Моралист Сенека предупреждает о развращающем воздействии этого местечка в одном из своих писем («Письма к Луцилию», 51): «Байи… сделались притоном всех пороков: там страсть к наслаждениям позволяет себе больше, чем всюду, там она не знает удержу, будто само место дает ей волю. Мы должны выбирать места, здоровые не только для тела, но и для нравов… Какая мне нужда глядеть на пьяных, шатающихся вдоль берега, на пирушки в лодках, на озеро, оглашаемое музыкой и пением, и на все прочее, чем жажда удовольствий, словно освободившись от законов, не только грешит, но и похваляется?.. Неужели, по-твоему, Катон стал бы жить в домике, откуда он мог бы считать проплывающих мимо распутниц, глядеть на великое множество разнообразных лодок, раскрашенных во все цвета, и на розы, что носятся по озеру, мог бы слышать пение ночных гуляк?»

Следовательно, мы можем вообразить себе эти модные курорты как что-то весьма похожее на современные Биарриц или Ниццу. Конечно, их горячие сернистые источники имели целебные свойства; но тогдашние моралисты точно так же осуждали их вольную гедонистическую жизнь, как это делают их нынешние коллеги. Беспрецедентная свобода, характерная для жизни в древних Байях, должно быть, являлась следствием легкости в отношениях мужчин и женщин, в высшем римском обществе считавшейся неприличной. Но не следует думать, что жизнь в Байях напоминала жизнь громадных интернациональных отелей на современных курортах. Там не было ничего подобного отелям, а только построенные богатыми римлянами более или менее роскошные виллы, где их хозяева жили в летние месяцы. Как мы видим из описания Сенеки, там устраивались многочисленные празднества, и бог любви играл в них важную роль. Нет ничего удивительного, что римская дама, приезжавшая на Байи Пенелопой, уезжала (как едко замечает Марциал) Еленой. В более поздние времена и другие города, где имелись горячие источники (такие, как Эксля-Шапель, Эмс, Теплиц и Пирмонт), получили известность как курорты и были обустроены римлянами.

Уход за телом не ограничивался купанием. Как указывает Сенека, римлянам были известны все способы применения умащений и косметики при уходе за телом. С давних времен применялся массаж до и после бани, а также для гимнастических целей; этот обычай был заимствован у греков. У Плавта среди рабов наложницы упоминается unctor, в задачу которого входило умащать тело своей хозяйки маслом после мытья. Римляне для этой цели обычно использовали вполне гигиеничное чистое оливковое масло. Однако позже его смешивали с различными растительными ароматами, очевидно с целью удалить естественные запахи тела и заменить их более приятными. Кажется бесспорным, что такое новшество было почти сознательно продиктовано развитием эротики, и, естественно, моралисты из стоической школы очень быстро обрушились на такой разврат. Более позднее законодательство четко отличает чисто целебные мази от тех, которыми пользовались для удовольствия («Дигесты», xxxiv, 2, 21, 1). Умащениями и маслами натирались не только голова и борода, но и все тело, не только после каждого купания, но и перед пиршествами – хозяин вручал прибывшим гостям притирания вместе с венками (Петроний, 60, 3). Мы говорили, что парфюмерия использовалась для устранения естественных запахов тела; можно указать, что в литературе часто встречаются пожелания не пахнуть козлом (напр.: Катулл, 69, 71; Овидий. Наука любви, iii, 193). Они обращены к обоим полам, хотя Овидий тут же прибавляет, что этот совет необязателен для женщин, так как он говорит с римлянами, а не с варварами. Считалось изысканным есть пастилки для освежения дыхания (Гораций. Сатиры, i, 2, 27). Подобных свидетельств до нас дошло более чем достаточно; мы не можем рассматривать их подробно, но ясно, что использование умащений, масел, помад, духов и пр. было так распространено в Римской империи, что их производство превратилось в процветающую отрасль. Производились также средства для ухода за кожей, для окраски волос, для ухода за зубами и ногтями. Дама времен империи при повседневном туалете должна была пользоваться целой батареей горшочков, баночек и склянок. Интересное описание на этот счет оставил нам Лукиан; пусть слегка преувеличенное и женоненавистническое, но не исключено, что вполне правдивое (Лукиан. Две любви, 39):

«Тот, кто взглянул бы на женщин, когда они только что встали с ночного ложа, решил бы, что они противнее тех зверей, которых и назвать утром – дурная примета. Поэтому и запираются они так тщательно дома, чтобы никто из мужчин их не увидел. Толпа старух и служанок, похожих на них самих, обступает их кругом и натирает изысканными притираниями их бледные лица. Вместо того чтобы, смыв чистой струей воды сонное оцепенение, тотчас взяться за какое-нибудь важное дело, женщина разными сочетаниями присыпок делает светлой и блестящей кожу лица; как во время торжественного народного шествия, подходят к ней одна за другой прислужницы, и у каждой что-нибудь в руках: серебряные блюда, кружки, зеркала, целая куча склянок, как в лавке торговцев снадобьями, полные всякой дряни банки, в которых, как сокровища, хранятся зелья для чистки зубов или средства для окраски ресниц.

Но больше всего времени и сил тратят они на укладку волос. Одни женщины прибегают к средствам, которые могут сделать их локоны светлыми, словно полуденное солнце: как овечью шерсть, они купают волосы в желтой краске, вынося суровый приговор их естественному цвету. Другие, которые довольствуются черной гривой, тратят все богатства своих супругов: ведь от их волос несутся чуть ли не все ароматы Аравии. Железными орудиями, нагретыми на медленном огне, женщины закручивают в колечки свои локоны; излишек волос спускается до самых бровей, оставляя открытым лишь маленький кусочек лба, или пышными завитками падает сзади до самых плеч» [65] .

Многие другие авторы рассказывают о различных способах высветления кожи и волос. По словам Цицерона («Оратор», 23, 79), иногда ими пользовались и мужчины.

Тертуллиан написал целый трактат о женском туалете (De cultu feminarum); он и другие христианские авторы нападают на обычай женщин румянить щеки, который, по их мнению, может вести лишь к прелюбодеянию. Кроме того, была широко распространена практика каждую ночь накладывать маску из мазей и смывать ее утром молоком ослицы; считалось, что это сохраняет свежесть кожи и предотвращает образование морщин. Иногда так поступали и мужчины-щеголи, например, по словам Светония, император Отон (Светоний. Отон, 12). Особенно часто пользовались этим рецептом гомосексуалисты, чтобы их кожа выглядела свежей и молодой.

Наконец, был широко распространен обычай удалять с тела все волосы: растительность на теле считалась уродством. Ни на одной женской статуе античных времен мы не видим ни лобковых волос, ни волос под мышками, так как принимались меры к их уничтожению. Сенека Старший говорит («Контроверсии», i, префикс, 8), что изнеженные юноши «пытаются превзойти женщин в гладкости тел». Особенно часто так поступали педерасты. Марциал пишет с грубой откровенностью (ii, 62):

Подведем итоги. С развитием эллинистической цивилизации, проходившим под влиянием греков, римляне познакомились с искусством ухода за телом – искусством, которое отчасти обязано своим появлением усложнению жизни, а отчасти – естественным склонностям. В конечном счете мы должны признать тесную связь этого искусства с сексуальной жизнью.

Нередко приходится слышать, что танцы – одна из тех сфер деятельности, которую можно объяснить только с позиций секса. Такое обобщение, конечно, неверно. У каждого народа есть танцы, не имеющие никакого отношения к сексу. Мне кажется, что намного истиннее замечание Шопенгауэра: «Танец представляет собой бесцельный выход избыточной энергии». Философ здесь не возмущается, а констатирует факт, и если мы согласимся с ним, то поймем, что танец вполне может быть выражением эротических чувств, но нередко он выражает совершенно иные чувства.