Дикие сердцем

Аннотация

После двух лет, проведенных в тюрьме за непредумышленное убийство, Сейлор Рипли воссоединяется со своей возлюбленной Лулой. Они бегут из Северной Каролины от матери Лулы, ненавидящей Сейлора, и ее дружка, частного детектива Джонни Фэррагута, который идет по их следу…

Роман писателя и поэта Барри Гиффорда был экранизирован культовым режиссером Дэвидом Линчем («Твин Пикс») и удостоен «Золотой пальмовой ветви» на Каннском кинофестивале.

Девичья болтовня Лула и ее подружка Бини Торн сидели за столиком в клубе «Дождевая капля», потягивая ром-колу. На сцене играла белая блюзовая группа «Bleach Boys». Музыканты плавно перешли от «Dust My Broom» Элмора Джеймса [1] к «Me and the Devil» Роберта Джонсона. [2] Бини фыркнула. — Не нравится мне их певец, — заявила она. — А по-моему, он вполне даже ничего, — возразила Лула. — В ноты попадает. 1 Эленор Джеймс (1918–1963) — американский блюзовый певец и гитарист. 2 Роберт Джонсон (1911–1938) — великий американский джазовый композитор, гитарист и певец. — Я не про его голос, просто он урод. Парни с бородой и пивным брюхом — не мой тип. Лула хихикнула: — Можно подумать, вокруг тебя все сплошь тощие как щепки. — Ну да, скажи еще, что у этой дряблой туши в полночь встанет. Лула и Бини расхохотались и хлебнули еще. — Говорят, Сейлор скоро выходит, — сказала Бини. — Собираешься с ним встречаться? Лула кивнула и с хрустом разгрызла кубик льда. — Встречу его у ворот, — ответила она. — Ну хоть я и ненавижу мужиков, — отозвалась Бини, — все же пожелаю тебе удачи. — Не все ангелы, — заявила Лула. — И Элмо, может, не обрюхатил бы ту девицу, если б ты не дала ему под зад коленом. Бини накрутила белокурую прядь из своего хвоста на затылке. — Надо было шарахнуть ему промеж ног из тридцать восьмого калибра, вот че мне надо было сделать. «Блич Бойз» сражались с каким-то тягомотным мамбо Волосатого Профессора. [3] Бини перехватила официантку. — Принеси-ка нам еще парочку двойных ром-колы, ладно? — сказала она. — Черт возьми, Лула, ты только посмотри, как эта сучка задницей вихляет. 3 Генри Ройлэнд (Рой) Берд по прозвищу Волосатый Профессор (1918–1980) — легендарный новоорлеанский пианист, певец и композитор. — Ты про официантку? — Ну да. Бьюсь об заклад, будь у меня такая корма, Элмо бы не совал свой член в каждую дырку на побережье Тэнгипахоа. — Как знать, — отозвалась Лула. У Бини на глазах появились слезы. — Да я б от многого отказалась, даже от валиума, только бы иметь такую вот задницу! Дикие сердцем Сейлор и Лула лежали на кровати в отеле «Мыс страха», прислушиваясь к скрипу вентилятора под потолком. Из окна их номера было видно реку, впадающую в Атлантический океан, и рыбачьи лодки, плывущие по узкому каналу. Стоял конец июня, но было жарко, мягкий ветерок «скрашивал неудобства», как любила говорить Лула. Мать Лулы, Мариэтта Пейс Форчун, категорически запретила ей встречаться с Сейлором Рипли, но у Лулы и в мыслях не было подчиниться этому приказу. Как-никак Сейлор заплатил свой долг обществу, если таковой вообще имелся. Она не могла понять, почему отсидеть в тюрьме за убийство того, кто пытался тебя убить, означает заплатить свой долг обществу. Обществу, такому, какое оно есть, думала Лула, не стало хуже после того, как оно лишилось Боба Рея Лемона. По ее мнению, Сейлор скорее оказал человечеству услугу и должен был получить за это нечто более приятное, чем два года в исправительной колонии «Пи Ди Ривер» за непредумышленное убийство второй степени. Например, оплаченное путешествие для Сейлора со спутником по его выбору — с Лулой, разумеется, — в Новый Орлеан или Хилтон-Хед на пару недель. Пятизвездочный отель и шикарный автомобиль, если уж на то пошло, новый «крайслер» с откидным верхом. Так было бы куда справедливее. А вместо этого бедному Сейлору пришлось целых два года подметать обочины дороги, хитрить, изворачиваться да жрать всякую гадость. Сейлор понес суровое наказание лишь потому, что оказался шустрее этого ничтожества, Боба Рея Лемона. Определенно, этот мир совсем обезумел, а люди — дикие сердцем, подумала Лула. Но как бы то ни было Сейлор вышел, и он по-прежнему целуется лучше всех, кого она знала, а если миссис Мариэтта Пейс Форчун не узнает об этом, то и не огорчится, так ведь? — Кстати о тайнах, — сказала Лула Сейлору. — Я тебе писала, что нашла письма дедушки в старом бюро на чердаке? Сейлор приподнялся на локте. — А мы разве разговаривали? — спросил он. — Да нет вроде. Лула поцокала языком. — Я думала, что мы разговаривали. Со мной такое бывает: подумаешь о чем-нибудь, и кажется, что я произнесла это вслух. — Я очень скучал по твоим рассуждениям, пока был в «Пи Ди», милая, — произнес Сейлор. — Да и по всей тебе тоже, разумеется. И что твориться у тебя в головке — один Бог ведает. Так что там с этими письмами? Лула села, подложив себе под спину подушку. Ее длинные черные, как крылья ворона, волосы, которые она обычно забирала в пучок или конский хвост, рассыпались по бледно-голубой наволочке. Ее большие серые глаза зачаровывали Сейлора. В тюрьме, на общественных работах, он думал о глазах Лулы, он окунался в них, точно это были огромные прохладные серые озера с маленькими фиолетовыми островками посередине. Там, за решеткой, воспоминания о них помогали ему сохранять рассудок. — Меня всегда интересовал мой дедушка. И почему только мама отказывалась говорить о своем отце? Все, что я знала о нем, так это то, что он до самой смерти жил вместе со своей мамой. — Мой папа тоже жил вместе со своей мамой до самой смерти, — сказал Сейлор. — Ты знала об этом? Лула покачала головой. — Нет, конечно, — ответила она. — А почему так вышло? — Он разорился, обычная история, — пояснил Сейлор. — Моя мама к тому времени уже умерла от рака легких. — Какие сигареты она курила? — спросила Лула. — «Кэмел», как и я. Лула полуприкрыла свои большие глаза. — Моя мама теперь курит «Мальборо», — сказала она. — А раньше курила «Кул». Я таскала их у нее, когда начала курить, в шестом классе. Когда подросла достаточно, чтобы покупать самой, я стала их покупать. А сейчас подсела на «Мо», ты заметил? Они длиннее. — Мой папаша искал работу, когда его переехал грузовик на Дикси-Гуано-роад, — продолжил Сейлор. — Копы сказали, что он был пьян, папаша, а не водитель грузовика, но, по-моему, им просто не хотелось возиться с этим делом. Мне тогда четырнадцать было. — Как печально, Сейлор. Мне очень жаль, милый. Я и знать не знала, что у тебя такое приключилось. — Да ладно, мы с ним все равно нечасто виделись. Мне недоставало родительской ласки. Защитник в суде так и сказал. — Ну тогда, — сказала Лула, — вернемся к моему дедушке. Он украл деньги в банке, где служил. И его поймали. Он сделал это, чтобы помочь своему больному брату, тот был в последнем градусе чахотки. Брат умер, а дедушке дали четыре года. Он практически каждый день писал бабушке о том, как он ее любит. Но когда его посадили, она развелась с ним и никогда ни с кем о нем не говорила. Просто запретила упоминать его имя. Но зато сохранила все его письма! Представляешь? Я их все прочитала и поняла, что он ее любил. Он сломался, когда она от него отвернулась. А уж если женщина из рода Пейсов вбила себе что-то в голову, ее не переубедишь. Сейлор