль, о которой идет речь, всегда и трансцендентальна, и не трансцендентальна. Именно эта двойственность, по словам Эдварда Конзе, делает едва ли не невозможным для философа, не прошедшего школы йогического опыта, это «переключение» в наших суждениях с эмпирического на трансцендентальное.

Мы читаем в текстах Абхидхармы, что мысль обусловленно возникает не только вместе со своим случаем, но и в данном индивидуальном континууме мысли (сittasaмtana), который и есть то, что мы называем «жизнь» (в смысле «одна жизнь, другая жизнь», «моя жизнь, его жизнь» и т. д.). Вот описание этого континуума.

IV. 11 (16). «Перейдем теперь к объяснению порядка упражнения в йоге вспоминания (anussati) смерти.

Смерть — это обрывание (или „отрезание") жизненной способности [jlvitindriya — 18-я дхарма согласно тексту (14)] в одном существовании (ekabhava). Обыкновенная смерть, о которой сейчас разговор, бывает двух родов — нормальная и безвременная (akalamarana)… Но всякая смерть — это обрывание континуумов (satntana)… в силу действия прежних поступков (karma).

…В йоге вспоминания (sati) смерть созерцается как момент сознания (будущего) рождения, а рождение — как уже содержащее момент (сознания) смерти.

…Сколь краток один момент жизни! Он столь же краток, как один момент мысли [cittakhana, то есть момент Возникновения Мысли, как в тексте (14), меньше которого не может быть времени]. Подобно тому как колесо повозки вращается и останавливается внутри окружности своего обода, так же и жизнь одушевленного существа измеряется мгновением мысли. С прекращением мысли прекращается (данная) жизнь» [13] .