В октября 1879 года в семи километрах от вокзала Московско-Курской железной дороги второй столицы Российской империи в пятнадцати Петрах от железнодорожного полотна саратовские мещане Николай Степанович и Марина Семеновна Сухоруковы за тысячу рублей, годовой доход мелкого чиновника, купили небольшой дом с магазином. Через два месяца к этому дому на Рогожско-Симоновской заставе стали приезжать корреспонденты со всей России и Европы.

Саратовцев Сухоруковых представляли Лев Гартман и Софья Перовская, упросившая Исполнительный Комитет именно ее отправить на организацию взрыва царского езда под Москвой. Из домового погреба к железнодорожному полотну народовольцы Михайлов, Исаев, Ширяев, Баранников, Гартман, Морозов, Арончик, Гольденберг начали рыть двадцатиметровый туннель. Сумасшедшая работа на полутораметровой глубине проводилась только с помощью военного компаса и лопат. Бурав удалось купить только тогда, когда революционеры дорыли до железнодорожного полотна. Александр Михайлов позднее успел написать для архива «Народной воли»: «Работа производилась со свечой. Влезавший внутрь рыл на одну пару досок, отправлял землю наружу на железном листе, который вытаскивали толстой веревкой находящиеся в подполе, потом возвращали обратно вглубь галереи порожний лист с помощью тонкой веревки, конец которой копавший имел постоянно у себя. Когда было нужно, он получал на том же листе пару досок и подставки и, обровняв стороны, пригнав и вставив доски, вылезал обратно, а его заменял другой. Двигаться по галерее можно было, только лежа на животе или приподнявшись немного на четвереньки. Приходилось находиться за своей очередной работой внутри галереи от полутора до трех часов. В день при работе от семи часов утра до девяти часов вечера успевали прорыть от двух до трех метров. Работа внутри была утомительна и тяжела по неудобному положению тела, недостатку воздуха и сырости почвы, причем приходилось, для большей свободы движений находиться там только в двух рубахах, в то время как работы начались только 1 октября и холодная осенняя сырость давала себя чувствовать. Но еще более утомительную работу представляло вытаскивание земли изнутри в подпол. Тут приходилось двум-трем человекам напрягать все силы сразу, чтобы подвинуть лист, нагруженный почти мокрым песком, на полметра. Положение работающего там походило на заживо зарытого, употребляющего последние усилия в борьбе со смертью». Из-за угрозы обвала или затопления водой некоторые народовольцы брали с собой в туннель яд. Если шел дождь, из туннеля за день вытаскивали до четырехсот ведер воды. С середины октября туннель уже был постоянно залит водой почти до половины, копать приходилось в ледяной воде и грязи, чрезвычайно сложным оказались подвоз досок и увоз выкопанной земли из дома с мезонином. Все соседи обратили внимание, что количество продуктов намного превышало потребности двух человек. Дом революционеров посетил околоточный надзиратель, но ничего подозрительного не нашел, был накормлен и напоен. У народовольцев закончились деньги и дом заложили за шестьсот рублей, ухитрившись не выдать себя при обязательном при закладе осмотре дома. По российским законам за покушение на императора все участники, включая тех, кто знал об этом, но не донес, подвергались смертной казни. Обычно, все непрошенных гостей встречала Софья Перовская в образе мещанки Марины Семеновны Сухоруковой, без замешательства и дрожи в голосе. Ни разу она не пустила никого из любопытных дальше кухни, успев предупредить землекопцев в подполе и туннеле о полной тишине, дергая за веревку с колокольчиком в подполе. Недалеко от дома с мезонином Михайлов снял еще одну комнату, чтобы Софья могла туда уйти после взрыва, но в горнице дома с мезонином под платком стояла большая бутыль с нитроглицерином, в который Сухорукова-Перовская должна была выстрелить при возможном аресте из револьвера, который она постоянно носила при себе. Однажды рядом с железной дорогой загорелся дом, и соседи попросили занести вещи с пожара к Софье-Марине. И на этот раз взрывать бутыль с нитроглицерином не пришлось.

