И тут на нас нашло окончательное затмение. Мы кинулись наперегонки в погреб. Чтобы не тратить время на переобувание, побежали босиком. Взяли по горсти песка в каждую руку и помчались обратно. Зажмурились и подкинули песок вверх.

Он посыпался на нас мелким колючим дождем.

– Ух ты! – заволновались мы и побежали за новой порцией песка.

Через несколько минут нашими общими стараниями воздушные облака взбитой белой шерсти превратились в серые нечесаные лохмы.

Потом, естественно, вернулась Ба. Зашла во двор с благодушной улыбкой на лице и увидела нас посреди свалявшейся шерсти.

И сказала «господибожетымой».

И судьба протрубила в рог Гьяллахорна, и нагрянул магический день Рагнарек.

Сначала Ба вытащила нас из грязных комьев и отлупила длинной тонкой палкой, которой она выбивала шерсть. Было очень больно, я извивалась как уж на сковороде и умудрилась-таки вырваться и убежать подальше, воя от боли. Ба не стала меня догонять, она взялась за Маню.

– Аааааааааа, – орала Маня не сбавляя обороты, – ааааааааааааааааааааааа!!!!!!!!!

Потом она тоже каким-то чудом вырвалась, пролетела мимо меня и проорала на ходу:

– Нарка, быстро в погреб, она нас убьет!

И я припустила за ней.

Мы вбежали в погреб и захлопнули дверь. Изнутри погреб запирался на большой железный крюк. Мы накинули его дрожащими руками и всем телом привалились к двери.

– Откройте! – заколотила в дверь Ба.

Мы тихонечко поскуливали, потирая ушибленные места.

– Или вы откроете дверь, или останетесь здесь навсегда! – протрубила Ба.

Мы молчали в тряпочку, сердца наши бились так громко, что слышно было, казалось, на всю округу.

– Замурую заживо! – Трубный глас Ба проник во все щели погреба и скрючил наши души.

Мы не совсем поняла смысл угрозы, но дружно заревели – было ясно, что ничем хорошим это «замурую заживо» не закончится.

– Кому сказано, открывайте, – задергала дверной ручкой Ба, – открывайте, а то хуже будет!

Мы заплакали еще громче.

– Ладно, – выдохнула огнем Ба, – лейте дальше ваши крокодильи слезы, но выйти отсюда вы не выйдете!

Нам было слышно, как она что-то волокла к двери, осыпая нас проклятиями и приговаривая про «мамэс милх». Потом наступила тишина. Стало ясно, что Ба чем-то загородила дверь и ушла.

Погреб был темным и холодным. Единственное маленькое окошко, которое выглядывало на улицу, было зарешечено. Когда глаза привыкли к темноте и мы начали различать предметы, нам стало еще страшнее, потому что казалось, что со всех углов на нас пялятся жуткие чудища.

И мы разревелись уже на законных основаниях.

Сначала мы плакали потому, что нам было больно, холодно и страшно. «Вот, оказывается, что такое „замуровать заживо“», – сквозь рев делились мы друг с другом свежеприобретенными знаниями. Потом нам захотелось в туалет по-маленькому, и мы ревели от обиды, потому что пришлось писать в углу, на беленький песочек, оставшийся после ремонта. При этом страшнее всего было сидеть голой попой на корточках – а вдруг из-за спины вынырнет длинная когтистая лапа и потащит нас в потусторонье? Поэтому, когда я сидела на корточках, Манька держала меня за руку, а когда она села писать, то я вцепилась ей в руку.

Потом мы оплакивали нашу тяжелую судьбу в зарешеченное окошко в надежде на то, что кто-нибудь пройдет мимо и вызволит нас из заточения. И если я дотягивалась ростом до окна, то Манька безнадежно маячила внизу. Чтобы она тоже могла явить миру перекошенное от горя и страха лицо, пришлось притащить кадку с рассолом для сыра. Манюня взобралась на кадку, и мы дружно заголосили в окно.

Потом мы отчаялись дожидаться помощи извне и стали взывать к совести Ба.

– Бааа, – плакали мы, – вытащи нас отсюда, пожалуйста, мы замерзли, и у нас болят от холода ступнииии. Мы уже достаточно замуровались и больше не будеееем!!!

Сначала вопли наши оставались безответными, а потом, спустя миллион веков, за дверью завозились.

– Баааа, это ты? – заголосили мы жалобно.

– Ыхть, – раздалось за дверью, – ыхть!

Потом еще раз:

– Ыхть! Ыхть! Ыхть!

Мы испугались еще больше.

– Ааааааа, – заорали мы, – Баааааааааааа, помоги нам!

– Если вы сейчас же не заткнетесь, то я оставлю вас здесь навсегда, – пропыхтела зло Ба. Мы притихли. Ба еще какое-то время возилась за дверью, потом громко сказала «господибожетымой».

– Что? Снова «господибожетымой»! – зашлись мы в истерике. – Баааа, мы ничего такого не делали, только пописали на песочек в углу и всеоооооо, зачем же снова «господибожетымой» говорить?!!!

– Будете орать, вообще не выйдете оттуда, – выдохнула огнем Ба, и мы моментально притихли. – Потерпите чуть-чуть, скоро я вас выпущу.

Потом она куда-то ушла. На этот раз для разнообразия мы решили украсить томительное ожидание дружным иканием – на плач уже не осталось ни сил, ни слез.

Потом пришел сосед дядя Гор. Закаленный многолетним соседством с Ба, он не стал удивляться или задавать глупых вопросов, просто с нечеловеческим кряхтением отволок в сторону ржавый мотор от старого дяди-Мишиного драндулета, которым Ба, в адреналиновом угаре, загородила дверь в погреб.