К ней можно было присобачить любую ситуацию, где имеется недостаток чего-то или избыток. Например: «Ты почему не одеваешь презерватив?» «Экономика должна быть экономной!» Ну, и так далее.

Совершенно гениальным анекдотом, который меня в свое время действительно поразил, был анекдот о советской прессе. Человек, который его придумал, сделал открытие на уровне нобелевской премии. Я не преувеличиваю, потому что пытался потом сделать подобные обобщения в других областях — и ничего даже и близко не получилось.

А анекдот, для тех кто не знает, такой.

Армянское радио объявило конкурс на лучшую остроумную подпись к фотографии. На фотографии половой акт между голубыми, собственно, «рабочая» его часть с задницей.

Получали по одной-две подписи, но все не то. И вдруг получают полную тетрадку подписей, одна другой лучше. Обращаются к автору: «Как вы смогли придумать всё это? Это же невозможно!» Автор отвечает: «А я и не придумывал. Ну вот, смотрите, я беру газету. Лучше всего, газету «Правда». И начинаю переписывать заголовки статей.»

Тут рассказчику следовало вытащить какую-нибудь газету и начинать зачитывать заголовки. Самое смешное, что было трудно найти какой-либо заголовок, который бы не подходил. Например, «Визит братской делегации», «Большая победа советского спорта». Даже, скажем, что-либо вроде «В Москве похолодало» — и то подходило. Вот этот анекдот ни по какой схеме не придумаешь. Это надо быть аналитиком экстра класса. И с юмором.

Одному моему знакомому бывше-большой партийный начальник объяснял как управляться с большими массами: «Вот вы в своей механике, что, думаете что-либо об отдельном атоме, чтобы ему было хорошо, как он там будет? Да как начнешь о каждом отдельном думать как о личности — всё. Считай, что с ума сошел, а дело с места никогда не сдвинется, потому что, что ни сделаешь, тому повредишь, этому хуже, этому… Поэтому перед тобой сплошная среда. А ты ее лопатой, лопатой разгребаешь и направляешь… Главное — самому не утонуть…»

Когда я учился на пятом курсе в университете, в 1969 году, на Ростсельмаше случился очередной завал. И нас послали туда на преддипломную практику. Поставили на самые «узкие» места. Я, например, попал на проверку герметичности трубок. Рядышком был участок свч-сварки, где к моторным трубкам приваривали штуцера. У меня была кабинка, где надо было 32 трубки ввинтить в испытательный стенд, что было не очень просто, поскольку они были кривые и метра по два-три длиной, накрутить заглушки на другой конец, подать масло под давлением 100 атмосфер, посмотреть, какие из штуцеров потекли, отбраковать их, привязав туда веревочки, чтобы перепаяли, а потом все демонтировать.

Работенка была точно непыльная. Потому что вся пыль смывалась маслом. Когда я заходил после этого в душевую, то масло приходилось вымывать отовсюду. Оно хлюпало в башмаках… Кажется, вообще ни одна деталь моей конструкции не обходилась без толстого слоя машинного масла, которое смывалось только хозяйственным мылом. О волосах я вообще умолчу. Надо было мыть полчаса минимум этим самым мылом. Полкуска мыла на одну … помывку корпуса и верхней части. В других терминах это не скажешь.

Понятно, что желающих работать испытателями было мало.

Было там три испытательные кабинки, в каждой по два человека. Итого шесть рабочих. Их работу проверяли 3 контролера. После чего проверенное этими тремя контролерами проверялось еще тремя контролерами. А после них стоял последний контролер. Для чего нужны были контролеры? А для того, что работяги-испытатели не утруждали себя проверкой. Там было несколько способов, как это сделать. Первый заключался в том, что набиралось ведро масла и работяга совал последовательно оба конца трубки в ведро. Снаружи трубка была масляная, но внутри, сантиметрах в тридцати-сорока от края, сухая. Контролеры должны были протянуть тряпку внутри трубки и по тому, какая она масляная, убедиться, что масло там побывало. Ведра с маслом постоянно конфисковывали, но в кабинке был сток, который можно было заткнуть, так что масла было вдоволь. Другой метод заключался в том, что масло просто заливалось с одного конца трубки, после чего трубка была масляная внутри. Еще один способ заключался в том, что трубки навинчивались на стенд, но заглушки не привинчивались. Включалось давление, масло под ста атмосферами било в стенки кабины — и все довольны. Собственно, первые три контролера должны были наблюдать, чтобы все эти номера не проделывались, а вторая тройка должна была с тряпками проверить, проверили ли первые контролеры. И последняя — проверить, проверяли ли предпоследние. Я спросил тогда у начальника цеха, каков процент брака собранных моторов. Он сказал, что 60 % текут после сборки.

Я тогда ежедневно вспоминал ленинский «учет и контроль». Итак, это был контроль.

А теперь относительно учета. Я со своим напарником продувал примерно 100 трубок в день. При норме 900. И вот начальник цеха вызвал нас на проработку: «Как так, чуть больше 10 % нормы делаете? А вот соседи ваши, Иван Иванович с напарником, по две с половиной тысячи трубок продувают. Жуткие деньги получают. И третья кабинка меньше полутора тысяч в смену не делает.» Однако я был в то время глупо-любознательным. Мастер, который записывал, сколько мы продули трубок, одновременно был и мастером на участке сварки. Так что я уже знал, что за смену там делают не больше 600 трубок. И, естественно, задал наивный вопрос: «Как можно сделать 600 трубок в смену, а испытать 4 тысячи?» Наступило напряженное молчание, завершившееся фразой: «Ну ладно, идите, работайте. Но смотрите, трубки на экспортные кубинские комбайны в ведро не макать!»

Этот Иван Иваныч (условно), которого упомянул начцеха, оказался интересным гражданином. За несколько лет до того в «Правде» была большая статья, что некий начальник гаража отправился в степь стрелять с грузовика сайгаков. Ночью машина включает фары, а сайгаки бегут в луче света, не сворачивая. Так что настрелять машину было не сложно. Иван Иваныч и оказался тем самым завгаром, который настрелял полный грузовик, вылетел из партии за это и уселся в тюрьму. К тому времени он уже осводился условно-досрочно и на Ростсельмаш поступил работягой, чтобы восстановиться в партии. Вот он и был главным макальщиком трубок. Время от времени прибегала главная контролерша с экспортными трубками и кричала: «Ванька, мать-перемать, совести у тебя нет! Опять кубинские трубки макал!» «На что Иван Иваныч с инженерным дипломом меланхолично отвечал: «Совесть у всех одинаковая. Счас я у тебя ее пошшупаю.» И придвигался к контролерше, которая от него шарахалась, потому что он был весь в масле: «Пошел на хрен, козел!»