прикурил «Кэмел» и протянул сигарету Луле. Она глубоко затянулась, выпустила дым и снова полуприкрыла глаза. — Я бы осталась с тобой, Сейлор, — заявила Лула. — Даже если бы ты был вором. — Черт возьми, глупышка, — отозвался Сейлор, — ты осталась мне верна, после того как я замочил Боба Рея Лемона. Мужик большего и не может ждать. Лула притянула Сейлора к себе и нежно поцеловала. — Ты заводишь меня, Сейлор, действительно заводишь, — сказала она. — Я на тебя здорово запала. Сейлор откинул простыню, обнажив груди Лулы. — Ты тоже для меня то, что надо, — сказал он. — Знаешь, а ты похож на моего отца, — сказала Лула. — Мама рассказывала мне, что ему нравились худые женщины с большими грудями. И у него был длинный нос, как у тебя. Я рассказывала тебе, как он умер? — Нет, детка, не могу припомнить. — Он отравился, счищал старую краску с нашего дома, а респиратор не надел. Мама говорила, что у него мозги просто рассыпались на кусочки. Он все забывал. Стал ужасно жестоким. И в конце концов как-то посреди ночи облил себя керосином и зажег спичку. Сгорел почти весь дом, мы с мамой спали наверху, едва успели выбраться. Это случилось за год до того, как я встретила тебя. Сейлор взял у Лулы окурок и потушил его в пепельнице, стоявшей на кровати. Он обнял ее за узкие, но мускулистые плечи и принялся их массировать. — И откуда у тебя такие чудные плечи? — спросил Сейлор. — От плавания, наверное, — ответила Лула. — Я плавать с детства люблю. Сейлор притянул Лулу к себе и поцеловал ее в шею. — У тебя чудесная шея, — заявил он. — Просто лебединая. — У бабушки Пейс была длинная чудная белая шея, — отозвалась Лула. — Белая, как у статуи. А я слишком люблю солнце, чтобы оставаться белой. Сейлор и Лула занялись любовью, а потом, когда Сейлор уснул, Лула стояла у окна, курила его «Кэмел» и смотрела на дельту реки. Что-то в этом есть жуткое, размышляла она, быть окончанием водного тела. Лула посмотрела на Сейлора, растянувшегося на кровати. Довольно странно, что у такого парня, как Сейлор, нет ни одной татуировки, подумала она. У таких ребят их обычно целая галерея. Сейлор захрапел и повернулся на бок, демонстрируя Луле длинную узкую спину и плоские ягодицы. Она еще раз затянулась и выбросила окурок из окна в реку. Дядя Пуч — Пять лет назад? — произнесла Лула. — Когда мне было пятнадцать? Мама сказала мне, что когда я начну думать о сексе, то, прежде чем что-то делать, я должна с ней поговорить. — Но, милая, — удивился Сейлор, — ты ведь мне говорила, что твой дядя Пуч изнасиловал тебя, когда тебе было тринадцать. Лула кивнула. Она стояла в ванной номера отеля «Мыс страха», играя перед зеркалом со своими волосами. Сейлор лежал на кровати и смотрел на нее через открытую дверь. — Это правда, — ответила Лула. — Только дядя Пуч на самом деле мне не дядя. Он был деловым партнером моего отца. Мама и не догадывалась о его подвигах. Его настоящее имя было какое-то европейское, что-то вроде Пуцински. Иногда он приходил к нам, когда отца не было дома. Я догадывалась, что он подкатывается к маме, поэтому, когда он зажал меня как-то раз, я очень удивилась. — Как это случилось, малышка? — спросил Сейлор. — Он просто вытащил свой старый хер и засадил тебе? Лула, нахмурившись, отбросила с лица локоны. Она взяла сигарету из пачки, лежавшей на раковине и закурила, сигарета свисала с ее губы, пока она причесывалась. — Знаешь, Сейлор, иногда ты бываешь невыносимо грубым, — заявила Лула. — Вынь сигарету изо рта, ничего не разберешь, — отозвался Сейлор. Лула медленно затянулась «Мо» и оперлась на край раковины. — Я сказала, что иногда ты очень груб. Не думаю, что я это заслужила. — Прости, солнышко, — извинился Сейлор. — Продолжай, расскажи мне, как старикашка Пуч сделал свое дело. — Мама пошла в парикмахерскую, и я осталась дома одна. Я делала себе сандвич с желе и бананом, и тут через веранду вошел дядя Пуч. Я помню, что волосы у меня были накручены на бигуди, потому что мы с Вики и Черри Энн, сестрами Де Сото, в тот вечер собирались на концерт «Ван Хален» [4] в «Шарлотт Колизеум». Дядя Пуч, должно быть, точно знал, что дома, кроме меня, никого нет, потому что он вошел прямо ко мне, положил руки мне на попу и опрокинул меня на стойку. 4 Одна из наиболее известных американских хэви-металл-групп, основанная в 1973 году. — Он что-нибудь сказал? — поинтересовался Сейлор. Лула покачала головой и принялась поправлять прическу. Она взяла сигарету, затянулась и бросила ее в унитаз. Горящий кончик оставил коричневый след на белом фаянсе. Лула облизала кончик пальца и потерла унитаз, но пятно не отошло. — Да нет вроде бы, — произнесла она. — Ничего такого не припоминаю. Лула спустила воду в туалете и смотрела, как водоворот подхватывает и уносит окурок. — Что он сделал потом? — спросил Сейлор. — Положил руку мне на блузку спереди. — А что сделала ты? — Уронила желе на пол. Помнится, я подумала, что мама бы очень расстроилась, если бы это увидела. Я наклонилась, чтобы вытереть, и дядюшке Пучу пришлось убрать руки. Он позволил мне вытереть блузку и выбросить грязную салфетку в мусор, а потом снова взялся за дело. — Тебе было страшно? — спросил Сейлор. — Даже не знаю, — ответила Лула. — Понимаешь, это же был дядюшка Пуч. Я знала его лет с семи. Я не могла поверить, что это происходит на самом деле. — Ну и как он в итоге тебя трахнул? Прямо там, на кухне? — Нет, он сгреб меня. Он был низенький, но сильный. С жутко волосатыми руками. У него были усики, как у Эррола Флинна, [5] такая узенькая щеточка над верхней губой. В общем, он оттащил меня в комнату для прислуги, которой никто не пользовался с тех пор, как Эйбилин пару лет назад сбежала, чтобы выйти замуж за Харлана, шофера Сэлли Уилби, и уехала жить в Тупело. Мы сделали это там, на старой кровати Эйбилин. 5 Эррол Флинн (1909–1959) — знаменитый американский киноактер 1930–1940-х годов. Снимался в приключенческих костюмных фильмах. — Мы сделали? — изумился Сейлор. — Что ты хочешь этим сказать? Разве он не принудил тебя? — Да, разумеется, — сказала Лула. — Но он был очень нежным, понимаешь? Я хочу сказать — да, он меня, конечно, изнасиловал, но мне кажется, насиловать тоже можно по-разному. Я не хотела, чтобы он это делал, но мне кажется, все было не так уж страшно. — Хорошо было? Лула положила расческу и посмотрела на Сейлора. Он раскинулся голый на кровати, и член у него стоял. — Это тебя мой рассказ так завел? — спросила она. — Поэтому ты хочешь послушать? Сейлор рассмеялся: — А что я могу поделать, лапочка? Он сделал это один раз или несколько? — Один, все закончилось очень быстро. Я ничего особого не почувствовала. Я ведь уже потеряла невинность в двенадцать лет, случайно, когда резко спустилась на водных лыжах на озере Ланье во Флори-Бранч, в Джорджии. Поэтому не было ни крови, ничего такого. Дядюшка Пуч просто встал, натянул брюки и ушел, оставив меня там. Я лежала на кровати Эйбилин, пока не услышала, как он уезжает. Вот это было хуже всего — лежать и слушать, как он уезжает. — А что ты сделала потом? — Кажется, вернулась на кухню и доделала сандвич. Может, перед этим сходила пописать. — И ты никогда никому об этом не рассказывала? — Только тебе, — ответила Лула. — Дядя Пуч больше никогда ничего такого себе не