Тогда между ними начался спор. Флавий говорил о величии Рима, богатстве императора, об ужасном наказании, ожидающем побежденных, о милости, заработанной подчинением, — даже с женой и сыном Арминия, теперь живущими как пленники в Равенне, не обращаются, как с врагами. Его брат (Арминий) подробно говорил о патриотизме, свободе навек, национальных богах Германии — и об их матери, которая поддержала его, умоляя, чтобы Флавий не стал дезертиром и предателем, а выбрал путь освободителя своих родных и своей страны[170].

Тацит пишет, что аргументы скоро стали оскорбительными и дискуссия закончилась бы дракой (несмотря на то, что братья стояли на разных берегах реки), если бы Флавия не удержали. Арминий остался, «выкрикивая угрозы и вызывая на бой, многие из них — на латыни». На следующую ночь один из херусков, возможно сам Арминий, подъехал верхом к римскому частоколу и стал дразнить солдат на латыни, обещая каждому дезертиру жену, немного земли и сто сестерциев.

В сражении, когда оно началось, успех был на стороне римлян. Арминий был ранен, но, размазав собственную кровь по лицу, чтобы его не узнали, прорвался сквозь ряды римских лучников исключительно за счет физической силы и стремительности своего коня. Германик объявил о своей победе над Арминием, хотя тот не был ни убит, ни пленен. Римляне сожгли все, что могли, убили всех, кого могли, взошли на свои корабли и уплыли домой.

ТРИУМФ ГЕРМАНИКА

Тиберий настоял, чтобы его командующий вернулся в Рим и отпраздновал триумф в честь победы над германцами. Вполне возможно, что император испытывал зависть к племяннику, добившемуся таких успехов и популярности в войсках. Поэтому, даже несмотря на то, что война в Германии была фактически еще не завершена, 26 мая 17 года состоялся триумф Германика. Это было что-то!

Арминий остался в стороне. Не только потому, что это было важнейшим событием года, но и потому, что его жена и сын, которого он никогда не видел, присутствовали при этом… не как зрители — их провели перед публикой как пленников.

Греческий географ Страбон писал отчет о торжестве по горячим следам. Публичным унижением был штраф, наложенный на херусков за их участие в уничтожении легионов Вара: «Все они (херуски) уплатили штраф, чем обеспечили младшему Германику поистине бриллиантовый триумф. Самые прославленные мужчины и женщины вели пленников, я имею в виду Сегимунта, сына Сегеста и вождя херусков, и его сестру Туснельду, жену Арминия… и трехлетнего сына Туснельды, Тумелика». За этим наблюдал и сам архипредатель Сегест, которого заставили быть свидетелем публичного унижения его сына и дочери: «Но Сегест, тесть Арминия, который с самого начала противостоял Арминию и, воспользовавшись удобным моментом, бежал от него, присутствовал как почетный гость на праздновании победы над его детьми»[171]. Видимо, римляне так наградили его за предательство своего народа.

КОНЕЦ АРМИНИЯ

Представляется, что борьба германцев с Римом была не просто проявлением любви к свободе. Она была также обусловлена их категорическим нежеланием принять имперский или даже монархический строй вместо традиционного племенного общественного устройства с народными вече, издающими законы и выбирающими военных вождей. Стоило лидеру возмужать и начать претендовать на королевский трон, как это сразу вызывало возмущение рядовых германцев. Так в итоге случилось и с Арминием.

Он и другие воеводы сделали достаточно, чтобы заставить римлян показать свои спины, а значит, они могли вернуться к более традиционному занятию, то есть драться друг с другом. Тацит пишет об этом довольно лаконично: «Теперь, когда римляне ушли и исчезла внешняя угроза, национальные обычаи и соперничество стравили германцев друг с другом»[172].

Сегест больше не стоял на пути Арминия, его единственным реальным соперником в других кланах остался Маробод, который к тому времени возглавлял группу племен под общим названием свевы. Маробод, судя по всему, был тщеславен, честолюбив и влиятелен. Веллей Патеркул рассказывает, что он был «родом из благородной семьи, силен телом и смел в замыслах, варвар по рождению, но не по разуму». Он установил римскую дисциплину в своих войсках, численность которых в лучшую пору составляла около 70 000 пехоты и 4000 кавалерии.

И еще, согласно Веллею, он «держал в уме идею четко установленной имперской и королевской власти»[173]. Он действительно пользовался римским титулом rex. Конечно, римляне гордились своей ненавистью к королям (вот почему Цезаря убили, когда только показалось, что он захотел корону), поэтому римский опыт следует иметь в виду, читая дошедшие до нас отчеты о случившемся позднее. Это касается и Тацита: «Свевам не нравился королевский титул их вождя Маробода, тогда как Арминий пользовался популярностью как поборник свободы. А потому в дополнение к его старым солдатам — херускам и их союзникам — в войну на стороне Арминия вступили два свевских племени из королевства Маробода, семноны и лангобарды»[174].

Маробод дошел до того, что послал SOS императору Тиберию, запросив его помощи в борьбе против врага империи, Арминия. Это был поступок отчаявшегося человека, и Тиберий совершенно резонно ответил, что, когда римляне потребовали у Маробода поддержки в войне с херусками, он дал им от ворот поворот. Так почему они должны теперь ему помогать? В конце концов, Маробод попросил убежища. Тиберий заверил Маробода, что он может приехать и свободен поселиться, где пожелает, но в сенате Тиберий объявил Маробода одной из самых больших угроз Риму. Германец провел следующие 18 лет в Равенне, в качестве привилегированного пленника, «стареющего, с репутацией, загубленной излишней любовью к жизни»[175].