– Помогите! – в ужасе кричал подгорный. – Вытащите меня!

Я рванулся к нему, и в этот момент каменные плиты сошлись.

Кровь и внутренности хлестнули мне в лицо.

Дворфа раздавило, и его остатки стекали по тяжелой решетке.

– Пошли, – приказала девушка.

Мы нырнули в проход, и каменная дверь закрылась за нами.

Крутой склон горы уносился далеко вниз. Мы стояли на узкой каменной тропке. Видно, в этой скале и была вырублена темница.

У обрыва, медленно вращались в воздухе четыре шкатулки. На каждой было написано:

«Для гнолла»

«Для некроманта»

«Для дворфа»

«Для темного эльфа»

Стоило мне приблизиться, как три из них сгинули. Осталась лишь та, что предназначена мне.

– Откроешь? – спросила девушка.

Я протянул руку, и в этот момент шкатулка растаяла.

На каменную тропу упали два помятых билета, и серебряный ключ. На корешках я прочел:

1

– Дамы и господа, поезд отправляется!

Я подошел к окну.

Странно было покидать Пустоши, где прошли пять лет моей жизни. Я привык к их небу, серому по утрам, и алому в раскаленный полдень. Я выучил их созвездия, – Пламенного Монаха, Дракона Тысячи Лун, Флагоносца; я любил встречать Сумеречную звезду, что всходит в краткие минуты заката, и у тебя есть лишь вздох, чтобы полюбоваться ее мерцанием, пока она не исчезнет вновь.

Мифриловая дорога вновь вернет меня в край Трилистника, – но я знал, что всегда буду скучать по безмолвным пустошам, где горячий ветер играет со стеблями ковыля, и где навсегда останется осколок моего сердца.

– А, вот ты где!

В купе протиснулась Френки, таща с собой чемодан, – такой огромный, что в нем поместилось бы небольшое герцогство минотавров.

– Кондуктор хотел меня не пустить, – пояснила девушка. – Вон он там, его с земли собирают. А чай уже разносили?

Я сказал, что буду скучать?

Нет уж, скорее прочь из этого края варваров.

– Башка дракона не влезла в безразмерный кошель, – говорила Френки, энергично заталкивая багаж на верхнюю полку. – Надо было шринкнуть ее, еще в городе, да я пожалела денег, а на вокзале магическая лавка закрыта. Блин!

Блинами угощать нас не собирались, – и я понял, что сработал волшебный цензор.

Здесь, в Восточном Экспрессе гномов, нельзя говорить непристойные слова; а если кто скажет, магический страж заменит их на приличные.

– Френки, – задумчиво сказал я. – А что ты здесь делаешь?

Девушка замерла.

Чемодан сразу же упал, и треснул ей по затылку.

Бедный чемодан! Наверняка ему было очень больно.

Голова у Френки гранитная.

И литая.

– Еду с тобой, – удивилась девушка. – Ты же отдал мне душу. На месяц с четвертью.

– Да, – согласился я. – Но речь не об этом. Что ты делаешь в моем поезде?

Франсуаз рывком вогнала чемодан на верхнюю полку.

Интересно, почему не под нижнюю?

Впрочем, Френки не ищет легких решений.

– Но мы же едем вместе, – пояснила она.

– Нет, – возразил я.

Двери открылись.

Появилась ящерка-проводница, в белой накрахмаленной форме. Перед собой она толкала тележку со сладостями и закусками. На голове сверкала пилотка, повернутая чуть влево, – это значило, что малышка согласится скрасить вам путешествие, и не только чтением вслух Бодлера.

– Будете чаю, ченселлор?

– Конечно, – сразу же согласилась Френки, хотя ее не спрашивали.

Она подошла к тележке, осмотрела булочки, – каждая из которых была выпечена в виде одной из рун – счастья, страха или отчаяния; и если съешь такую, потом минут десять будешь испытывать это чувство.

Многие думают, что причиной тому форма, которую придал булке затейник-повар. Однако на самом деле, всему виной особые травы; их срезают на кладбищах, сушат и добавляют в тесто. Они придают выпечке то чувство, которое испытывал покойник за минуту до смерти.

Шеренгой, словно солдаты перед расстрелом, стояли бутылки с орко-колой, – легкая, классическая, и со вкусом выбитых у тебя зубов.