позволял. Никогда не прикасался ко мне. А на Рождество я всегда получала от него чудесные подарки — шубки, украшения. Три года спустя он погиб в автокатастрофе, когда отдыхал в Миртл-Бич. Там и сейчас, по-моему, очень сильное движение. Сейлор протянул руку к Луле. — Иди ко мне, — сказал он. Лула подошла и села на краешек кровати. Левой рукой она взяла его уже обмякший член. — Это совсем необязательно, детка, — сказал Сейлор. — Я в порядке. Правой рукой Лула откинула волосы. — Тебя не спрашивают, Сейлор, — произнесла она. — Я думаю не только о тебе. Лула посидела с минуту и вдруг расплакалась. Сейлор сел рядом, обнял ее и, не говоря ни слова, принялся укачивать, как маленькую, пока она не успокоилась. Мариэтта и Джонни — Я знала, что это должно случиться. Я знала, что как только этот говнюк выйдет из тюряги, начнется веселая жизнь. Чем он ее приворожил? В Луле есть что-то дикое, я не знаю, откуда это взялось. Ты должен найти их, Джонни, тебе придется это сделать. Найти и пристрелить этого парня. Просто убей его, а тело утопи в болоте. Нет человека — нет проблемы. Джонни Фэррагут усмехнулся и покачал головой: — Мариэтта, ты же знаешь, я не смогу убить Сейлора. — Это с какой стати? Он убил человека, разве нет? Этого, как его, Лемона, что ли? — И отсидел за это. И еще кое-что — если Лула с ним по своей воле, если она этого хочет, что тут можно поделать? — Не учи меня жить, Джонни Фэррагут. Знаю я, что это за воля такая. Вот потому-то я и хочу, чтобы Сейлор Рипли исчез с лица земли! Он омерзительный грязный тип, он растлевает мою девочку. Сделай так, чтобы он что-нибудь учудил, а потом застрели. Для тебя это будет самозащита, а с его послужным списком никого это и не удивит. Джонни налил себе еще один полный стакан «Джонни Уокер Блэк Лейбл». Он протянул бутылку Мариэтте, но она покачала головой и прикрыла рукой свой стакан. — Я разыщу Лулу, Мариэтта, и, если она с этим Рипли, я сделаю ему внушение и постараюсь убедить ее вернуться со мной. Это все, что я могу. — Он сделал большой глоток из стакана. Мариэтта расплакалась. Она громко рыдала несколько секунд, потом остановилась так же внезапно, как и начала. Ее серые глаза потухли, остекленели и немного покраснели. — Тогда я найму убийцу, — заявила она. — Если ты не хочешь мне помочь, я позвоню Марчелло Сантосу. Они с Клайдом всегда были близки. — Постой, Мариэтта, я собираюсь тебе помочь. Не перегибай палку. Ни к чему впутывать в это Сантоса и его людей. Между прочим, они с Клайдом немного повздорили под конец. — Клайда убила свинцовая краска, а не Марчелло, Джонни. И ты это отлично знаешь. И в любом случае Марчелло Сантос был влюблен в меня до того, как я вышла за Клайда. Моя мама была против того, чтобы я с ним встречалась, так что я просто всегда была с ним вежлива. Может, мне и не стоило ее слушать. Посмотри на Лулу. Ей на меня совершенно наплевать. — Теперь другие времена, Мариэтта. — А нравы нет. Дети в наши дни привыкли думать, что мир может взорваться в любую секунду, но как вести себя должным образом, они забыли или думать не хотят. — Может быть, и так, — произнес Джонни. Он сделал большой глоток скотча, откинулся в старом кресле Клайда Форчуна и закрыл глаза. — Лула не исключение, — сказала Мариэтта. — И главным образом, это моя ошибка. После смерти Клайда я, похоже, слишком ей во всем потакала. — Это нормальная реакция, Мариэтта. — Возможно, но она просто околдована этим убийцей! Не понимаю… Джонни слегка рыгнул и открыл глаза. — Он не убийца. Заладила тоже, — сказал он. — Насколько я могу судить, Сейлор был совершенно чист до этой истории, которая, между прочим, случилась из-за Лулы. И даже там он защищал ее. Просто немного переборщил. — Джонни, а может, махнуть куда-нибудь? В Каир, в Испанию или в Сингапур. В один из этих туров от «Дайнерс Клаб», они мне все время рекламу присылают. Думаешь, Лула поедет со мной? — Мне кажется, сперва стоит разобраться с одной проблемой, Мариэтта. Жара — Сейлор, я, конечно, привыкла к жаре, — произнесла Лула. — Но сейчас мне уже плевать, что это хорошо для моей кожи. Мне хочется прохлады. Сейлор Рипли и Лула Пейс Форчун сидели рядом в шезлонгах на балконе отеля «Мыс страха». Вечерело, но жара все еще держалась под тридцать градусов, а днем, часа в три, было все сорок. — А кто тебе сказал, что жара — это хорошо для кожи? — спросил Сейлор. — Так в журналах пишут, милый. В журналах для женщин. На Луле был закрытый желтый купальник, а Сейлор сидел в одних боксерских трусах, голубых в белый горошек. Она погладила его по левой руке. — У тебя прекрасная кожа, Сейлор. Такая гладкая. Знаешь, я люблю просто бездумно гладить твои руки, твою спину. Будто лыжник скользит по чудесному белому снегу. — Это потому, что я не бываю на солнце, — отозвался Сейлор. — Я не такой огнеупорный, как ты. — О, я знаю, — сказала Лула. — Сейчас много пишут о том, что люди, даже дети, заболевают раком кожи. Потому что озоновый слой разрушается. Мне кажется, правительство должно с этим что-то сделать. — Что, например? — спросил Сейлор. — Ну, скажем, оберегать нас от открытого космоса, — заявила Лула. — А то в одно прекрасное утро взойдет солнце и прожжет планету насквозь, как рентгеновский луч. Сейлор рассмеялся. — Ну до этого дело не дойдет, милая, — сказал он. — По крайней мере, пока мы живы. — Сейлор, я думаю о будущем. Что, если у нас будут дети и у них тоже будут дети? Ты что же, не расстроишься, если здоровенный столб пламени обрушится на твоих правнуков? — Глупышка, да они в это время будут уже «бьюики» на Луне водить. Лула уставилась на воду. Солнце уже почти зашло, в сотне ярдов к югу от отеля зажегся сигнальный огонь на маяке, и через канал протянулась дорожка света. Несколько минут Сейлор с Лулой молчали. На соседней веранде какая-то женщина расхохоталась диким, безумным смехом, и Лула изо всех сил сжала руку Сейлора. — Ты в порядке, милая? — спросил Сейлор, растирая руку там, где она ее сжала. — Вроде да, — ответила она. — Извини, что я тебя так схватила, но это было так ужасно… Точно гиена расхохоталась. — Никогда не слышал, как смеются гиены. — Я их видела по каналу «Нэйшнл Джиогрэфик». — А мне показалось, что старушка просто неплохо проводит время. — Из всех кинозвезд, — продолжила Лула, — лучше всех смеется Сьюзан Хейуорд. [6] У нее такой замечательный горловой смех. Ты видел ту старую картину, забыла название, где она играет женщину, которую отправляют то ли на электрический стул, то ли в газовую камеру? — Не-а, — ответил Сейлор. 