— Вы — та, за которой мы посылали? — был следующий вопрос.

Она ответила, не колеблясь:

— Да.

— Хорошо, — сказал он с той же сокрушительной полуулыбкой, — тогда идемте. Я покажу вам картины Винси.

Пока Сара боролась с мучительным и странным желанием протянуть руку и коснуться его, он прошел мимо, овеяв ее этим запахом, и вышел в дверь, которую Олимпия оставила открытой. Как лунатик, она вышла вслед за ним и пошла наверх. Когда они поднялись на верхний этаж, он достал из кармана ключ и отпер дверь, находящуюся напротив ее двери. Распахнув ее, он жестом пригласил Сару войти.

Сара вошла в большую комнату. Сначала она не видела почти ничего, кроме ее необычайного размера, потому что тяжелые бархатные драпировки были задернуты, что придавало комнате замкнутый вид гробницы.

Потом Дэмьен отдернул драпировки, и комнату залил свет. Сара зачарованно смотрела вокруг. Комната была заполнена картинами. Они стояли на мольбертах, прислонялись к деревянным стенным панелям, висели на стенах — буквально десятки картин, исполненных энергии и в то же время трепещущих от боли, прекрасных образчиков экспрессивной живописи с богатейшей палитрой — от самых темных и глухих цветов до вибрирующих и ярких. Пейзажи, портреты, натюрморты, исполненные смелыми, страстными ударами кисти.

Сара быстро заметила, что почти все картины так или иначе повреждены — поцарапаны либо порваны. Но даже повреждения не могли испортить их великолепия.

— Боже мой, — сказала Сара, задохнувшись при взгляде на картину, изображающую сверкающее звездное небо и комету, прочертившую его. — Это Ван Гог?

Дэмьен внимательно наблюдал за ее реакцией и теперь хмуро спросил:

— Кто этот Ван Гог?

— Это… — И тут Сара оборвала себя. Конечно же, он ничего не знает о Винсенте Ван Гоге. Она вспомнила год издания книги, лежащей на столике в нижней гостиной, и замечание Олимпии о войне и северянах, наводнивших Новый Орлеан. Если она действительно пропутешествовала во времени, очевидно, высадилась она задолго до расцвета творчества великого художника.

— Это голландский художник, чьи работы я как-то видела, — отговорилась она. — Он работает в очень похожей манере.

— Это работы моего брата Винси Фонтана, — жестко заявил Дэмьен, медленно обведя рукой комнату. — Я полагаю, вы получили подробные указания относительно ваших обязанностей в этом доме, мисс Дженнингс.

— Да, конечно, — поспешно подтвердила Сара. Она поняла, что даже если и она и обитатели дома посходили с ума, она готова просмотреть эту причудливую мелодраму до конца, потому что ей страшно нравится и Дэмьен, и работы его брата.

— Что ж, в таком случае, мисс Дженнингс, — продолжал Дэмьен, — осмотрите картины. Скажите, что вы думаете о них.

Сара медленно обошла комнату, изучая живопись во всех деталях. Она долго смотрела на пейзаж — болото, окутанное туманом. Ее восхитили деревья — их темные, корявые очертания, свисающий со стволов и веток мох. Задержалась взглядом на размашистой подписи художника. Потом остановилась перед ярким пейзажем с полевыми цветами, изумившись их радужной окраске. Затем ее внимание привлекло изображение дома в стиле «пароходной готики». Эта вещь сильно напоминала ее собственную, только дом был побелен и все ставни на месте, как это и было сто лет тому назад. При мысли об этом она вздрогнула.

Сара отметила, что даже в самых сияющих картинах, в мощных, преувеличенных мазках, присутствует скрытое страдание. Картины поражали, притягивали к себе с непреодолимой силой. Наконец она встала перед портретом человека с пристальными, полными боли глазами. Он был темноволос и явно красив, но лицо искажала мука, почти безумие. Глубокие тени лежали вокруг глаз, фон вокруг головы был дымно-красный.

Портрет души, пребывающей в аду. Все в этом лице было ей знакомо. Она повернулась к Дэмьену и вопросительно взглянула на него.

— Это вы?

Он подошел к ней и отрицательно покачал головой. В его глазах появилось выражение неизбывного страдания, родственного страданию темноволосого человека на портрете.

— Это автопортрет Винси.

Сара была поражена.

— Вы так похожи, что кажетесь близнецами.

— Винси на год младше, — сказал Дэмьен. Рот его вздрогнул, когда он добавил: — Мы потеряли его восемь лет назад.

— Какая жалость, — отозвалась Сара.

Но Дэмьен, кажется, не слышал ее. Он все еще смотрел на портрет. Она видела, что он находится в другом мире, запертый в своем собственном аду. Потом он пробормотал так тихо, что Сара подумала — не кажется ли ей это:

— Это должен был быть я.

Глядя на мученическое выражение его лица, она остро почувствовала, что ей понятна его боль. И конечно, последние его слова не предназначались для ее ушей. Не зная, что сказать, она смущенно повернулась и указала на дырочку в середине холста.

— Я замечаю, что почти все картины как-то повреждены, — сказала она.

Дэмьен, наконец, оторвался от созерцания портрета и кивнул.

— Именно поэтому вы здесь, — строго ответил он. — Когда янки заняли Новый Орлеан, они рыскали по окрестным плантациям. Тетя Олимпия услышала, что они двигаются к Белль Фонтэну, и велела слугам спрятать картины Винси и прочие ценные вещи в старом коттедже на болотах. И хотя коттедж выстроен из кедра, от сырости большая часть картин порвалась или потрескалась. — Он подошел ближе и напряженно посмотрел на нее. — Можно ли их восстановить?