В начале ноября над туннелем образовалась промоина и огромная яма быстро заполнилась водой. Почти сутки все народовольцы-землекопы заваливали яму землей, и их опять никто не заметил. К десятому ноября туннель был закончен, и в большом ящике с фарфором к Сухоруковым привез динамит Николай Кибальчич, производивший его в домашних условиях в обычной петербургской квартире в Троицком переулке. Мина была установлена, и все народовольцы, кроме Перовской и Ширяева покинули дом с мезонином и уехали из Москвы. Вечером 18 ноября стало известно о неудаче Желябова в Запорожье. В ночь 19 ноября к Москве шли оба царские поезда. Софья пропустила первый и подала сигнал Ширяеву при подходе второго состава. Мина взорвалась точно под четвертым вагоном. Царский поезд встал на дыбы. Императора спасло то, что в Туле его поезд обогнал свитский эшелон и прошел на Москву первым, а не вторым, нарушив порядок следования из Севастополя. Гольденберг с динамитом уже был арестован в Елисаветграде и охрана Александра II, возможно, приняла решение поменять поезда местами. Народовольцы взорвали царский буфет и обошлись без человеческих жертв. Позднее А. Михайлов говорил на суде: «Наступил критический день 19 ноября. Время прибытия двух царских поездов в Москву было назначено между десятью и одиннадцатью часами вечера. Не было тайной для многих москвичей, что царь прибудет в десять часов. Это подтверждали и другие, более веские данные, заставлявшие обратить взоры на первый поезд. Но царский поезд промчался в начале десятого и был принят за пробный, иногда следующий впереди царского. Второй поезд, шедший в десять часов с небольшим, совпал со временем, назначенным для царского, и пострадал. Способствовало, как побочное обстоятельство, этой ошибке еще то, что удивительно быстро мчавшийся царский поезд, как говорят очевидцы, был окутан выпускаемыми локомотивом парами и казался состоящим из двух-трех вагонов».

Ширяева никто никогда не видел в доме с мезонином, и он благополучно покинул Москву. Когда загримированная Перовская следующим вечером уезжала из Москвы в Петербург, весь вокзал был забит жандармами и полицейскими, около которых находились все соседи Сухоруковых из Рогожско-Симоновской заставы. Переодевшуюся на второй квартире богатую барыню Перовскую никто не опознал. Жандармы светили фонарями в лица пассажиров, сверяя их с листами, которые они держали в руках: «Сухоруковы – молодой человек лет двадцати пять, блондин, женщина-блондинка, лет восемнадцати, очень хороша собой». Описание не помогло, «московские взрыватели» исчезли в этот раз бесследно. В Москве и Петербурге власти были ошарашены взрывом. Впервые стоявшие в оцеплении полицейские при проходе царя поворачивались к нему спиной, всматриваясь в толпу и ища революционеров, но это было только начало. Несмотря на то, что царя в этот раз взорвать не удалось, народовольцы решили заявить о себе Российской империи: «Против опирающейся на военную силу централизованной власти только силой может бороться тайная централизованная организация. Народное Благо и Народная Воля – два наших священнейших и неразрывно связанных принципа». Народовольцы бросили самодержавию открытый вызов на дуэль, ценой которой было будущее империи. Уже в ноябре, через несколько дней после московского взрыва, вся Россия читала «Воззвание Исполнительного Комитета «Народной воли»»:

«19 ноября этого года под Москвой, на линии Московско-Курской железной дороги по постановлению Исполнительного Комитета произведено было покушение на жизнь Александра II с помощью взрыва царского поезда. Попытка не удалась. Причины ошибки мы не находим удобным публиковать в настоящее время. Мы уверены, что наши агенты не будут обескуражены неудачей, а почерпнут из этого случая только новый опыт и урок осмотрительности, а также новую уверенность в свои силы и в возможность успешной борьбы.