6 Сьюзан Хейуорд (1918–1975) — американская актриса. — Она вышла замуж за наркомана, который ее избивал. А еще она дружила с грабителями, потом произошло убийство, она была меньше всех в этом виновата, но ее приговорили к смерти. Она там много смеялась. — Пока ее не прикончили, — добавил Сейлор. Лула кивнула: — Угу. Но мисс Сьюзан Хейуорд не изменила своему смеху. — Ты не проголодалась? — спросил Сейлор. — Я бы поела, — ответила Лула. — Но сначала мне нужен поцелуй, милый. Хотя бы один. Южный стиль Лула надела свою любимую ночную рубашку, розовую, короткую, и прижалась к Сейлору, который валялся на животе в одних трусах и смотрел по телевизору шоу. — Неужели тебе нравится этот идиотизм? — спросила Лула. — Не похоже, чтоб у этих людей была хоть одна стоящая мысль в голове. — Ну и что, — буркнул Сейлор, уставившись в телевизор. — Ты хочешь мне сказать, что тебе пришла в голову стоящая мысль? — Почему ты сразу на личности переходишь? — надулась Лула. — Я просто хотела сказать, что ты мог бы книжку почитать или еще чем заняться. В телевизоре люди выглядят такими противными, они так пыжатся, точно надувные куклы. И смотрятся в цвете как-то нездорово, уж лучше черно-белое изображение. Сейлор что-то пробормотал. — Что, милый? — спросила Лула. — Знаешь ли, детка, в «Пи Ди» не было телевизора. Они там не особенно заботились о досуге заключенных. Так что уж не обессудь. Лула наклонила голову и поцеловала Сейлора в щеку. — Прости, родной, — сказала она. — Я иногда забываю, где ты провел эти два года. — Двадцать три месяца, восемнадцать дней, — уточнил Сейлор. — Не стоит прибавлять лишнего, и так достаточно. — Пока тебя не было, — сказала Лула, — мама настояла на том, чтобы пригласить на обед Армистедов, ее знакомых с Миссисипи. Они приехали после того, как пристроили свою дочь Друзиллу в колледж. Были еще Сью и Бобби Брекенридж и мать Бобби — Альма. Альме, должно быть, лет восемьдесят шесть — восемьдесят семь. Она весь вечер просидела в углу в кресле не шевелясь и не произнесла ни слова. Ты слушаешь, Сейлор? — Я привык делать по нескольку дел сразу, глупышка, ты же знаешь. — Я так спросила, чтобы знать, что не стенке рассказываю. Этот Эдди Армистед похож на длиннющего муравьеда. У него аптека в Оксфорде, он там родился и вырос. А у мамы есть все книги Уильяма Фолкнера, знаешь, писатель такой? Пол Ньюмен [7] играл в одном старом фильме по его книге. И Ли Ремик, [8] когда была молодая и красивая. Теперь она, конечно, старая, но тоже красивая. Мама как-то ездила в Оксфорд, посмотреть на дом Уильяма Фолкнера, кажется, там сейчас музей, и познакомилась с Армистедами. 7 Пол Ньюмен (род. 1925) — знаменитый американский киноактер. 8 Ли Ремик — (1935–1991) — выдающаяся американская актриса, лауреат «Оскара», игравшая в фильмах Орсона Уэллса, Элиа Казана. Фильм, о котором говорит Лула, — экранизация романа Фолкнера «Убежище». — А жена у него какая? — спросил Сейлор. — Миссис Аримистед? — уточнила Лула. — Она не особо разговорчива. Элви ее, кажется, звать? Муравьед говорил без передышки. Все трепался про то, как, когда он был маленьким, мистер Билл — он так Фолкнера, что ли, называл? — выбранил его за то, что он вытоптал клумбу тюльпанов на его плантации. «Рябиновые дубы» она, кажется, называлась. «Нельзя бегать по цветам, Эдди», — сказал ему Уильям Фолкнер. «Да, мистер Билл», — ответил Муравьед и снова пробежал по тюльпанам Уильяма Фолкнера. Маме это почему-то показалось смешным. Да, так вот насчет обеда. Ты послушай, Сейлор, это самое интересное. Друзилла. Дочка. Она почему-то показалась мне похожей на коктейль, из тех, что можно пить через соломинку. Так вот, когда мама наполняла ее тарелку, Друзилла вдруг как закричит — до этого она, как и старушка Альма, не сказала ни слова за весь вечер, — нельзя, говорит, чтобы мясо касалось картошки. Мы с Бобби переглянулись и засмеялись. «Что ты сказала?» — спросил он Друзиллу. «Я не смогу это есть, если они соприкоснутся», — ответила она. Надо же какая! — Действительно, — согласился Сейлор. — Она, наверно, чокнутая. Лула поцокала языком: — А потом, после того как Армистеды уехали, Бобби сказал, что Друзилла — настоящая южная красавица и что раньше он таких не видал. На экране телевизора смазливая девица в коротком белом платье хихикая поздравляла высокого смазливого парня с копной темных волос. — В чем там дело? — спросила Лула. — Эта парочка отправится на Гавайи, — ответил Сейлор. — Девчонка выбрала его из троих кандидатов. — А забракованные парни ничего не получили? — Им подарили сертификаты на бесплатный завтрак в «Кентуккийских жареных цыплятах», — хмыкнул Сейлор. — Не очень-то это справедливо, — заявила Лула. — Черт возьми, а почему телешоу «Третий лишний» должно отличаться от реальной жизни? — сказал Сейлор. — По крайней мере, эти парни смогут перекусить на халяву. Различие — Не знаю, как быть с мамой. Лула курила свою «Мо», сидя на краю ванны, а Сейлор брился перед зеркалом у раковины. — А что ты можешь сделать? — произнес Сейлор. — Она была твоей мамой двадцать лет, и меняться ей поздно. Ты же понимаешь, в ее годы люди редко меняются. Лула смотрела на затылок Сейлора, любуясь его каштановыми кудрями. — Милый, — сказала она. — Я очень рада, что твои волосы отрастают после тюрьмы. Теперь будет во что вцепляться, когда мы занимаемся любовью. Сейлор рассмеялся: — Когда мне было двенадцать, я знал одну девчонку года на два-три постарше меня. Банни Суит ее звали, мы жили по соседству. Так вот эта Банни любила старую пластинку Бадди Нокса «Party Doll» и постоянно напевала эту песенку, особенно фразу: «Запущу пальцы в твои власы». Он почему-то так пел — не «волосы», а «власы». И вот как-то раз Банни с двумя своими подружками подошли ко мне и спросили, могут ли они запустить пальцы в мои «власы», как в песне. Им нравилось, что они такие длинные и волнистые. А девчонки они были, что называется, оторви да брось. Шлялись по округе с местными придурками, парнями намного старше их. Знаешь, они были ужасно сексуальные. Ну так я и сказал им — валяйте. Они окружили меня, Банни запустила свои длинные красные ногти в мою шевелюру, и ее подружки тоже. — И что они сказали? — Да что-то вроде: «О малыш, они такие мягкие!» Я помню пятна от никотина на их пальцах, их руки пахли духами «Воды Флориды» и сигаретами. Я думал об их руках, как они дрочат своих парней, как помогают им засовывать члены в свои пипки. Нелегко мне пришлось. Когда они закончили, они обнюхали пальцы, а потом вытерли о юбки. Меня это жутко возбудило. — А больше у тебя ничего с ними не было? — спросила Лула. Она стряхнула пепел с сигареты в ванну. — Нет, с этими шалавами ничего, — ответил Сейлор. — А потом я с приятелем пошел на вечеринку в дом одной девчонки, с которой я не был знаком. Мы играли в бутылочку, и я удрал в другую комнату с очень даже порядочной на вид девочкой, хорошенькой маленькой блондинкой в голубом клетчатом платье. Мы собирались просто разок поцеловаться и вернуться обратно, но все вышло совсем по-другому. У нее были такие сладкие ярко-красные губы, мы увлеклись, забыв про время и вовсю орудовали языками. Лула засмеялась: — Не слабо для двенадцати лет. — Это было так неожиданно, — отозвался Сейлор. — Для меня, по крайней мере. Надо же, на вид ну прямо пай-девочка — и тут такое… Минут через пять мы услышали, как ребята в другой комнате смеются, орут, свистят. Мы с этой цыпой-лялей разгорячились, аж жуть. И сами себе удивились, как я уже сказал. «Может, лучше выйдем?» — говорит она мне. Мы с ней сидели в какой-то кладовке, там была куча мебели, в приглушенном красном свете ее глаза и губы выглядели огромными. Она положила мне руку на затылок и очень медленно провела пальцами по волосам. Я попытался поцеловать ее еще раз, но она увернулась и выбежала из комнаты. Было слышно, как ребята смеются и орут, даже еще громче, чем раньше. Помню, что принялся было стирать тыльной стороной руки с лица ее помаду, но потом решил оставить как есть и вышел вслед за ней. Лула швырнула окурок в унитаз: — Знаешь, Сейлор, об одном я тебе еще не рассказала. Когда мне было шестнадцать, я забеременела. Сейлор ополоснул лицо и вытерся полотенцем. Он повернулся и прислонился к умывальнику. — А твоя мама знала об этом? — спросил он. Лула кивнула: — Она отвезла меня на аборт в Майами к одному старому доктору, еврею. Помню, у него в ушах и в ноздрях было полным-полно волос. Когда все закончилось, он мне сказал, что все хорошо, я еще смогу иметь детей. Он сделал это в номере пляжного отеля, а потом нам пришлось спуститься на лифте. Я чуть не потеряла сознание, я плакала, стиснув зубы. А мама сказала: «Я надеюсь, ты оценишь то, что мне пришлось потратить шестьсот долларов, не считая расходов на дорогу. Доктор Гольдман лучший специалист по абортам на Юге». — А ты рассказала об этом парне, который сделал тебе ребенка? — Это был Делл, мой двоюродный брат. Он с предками приезжал к нам на лето. — А что с ним сталось? — Да ничего. Я не сказала маме, что это Делл. Я просто отказалась ответить ей, кто папочка. И Деллу я никогда не говорила. Он вернулся домой в Чаттанугу, и я не видела смысла ему сообщать. А потом с ним случилось нечто ужасное. Через полгода. — Что именно, лапочка? — Делл исчез. Сперва он стал каким-то странным. Например, подходил к людям каждые пятнадцать минут и спрашивал, чем они занимаются. Он был вроде как не в себе и выкидывал еще всякие фортели. — Какие фортели? — спросил Сейлор. — Ну, например, мама мне рассказывала, как тетя Рути, мама Делла, как-то застала его глубокой ночью на кухне, он был одет и делал сандвичи. Тетя Рути спросила его, что он делает, а Делл ответил, что он готовит себе ланч и собирается на работу. Он сварщиком работал. Она отправила его в постель. А потом его заклинило на погоде. Все повторял, что дождь насылают пришельцы из космоса, они с его помощью шпионят за нами. А еще про людей в черных перчатках с железными руками, которые повсюду следуют за ним. — Может, это были дождевые парни из космоса? — хмыкнул Сейлор. — Все это не так уж забавно обернулось, — вздохнула Лула. — В декабре, перед Рождеством, Делл исчез, тетя Рути наняла частного детектива, чтобы найти его. Его не было почти месяц, а потом как-то утром он объявился дома. Сказал, что ехал на работу и вдруг очутился во Флориде, в Сарасоте, на прекрасном пляже, и решил там немного отдохнуть. Детектив обошелся тете Рути в тысячу долларов. А потом Делл снова сбежал, и с тех пор его никто не видел. — Да нет, он не псих, — заметил Сейлор. — Может, он просто решил изменить свою жизнь. — И еще кое-что о Делле, — добавила Лула. — Что же? — Когда ему исполнилось семнадцать, он начал терять волосы. — И что? — Сейчас ему двадцать четыре. Всего на год старше тебя, а почти совсем лысый. — Ну, с людьми случаются вещи и похуже, милая. — Догадываюсь, — ответила Лула. — Но волосы тоже что-то значат. Южный персик Сейлор и Лула сидели, потягивая напитки, за угловым столиком у окна в кафе «Не забывай меня». Лула пила холодный чай с тремя кусками сахара, а Сейлор — «Хай Лайф» прямо из бутылки. Они заказали жареных устриц с капустным салатом и теперь наслаждались видом из окна. Небо было темно-серым с желтыми и красными полосами, всходил узкий серпик луны, внизу простиралась черная гладь океана. — Эта вода напоминает мне о ванне Бадди Фейвра, — произнес Сейлор. — Как это? — удивилась Лула. — Бадди Фейвр — это приятель моего отца, они вместе охотились на уток. Он принимал ванну каждый вечер. Бадди был коренастым парнем, с усами, козлиной бородкой и раскосыми глазами — на вид сущий дьявол, а так парень как парень. Он работал автомехаником на больших восемнадцатиколесных грузовиках и, естественно, весь перемазывался. Поэтому вечерами, вернувшись домой, он отмокал в ванне с пеной, а вода постепенно становилась сперва густо-серой, потом черной, прямо как океан сегодня. Папа заходил к нему в ванную и сидел около него в кресле, потягивая «Ай Ви Харпер», пока Бадди отмывался. Иногда он и меня с собой брал. Каждый вечер, сидя в ванной, Бадди выкуривал косяк. Он и папе предлагал, но тот предпочитал виски. Папа говорил, что эту травку привозят из Панамы и что в один прекрасный день Бадди от нее перекинется. — И он перекинулся? — Не знаю, милая. После папиной смерти я потерял с ним связь. Бадди парень упорный, так что наверняка в конце концов даст дуба, если уже не дал. — А когда ты впервые кайф словил, Сейлор? Ты помнишь? Сейлор сделал большой глоток «Хай Лайфа». — Еще бы не помнить. Мне было пятнадцать, и мы с Бобби Теббетсом и Джином Тоем, моим корешем, наполовину китайцем, — помнишь, я тебе про него рассказывал? — отправились на старом «паккарде» Бобби в Сьюдад-Хуарес, вроде как там можно было оттянуться по полной. Бобби там уже бывал, когда гостил в одном семействе в Эль-Пасо, и они с брательником побывали в Хуаресе и спустили там в первый раз свои шланги. Мы с Джином Тоем заставили их как-то вечером рассказать об этом и потом решили туда отправиться. — Поперлись в такую даль, — заметила Лула, — только для того, чтобы поиметь пипку. — Да мы ж тогда были совсем сопляками. Погоди-ка, мне было пятнадцать, Теббетсу семнадцать с половиной, а Джину шестнадцать. Вот тогда-то я первый раз попробовал. В этом возрасте энергию девать некуда. — Для меня ты и сейчас полон энергии, малыш. Но то шлюшки были. А когда ты в первый раз сделал это просто с девчонкой? — Через пару-тройку месяцев после Хуареса, — ответил Сейлор. — Я гостил в Саванне у своего двоюродного брата, Джуниора Трейна. Мы заехали к каким-то ребятам, у кого родители уехали из города. Помню, несколько человек плавало в бассейне, а остальные сидели во дворе или на кухне с пивом. Девушка, которая подошла ко мне, была очень высокая, выше меня, лицо у нее было, что твои сливки, а на носу интересный такой шрам, как звезда. — Большой? — Не очень. С ноготь, на татуировку похоже. — Так она подошла к тебе? — Ага, — рассмеялся Сейлор. — Спросила, с кем я здесь, я сказал, что ни с кем, только с Джуниором. Она предложила мне пива, а я показал банку, которую держал. Она спросила меня, живу ли я в Саванне, я сказал — нет, гощу у родственников. — Она их знала? — Нет. Она посмотрела на меня в упор, облизала губы и взяла меня за руку. Ее звали Ирма. — И что ты ей потом сказал? — Что меня зовут Сейлор. А она и говорит, мол, здесь так шумно, давай поднимемся наверх, там мы хоть сможем расслышать самих себя. Она развернулась и пошла, показывая дорогу. Когда мы поднимались по лестнице, я сунул руку ей между ног. — Ай-ай-ай, — хмыкнула Лула. — Какой нехороший мальчик! Сейлор засмеялся: — Она сказала то же самое. Я хотел поцеловать ее, но она оборвала смех и убежала в коридор. Я нашел ее в комнате на кровати. Странная она была цыпочка. На ней были ярко-оранжевые штаны в испанском стиле, с кружевными черными полосками по бокам. Знаешь, такие, почти до щиколоток? — А, «капри», — кивнула Лула. — Наверное. Она перекатилась на живот, выставив вверх свою задницу. Я снова сунул руку ей между ног, и она сдвинула ляжки. — Ты возбуждаешь меня, милый. А что было дальше? — Она уткнулась лицом в подушку, потом посмотрела на меня через плечо и сказала: «Я не хочу отсасывать у тебя. И не проси меня сосать». — Бедняжка, — сказала Лула. — Она и не знает, что упустила. А какие у нее были волосы? — Русые, кажется, светлые. Но ты прикинь, что было дальше, детка. Тут она поворачивается ко мне, стягивает свои оранжевые штаны, широко раздвигает ноги и говорит мне: «Съешь-ка кусочек персика». Лула застонала: — Господи, милый! На такие дары ты сперва небось и не рассчитывал. Официантка принесла им устрицы и салат. — Хотите еще выпить? — спросила она. Сейлор допил остатки своего «Хай Лайфа» и протянул бутылку официантке. — Почему бы нет? — сказал он. Окружающий мир — Я пошлю откуда-нибудь маме открытку, — сказала Лула. — Я не хочу, чтобы она чересчур беспокоилась. — Что значит — чересчур? — спросил Сейлор. — Она, может, уже оповестила копов, моего надзирателя, своего дружка-сыщика, как его там — Джимми Фэтгут, что ли? — Фэррагут. Джонни Фэррагут. Кажется, так. Она знала, что я окажусь у тебя, как только тебя выпустят, но вряд ли думала, что мы решимся вот так свалить. Сейлор сидел за рулем старого белого «понтиака» Лулы. Он ехал со скоростью шестьдесят миль, стараясь не привлекать внимания. Они уже оставили Геттисберг в двадцати милях позади и теперь направлялись в Билокси, где собирались переночевать. — Похоже, ты нарушил правила условно-досрочного освобождения, так? — сказала Лула. — Точно, — ответил Сейлор. — Еще двести миль назад, когда мы мчались по округу Портаджи. — Интересно, как оно в Калифорнии? Я слыхала, там нечасто идет дождь. — Приедем — увидим. Или ты сомневаешься? — Мы без проблем проехали уже через два с половиной штата. Сейлор засмеялся: — Я тут вспомнил, как мне в «Пи Ди» рассказали про одного парня, который работал буровиком на Этчафалайа. Он в Новой Иберии связался с проституткой, и они вместе ограбили инкассаторскую машину, убили водителя и охранника и сбежали с деньгами. Девица тоже стреляла. Она все и спланировала, ну, так она сказала этому мужику. Только на самом деле все придумал ее парень, который в это время мотал срок за вооруженное ограбление. Так вот они отправились в Колорадо, ехали на север через Арканзас, потом через Оклахому и были уже под Инидом, когда их настиг не кто-нибудь, а тот ее дружок. Он сбежал из тюряги и как раз собирался заняться этим дельцем, когда услышал об ограблении инкассаторской машины. О нем во всех газетах писали, так они все ловко провернули. Парень живо смекнул, что это дело рук его подружки. Он ведь сам рассказал ей про то, как лучше добраться до Колорадо, где можно спрятать деньги в старой шахте, о которой знал только он. Разумеется, ему и в голову не приходило, что она сама попытается взяться за это дело. Он просто проверял ее, думал взять ее долю. Как бы то ни было он нашел их раньше, чем легавые, и пристрелил обоих. — Занятная история, милый, — отозвалась Лула. — Но с чего ты сейчас о ней вспомнил? — Они тоже проехали два с половиной штата, прежде чем их дорога кончилась. — А что сталось с тем типом? — В Денвере его поймало ФБР и отправило обратно в Луизиану, досиживать срок. Похоже, он успел припрятать те денежки из инкассаторской машины в колорадской шахте. А тела тех двоих так и не нашли. — Может, он и их похоронил в шахте? — предположила Лула. — Может быть. Я слыхал об этом от парня, сидевшего в той же тюряге. На зоне каких только историй не наслушаешься, хотя по большей части — пустой треп. Но вот в эту я верю. Лула закурила. — Запах на «Мо» не похож, — заметил Сейлор. — А это и не «Мо», — ответила Лула. — Перед отъездом из Кейпа я купила пачку «Вэнтиджа». — Воняют они ужасно. — Ага, я знаю, но так они не очень вредные. — Ну, это не вред, а сущие пустяки по сравнению с тем, чем ты рискуешь сейчас, а, лапочка? Ты ведь пересекаешь границу штата с осужденным за убийство. — Всего лишь за непреднамеренное убийство. — Ладно, с осужденным за непреднамеренное убийство, который нарушил правила досрочного освобождения, и в голове у него относительно тебя сугубо аморальные планы. — И слава богу. Надеюсь, ты меня не разочаруешь, Сейлор. Насчет окружающего мира я этого сказать не могу. Сейлор засмеялся и разогнал машину до семидесяти миль в час. — Ты тоже меня радуешь, глупышка, — сказал он. У Мексиканского залива — «Жизнь — сука, жена — тоже». — Что это за фигня? — поморщилась Лула. Сейлор заржал: — Это наклейка на кузове пикапа перед нами. — Какая мерзость. Такие чувства не следует выносить на люди. Это уже Билокси? — Уже скоро. Сначала найдем парковку, а потом пойдем перекусим. — У тебя есть что-нибудь на примете? — Нам лучше держаться в стороне от дороги. Никаких «Холидей-Инн», «Рамада» или «Мотель-Сикс». Если Джонни Фэррагут у нас на хвосте, он первым делом сунется туда. Они проехали табличку «Въезд в Билокси». — Как насчет вон того? — предложила Лула. — «Хозяйка старого южного отеля». — Больше похоже на «Козявку старого южного отеля», — пошутил Сейлор. — Рискнем. В холле пахло жареными цыплятами, под огромным вентилятором на стульях сидели трое старичков, они смотрели какое-то шоу по большому черно-белому телевизору. Все трое дружно обернулись на вошедших Сейлора с Лулой. Рядом с телевизором стоял горшок с каким-то растением с огромными листьями, похожим на коноплю. — Когда я был маленьким, — прошептал Сейлор Луле, — мой дедушка показывал мне фото своего папы на слете ветеранов армии конфедератов. Эти чудные старикашки напомнили мне те фотографии. Если б у них были длинные седые бороды, они б выглядели в точности, как те старые солдаты в дедушкином альбоме. Если верить дедушке, к тому времени, когда была сделана фотография, все уцелевшие произвели сами себя в генералы. Комната была маленькая, но зато дешевая, всего шестнадцать долларов. Штукатурка на стенах и потолке осыпалась, в углу стоял древний телевизор с огромными, как уши кролика, динамиками. На журнальном столике — четыре пластиковых стакана и розовый керамический кувшин. В другом углу — бурый допотопный письменный стол, а посередине комнаты — огромная кровать с выщербленным изголовьем. Лула содрала покрывало, похожее на грязное кухонное полотенце, швырнула его на стол и растянулась на кровати. — Ненавижу эти покрывала в отелях, — заявила она. — Их сроду не стирали, а мне совсем не нравится лежать в чужой грязи. — Ну-ка, глянь на это, — сказал Сейлор. Лула поднялась с постели и выглянула в окно. Она заметила, что стекло треснуло в двух местах. — Что, милый? — поинтересовалась она. — В бассейне нет воды. Только сухое дерево валяется, должно быть, разбило молнией. — Ну и махина. Похоже, когда-то здесь дела шли куда как лучше. С шоссе перед отелем доносились автомобильные гудки. — Здесь много военных, — заметила Лула. — Пойдем-ка подкрепимся, солнышко. А то уже темнеет. После ужина Сейлор с Лулой отправились прогуляться по пляжу. Полная луна отбелила песок до мертвенной бледности, а залив превратила в мятую красную тряпку. Лула сбросила туфли. — Ты вправду считаешь, что мама послала Джонни Фэррагута за нами? — Ну если кого и послала, то точно его, милая. Неспешно накатилась волна, омыв Луле ноги. Несколько минут они брели молча. Тишину нарушали только плеск волн да гул машин, мчащихся по дороге. — Думаешь, он нас найдет? — спросила Лула. — Кто? Джонни? — Ну да. — Может. А с другой стороны, он скорее Элвиса отыщет. — А ты не веришь, что Элвис еще жив? — поинтересовалась Лула. Сейлор рассмеялся: — Не больше, чем в то, что Джеймс Дин — морщинистый, скрюченный, спятивший, старый хрыч, доживающий свой век в доме престарелых в Индиане. — Но ты вспомни все эти странные вещи. Вроде того, что труп был короче, чем Элвис в жизни, и весил меньше? — Да все это фигня, лапочка, байки желтых журнальчиков. — Ну, в общем, Элвиса можно понять. Если он жив и решил залечь на дно. — Он и лежит вполне себе на дне, — хмыкнул Сейлор. — Футов на шесть глубже нас. Не забивай ты себе голову этой ерундой. Лула пощелкала языком. — Я на днях слышала по радио жуткую историю, — сказала она. — Про старого рок-н-ролльного гитариста. Ему было сорок семь лет. Его арестовали в пьяном виде в Вирджинии, а он повесился в камере. Остались жена и семеро детей. По радио сказали, что его отец был проповедником у пятидесятников. — В «Пи Ди» один парень, когда узнал, что его приятеля-сокамерника пристрелил один сукин сын, с которым сошлась его жена, пока ее муж мотал срок, сказал: «Еще одно крушение на железной дороге, ведущей в рай». Не знаю, малышка, может, нам немного повезет. Случайные знакомые Всякий раз, когда Джонни бывал в Новом Орлеане, он обязательно обедал в «Акме». В этот раз он заказал рис с бобами, сосиски и сандвич с устрицами. Расплатившись, он поставил поднос на столик у окна и отправился в бар, где взял бутылку «Дикси», отказался от стакана, заплатил за пиво и пошел обратно к столику. Джонни съел половину сандвича, прежде чем сделал добрый глоток «Дикси». По-прежнему лучшее пиво на юге, подумал он, сделав глоток. Грязная речная вода придавала ему особый вкус; такого пива если выпьешь как следует, то наверняка начнешь светиться в темноте. Этот участок Миссисипи, от Батон-Руждо Нового Орлеана, неспроста называли не иначе как «Раковый коридор». Но пиво было по-настоящему вкусным на тридцатиградусной жаре в Большом Оттяге. [9] За едой Джонни размышлял о том, куда кроме Нового Орлеана могли податься Сейлор с Лулой. Орлеан казался наиболее подходящим местом, здесь можно найти работу, за которую будут платить наличными, в Новом Орлеане с этим проще, чем в Атланте или Хьюстоне. К тому же Лула всегда любила Новый Орлеан. Она много раз была здесь с Мариэттой, в основном в Ройал-Сонеста, где Мариэтта любила побродить по антикварным лавкам. Конечно, они могли податься куда угодно: Нью-Йорк, Майами, может, они уже на пути в Калифорнию. Но для начала Орлеан вполне подойдет. 9 Big Easy — прозвище Нового Орлеана. — Не возражаете, если я присяду? Джонни посмотрел на крупного смуглолицего мужчину лет пятидесяти в бледно-голубой старомодной шляпе с загнутыми полями, державшего в руках поднос, полный тарелок, и с улыбкой смотрящего на него. — Остальные столики, — добавил мужчина, — уже ocupado. — Конечно, — ответил Джонни, — располагайтесь, пожалуйста. — Muchas gracias, — поблагодарил мужчина, присаживаясь. Он протянул Джонни крепкую руку. — Реджинальд Сан-Педро Сула, можно просто Реджи. Джонни вытер салфеткой руку и протянул ее в ответ. — Джонни Фэррагут, — представился он. — Рад познакомиться. Реджи, не снимая допотопной шляпы, яростно набросился на еду и прикончил половину, прежде чем снова заговорил: — Вы из Нового Орлеана, сеньор Фэррагут? — Зовите меня просто Джонни. Нет. Я из Шарлотты, штат Северная Каролина. Я здесь по делам. Реджи широко улыбнулся, обнажив ряд крупных золотых зубов. — А я из Гондураса. Родился я вообще-то на Каймановых островах, но уже давно осел в Гондурасе. Слыхали про Гондурас, Джонни? — Только то, что в прошлом году там ураган натворил бед. — Да, верно. Впрочем, разрушать там особенно нечего. В Гондурасе нет таких огромных зданий, как в Новом Орлеане. По крайней мере там, где я живу, на островах Бэй. — А где это? — Севернее материковой части. Остров Ютила. У нас там фактически суверенитет, с тех пор как янки лет сто назад вышибли оттуда англичан. — А чем вы там занимаетесь? — Да всем понемногу, — рассмеялся Реджи. — У меня магазин электротехники, ну и еще с правительством кой-какие дела. Джонни откусил кусок сандвича. — И что же это за дела? — спросил он. — Разные. В основном по части секретных служб. Реджи достал из кармана бумажник и протянул Джонни визитку. — Генерал Освальдо Тамариндо-и-Рамирез, — прочитал вслух Джонни. — Телефон 666. — Мой шеф, спонсор, — сообщил Реджи. — Генерал — глава разведки Гондураса. Я один из его оперативных работников. Джонни вернул карточку Реджи, а Реджи протянул ему маленький, сложенный пополам лист бумаги. Джонни развернул его. Там было что-то написано на испанском. — Это мое permiso, — заявил Реджи. — Разрешение на убийство. В случае необходимости, разумеется, и только в моей стране. — Он рассмеялся. — Понимаю, — кивнул Джонни, складывая и протягивая бумажку обратно Реджи. — У меня еще есть разрешение на сорок пятый, — добавил Реджи. — Такие были на вооружении у морской пехоты Соединенных Штатов, пока они не выбрали менее надежный девятимиллиметровый. Он у меня с собой, в дипломате. Реджи поднял свой металлический дипломат, потом поставил на пол рядом со стулом. — А что вы делаете в Новом Орлеане? — спросил Джонни. — Если не секрет. Реджи рассмеялся. Он снял шляпу и яростно поскреб почти лысую голову, потом вытер пот салфеткой и снова надел шляпу. — Нет, конечно, — ответил он. — Я здесь проездом, вечером лечу в Техас, в Остин, навестить друга, он работает в ЦРУ. Он хочет порыбачить со мной, поедет на Ютилу на рыбалку. Мы в одном деле, а еще и завзятые рыбаки. Джонни допил пиво. Он закончил есть и собирался уходить. Похоже, этот Реджинальд Сан-Педро Сула не врет, подумал Джонни. Впрочем, ему не хотелось вдаваться в подробности. — Рад был познакомиться, Реджи, — сказал он, протянув руку. — Желаю вам buena suerte, куда бы вы ни направлялись. Реджи встал. В нем было больше метра девяносто. Он пожал Джонни руку. — И вам того же, — сказал он. — Если случится быть в Гондурасе, приезжайте ко мне на острова Бэй. Гондурасцы большие друзья американцев. А теперь на прощанье анекдот. Если либерал, социалист и коммунист разом спрыгнут с Эмпайр-стейт-билдинг, кто из них шлепнется на землю первым? — Не знаю, — сказал Джонни. — Так кто же? — А какая разница? — осклабился Реджи. Джонни направился к реке по Айбервилль-стрит. Ему очень хотелось побыстрее добраться до отеля и почитать «Анатомию меланхолии» Роберта Бертона. Книга Бертона была первым трактатом на подобную тему, написанным мирянином; она была опубликована в 1621 году, но все еще не утратила актуальности. Джонни свернул за угол и направился к северу по Декатур, повторяя про себя бертоновское определение меланхолии: «Род холодного безумия, без страсти, без лихорадки, вечные спутники ее — страх, печаль, тоска без видимых причин». Немного почитаю, потом вздремну, решил Джонни. Это куда приятнее, чем гоняться на ночь глядя за Лулой и Сейлором, даже если они здесь. Голод в Америке — Слушай-ка, пиявки снова в моде, — сказал Сейлор. — О чем это ты? — удивилась Лула. — Честно говоря, милый, иногда не разберешь, что тебе в голову ударит. — Она достала сигарету размером и толщиной с карандаш и прикурила. — Вернулась к «Мо», а? — Ага, мое вечное проклятье, ты ж знаешь. Пошла купить прокладок, увидела их на витрине и не смогла устоять. Так что там с пиявками? — Услышал по радио, что врачи снова их прописывают, как в старину. Когда-то их даже цирюльники ставили клиентам. Лула пожала плечами: — Как-то на озере Ланье ко мне присосалась пиявка. Спасатель посыпал ее солью, и она отвалилась. Он был славный парень, так что я даже не жалела, что так вышло. Сейлор засмеялся: — По радио еще сказали, что в двадцатых годах один итальянский доктор придумал, что если, скажем, мужику разбили нос в лепешку в драке в баре и ему нужна пересадка кожи, то надо пришить руку на пару недель к носу, потом отрезать и посадить для улучшения кровообращения парочку пиявок на то место, где пересажена новая кожа от руки, и кожа прирастет. Лула опустила стекло. Они подъехали к окраине Нового Орлеана. — Сейлор? Ты серьезно думаешь, я поверю, будто человек может ходить с рукой, пришитой к носу, да еще неделями?! Сейлор кивнул: — Как-то они это проделывали. Но теперь есть способы покруче. По радио говорили, что китайцы, кажется, решили, что лучше ко лбу приделывать воздушный шар, чтобы он прикрывал нос. Лула завопила: — Сейлор Рипли! Кончай надо мной издеваться! Нашел тоже дурочку из переулочка! — Честное слово, Лула, — сказал Сейлор. — Я, может, не до конца во все въехал, но вот это самое они и говорили. — Милый, мы уже в Орлеане, — сказала Лула. — Пора сменить тему. Сейлор свернул с дороги к автозаправке. — У нас бак почти пустой, лапочка, — сказал он, останавливаясь у колонки самообслуживания. Табличка на верху гласила: «Прежде чем залить, заплатите». — Купишь мне шоколадный батончик? — крикнула Лула вслед входившему в магазин Сейлору. Высокий негр лет тридцати пяти в драной зеленой майке, засаленных коричневых штанах, надетых на босу ногу рваных теннисных туфлях и грязной оранжевой бейсболке складывал что-то рядом с кассой. В кучке лежали четыре готовых сандвича в пластиковой упаковке, пара коробок с тунцовым салатом, пара батонов салями, шесть шоколадок, пакетик чипсов, упаковка хрустящего шоколадного печенья, четыре бутылки содовой, четыре бутылки сладкой шипучки и большая пачка соленых беконовых колечек. — Извините, джентльмены, — сказал негр Сейлору и мужчине, вошедшему за ним, который тоже хотел заплатить за бензин. — Щас только разберусь с покупками. — Вы все это берете? — спросил старик за кассой. — «Америкэн Экспресс» принимаете? — поинтересовался негр. — Ага, — ответил старик. На нем была кепка с рекламой жевательного табака «Ред Мен» и бледно-голубая форменная рубашка с короткими рукавами, на нагрудном кармане черным курсивом было вышито имя — «Ирв». — Тогда подброшу еще кой-чего, — сказал негр. Сейлор и второй мужчина смотрели, как тот сгребает несколько пакетов с шоколадками, несколько кексов и полдюжины банок кошачьего корма — три печеночных и три куриных, и сваливает все это на прилавок. — Кискам тоже нужно есть, — улыбнулся он Сейлору. Верхних передних зубов у него не было. Он протянул кассиру кредитную карточку, тот проверил ее. Карточка была в порядке, старик выбил чек, негр расписался и принялся укладывать покупки. — Мне, если можно, в бумажный пакет, а не в пластиковый, — сказал негр кассиру. — Спасибо, что подождали, джентльмены, — поблагодарил он Сейлора и второго покупателя, подхватил свою сумку и вышел. — Самого дешевого на десять баксов, — сказал Сейлор старику. — А да, еще «Маундс». — Он взял батончик со стойки со сладостями и жевательной резинкой рядом с кассой и протянул кассиру двадцатидолларовую купюру. — Я не захватил с собой «Америкэн Экспресс», — пошутил он, — надеюсь, наличные вы принимаете? Сейлор улыбнулся старику, но кассир никак не отреагировал, просто молча отсчитал ему сдачу. Парень, стоявший за Сейлором, покачал головой и ухмыльнулся. — Что-то ты долго, — заметила Лула, когда Сейлор вернулся в машину. — А про «Маундс» не забыл? Сейлор кинул ей шоколадку. — По-моему, страна малость изменилась, пока меня не было, крошка, — заявил он. Лула впилась мелкими белыми зубами в покрытый шоколадом кокос. — Тут глаз да глаз нужен, — сказала она, жуя. — Это точно. Пока Сейлор заправлял машину, Лула прикончила батончик. — Надеюсь, ты не в обиде, что я тебе ничего не оставила, — сказала Лула, когда Сейлор сел в машину. — Я их прямо до смерти хотела. И птицы делают это — Я люблю, когда твои глаза становятся такими дикими, милая. Они загораются голубым светом, начинают крутиться, как крошечные колеса, и в них раскрываются маленькие белые парашюты. Сейлор и Лула только что занимались любовью в номере отеля «Бразилия» на Френчмен-стрит. — О Сейлор, ты здорово меня чувствуешь, так хорошо понимаешь, что со мной происходит. Я хочу сказать, ты — не эгоист. А член у тебя просто классный. Иногда мне кажется, что он говорит со мной, когда ты во мне. Как будто у него собственный голос. Прямо дрожь по телу. Лула закурила, поднялась с кровати и подошла к окну. Она высунула голову наружу и вытянула шею, но реку все равно было плохо видно. Лула села голая на край стола под открытым окном и курила, глядя вдаль. — Наслаждаешься видом? — спросил Сейлор. — Я просто подумала о том, что люди должны чаще трахаться днем. Что в этом такого, в чем проблема? — Какая проблема? — Ну я не знаю. Кажется, люди предпочитают делать это ночью, обставляя как большое событие? Романтика и вообще. Зато днем все куда проще. — Может, ты и права, солнышко, — сказал Сейлор. Он зевнул, потом сбросил с себя простыню и встал. — Давай-ка спустимся и съедим что-нибудь, ага? Я до вечера не дотяну. Сейлор и Лула сидели у стойки в кафе «Ронниз Нофин Фэнси» на Эпланейд, попивая двойной кофе. Лула отщипывала по кусочку от большого пончика с желе, слизывая сахарную пудру с пальцев. Старик, сидевший рядом с Сейлором, закурил пропитанную ромом короткую сигару. — Моя бабушка курила сигары, — сказал Сейлор. — «Вулф Бразерс». — По семь центов за штуку, — отозвался старик, — а теперь они идут по пять штук за доллар. А кое-где и по полтора. Хотите? — Нет, спасибо, — отказался Сейлор, — я еще не поел. — Джордж Кович, — представился старик, протягивая узловатую, усыпанную «гречкой» руку с разбитыми костяшками. — Может, слыхали обо мне? Сейлор пожал еще руку: — Сейлор Рипли, а это Лула Пейс Форчун. Лула с улыбкой кивнула Джорджу Ковичу. — Рад познакомиться, барышня, — сказал тот. — Не припомню, — бросил старику Сейлор. — А что, ты известная личность? — Обо мне в газетах писали. Два, нет, три года назад. Мне сейчас семьдесят шесть, а тогда было семьдесят три. У меня был бизнес в Нью-Йорке, в Буффало, назывался «Крылатые крысы». Мы убивали голубей для всех желающих. И работали любо-дорого посмотреть три или четыре месяца, пока я не прикрыл дело. — А зачем вы убивали голубей, мистер Кович? — спросила Лула. — У вас был санитарный бизнес? — Нет, мэм, я был маляром, сорок один год состоял в профсоюзе. Теперь на покое, живу со своей сестрой, Идой. Ида переехала сюда двадцать пять лет назад, вышла замуж за нефтяника по фамилии Шмольц, Эд Шмольц. Он помер уже, остались только мы с Идой. Я продал дом и перебрался сюда, когда меня в Буффало вышвырнули из бизнеса. Черт возьми, КСК оказывал публике услугу, а меня обвинили в том, что я угрожаю общественному спокойствию. — