— Нечто подобное происходит каждые десять лет, — скептически проговорил Клеменца. — Мы говорим о мире, а потом с удовольствием лезем в драку. — В столе Энцо Питер нашел целую пачку зубочисток и сосредоточенно ковырялся в зубах, меняя зубочистки каждые две минуты. Все остальные курили толстые сигары, а вот Клеменца курить было нельзя, и он старался следовать советам доктора. — Вот увидите! На моей памяти это уже четвертое перемирие.

Собравшимся эта теория была отлично знакома, так что никто не стал ее комментировать.

— Значит, мир? Да, Майк? — спросил Клеменца, размахивая зубочисткой. — Созывать Собрание нет нужды?

Корлеоне кивнул скорее задумчиво, чем убедительно. Хейген знал, что Майкл не успел представить Собранию список тех, кого сегодня примут в семью, поэтому и созывать его он хочет меньше, чем кто-либо. Впрочем, лицо дона осталось непроницаемым.

— Рокко? — позвал он, приглашая высказаться второго capo .

Повисла долгая пауза. Хейген отметил, что все выглядит так, будто Майкл тщательно обдумывает вопрос и советуется с помощниками. Если бы во главе семьи стоял Санни, он бы, недолго думая, раздал указания и гордился бы своей решительностью. Дипломатичность Майкл унаследовал от отца.

Рокко Лампоне затянулся кубинской сигарой.

— Вопрос на шестьдесят четыре тысячи долларов! Как можно узнать, кончилась война или нет, пока кто-то не объявил перемирие?

Майкл задумчиво переплел пальцы. Собрание являлось чем-то вроде исполнительного комитета двадцати четырех преступных кланов Америки. Главы семи-восьми крупнейших семей, президиум, утверждали кандидатуры новых членов, новых capo , новых донов (которые утверждались почти всегда) и разбирали самые сложные споры и конфликты. Собрание старались созывать как можно реже.

— Думаю, да, — наконец сказал Лампоне, — можно объявить мир. На кого мы можем рассчитывать? Джо Залукки — это совершенно точно. Еще на Молинари, Молочника Лео, Тони Страччи. Кажется, все, кроме Молинари, в президиуме? Думаю, Форленца тоже нас поддержит. От Эйса есть новости?

— Пока нет, — отозвался Хейген. — Джерачи должен позвонить, когда начнется боксерский матч.

— Все должно быть в порядке, — проговорил Рокко. — Я имею в виду Джерачи, а не бокс. В этом поединке я бы поставил на мулата. У него отличный хук справа и дьявольская скорость.

Клеменца постучал по поверхности стола четыре раза и многозначительно посмотрел на Лампоне.

— Ну, с Форленца нас будет пять, — заявил Рокко. — Кто станет новым доном клана Барзини? Поли Фортунато?

— Скорее всего, да, — подтвердил Хейген.

— Тогда шесть. Фортунато — разумный парень и связан с Кливлендом намного теснее, чем Барзини. Иными словами, он сделает то же, что и Еврей. На остальных надеяться не стоит.

Вместо имени Татталья Рокко изобразил непристойный сицилийский жест. Эту семью он ненавидел всеми фибрами души. Именно он расстрелял Филиппа Татталья, подкараулив его в мотеле на Рассветной автостраде. Семидесятилетний Татталья в чем мать родила стоял у кровати, на которой лежала малолетняя проститутка. Рокко всадил в живот старика целых четыре пули. После этого в клане Татталья царил хаос, а новый дон Рико, брат Филиппа, был не из тех, кто способен на вендетту. Хотя от этой семьи можно ждать чего угодно.

Майкл продолжал молчать, и Лампоне нахмурился, словно школьник, который лезет из кожи вон, чтобы угодить учителю. Корлеоне был моложе всех собравшихся, и его старшие товарищи старались доказать ему свою полезность.

Наконец Майкл поднялся и подошел к месту, где должно было быть окно.

— Том, а ты что скажешь?

— Пока есть такая возможность, Собрание созывать не стоит, — ответил Хейген, который в ранге consigliere Вито Корлеоне, единственный из всех присутствующих, уже был на Собрании. Скорее всего, вместе с Майклом он посетит еще одно. — Причины следующие: в этом году умерли три члена Собрания. Появятся новые люди, и им придется решать: стоит ли приглашать Луи Руссо? Как они к нему относятся — неважно. Влияние Чикаго сейчас так велико, что им придется согласиться. Если Собрания не будет, Носа можно держать на крючке, пообещав рассмотреть его кандидатуру в следующий раз. Созыв Собрания фактически означает присутствие Руссо, а это чревато непредсказуемыми последствиями.

— Чем старше он становится, тем сильнее его нос напоминает член.

Майк улыбнулся. Клеменца всегда умел рассмешить Вито, но, откровенно говоря, развеселить сына было куда сложнее, чем отца.

— Когда Руссо получил прозвище, нос был просто большим, — не унимался Клеменца, доставая из пачки девятую зубочистку. — Теперь кончик красный и больше всего напоминает головку, а брови — лобковые волосы! Не хватает лишь выпирающей вены сбоку, и Носа можно привлекать за эксгибиционизм. — Он покачал головой. — За что посадили Капоне? Уклонение от уплаты налогов? Смех, да и только! Вот как это делают в Чикаго, — гнусаво проговорил Клеменца, изображая чикагский акцент.

Засмеялись все, даже Том Хейген, который искренне верил, что единственная причина, по которой ирландские и еврейские гангстеры могут стать политиками, — то, что они (как и сам Хейген) своевременно платят налоги. Правда и то, что в бизнесе, которым они занимаются, ходят наличные и не ведется никакой документации. Сотня агентов финансовой инспекции, работая двадцать четыре часа в сутки, не смогла бы определить и одного процента получаемой прибыли. И все-таки правительство — как обладающая огромным влиянием семья. Они требуют того, что считают своим по праву. Их нужно кормить, как прожорливых птенцов, или выбрасывать из гнезда.