Мы обращаемся ко всем честным русским гражданам, кому дорога свобода, кому святы народная воля и народные интересы. Мы напоминаем, что Александр II – олицетворение лицемерного, всерастлевающего, трусливого и кровожадного деспотизма. Нет ни одной деревни, которая бы не насчитывала нескольких мучеников, сосланных в Сибирь за отстаивание мирских интересов, за протест против администрации. В интеллигенции – десятки тысяч человек нескончаемой вереницей тянутся в ссылку, в Сибирь, на каторгу, только за служение народу, за дух свободы, за высокое гражданское развитие. Этот гибельный процесс истребления упрощается уже до виселицы. Александр II – главный представитель узурпации народного самодержавия, главный столп реакции, главный виновник судебных убийств. Четырнадцать казней на его совести; сотни замученных и тысячи страдальцев вопиют об отмщении. Царь заслуживает смертной казни за всю кровь, пролитую им, за все созданные им муки.

Александр II заслуживает смертной казни. Но не с ним одним мы имеем дело. Наша цель – народная воля, народное благо. Наша задача – освободить народ и сделать его верховным распорядителем своих судеб. Если бы Александр II сознавал, какое страшное зло он причиняет России, как несправедливо и преступно созданное им угнетение, и, отказавшись от власти, передал ее Всенародному Учредительному Собранию, свободно избранному с помощью всеобщей подачи голосов, снабженному инструкциями избирателей, – тогда только мы оставили бы в покое Александра II и простили бы ему все его преступления.

А до тех пор – борьба! Борьба непримиримая! Пока в нас есть хоть капля крови. Мы обращаемся ко всем за поддержкой. Мы требуем и ждем ее от России.

Санкт-Петербург, 22 ноября 1879 г.

Петербургская вольная типография».

Вышедший в ноябре второй номер «Народной воли» разошелся по империи в нескольких тысячах экземплярах. Идеи народовольцев разделяли представители во всех слоях общества, им помогали аристократы, чиновники, полицейские, люди из всех сословий. Власти своими нагло-произвольными действиями активно увеличивали их число. За ноябрь и декабрь царь и шесть его генерал-губернаторов приняли сотни чрезвычайных узаконений. В Петербурге было установлено во дворах круглосуточное дежурство дворников. Студентов и их жилища обыскивали сотнями, как и жильцов недорогих гостиниц. Арестовывали тех, кто из-за плохого зрения не поклонился проезжавшей царской карете и вагонами высылали из столицы империи. Народовольцы знали, что Александр II имел привычку целовать, плевать, а потом опять целовать своих высших сановников и говорили обществу, что он также обращается и с Россией. Царя впервые стали называть не Освободителем, а Вешателем. Набиравший силу К. Победоносцев писал наследнику престола: «Я точно в компании полоумных и исковерканных обезьян. Отовсюду слышу одно натверженное, лживое и проклятое слово: конституция. Повсюду в народе зреет мысль: лучше уж русская революция и безобразная смута, чем конституция. Первую еще можно вскоре побороть и водворить на земле порядок, последняя есть яд для всего организма, разъедающий его постоянной ложью, которой русская душа не принимает. Народ убежден, что правительство состоит из изменников, которые держат слабого царя в своей власти. Все надежды на Вас! Главный защитник конституции – Валуев».

Будущий Александр III писал в дневнике: «22 ноября. Вернулся из Ливадии папа, пробыв два дня в Москве, где опять было покушение на его жизнь и взорван был путь под поездом, но, к счастью, не его поезд, шедший сзади второй. Просто ужас, что за милое время!»

Генерал-губернатор Э. Тотлебен писал инструкции для портовых чиновников Ялты: «Пароходы, кроме военных, должны приставать к городу Ялте только при дневном свете. С пароходов высаживаются только те пассажиры, которые имеют билеты до Ялты. Все же остальные пассажиры должны оставаться на пароходах. На самой пристани должен быть произведен подробный и тщательный осмотр как всех прибывших, так и их вещей». Свидетели писали в газеты после взрыва под Москвой о панике властей: «Киев имел вид города, в который только что ворвался сильный враг: стоят войска, патрулируют казаки, улицы забаррикадированы».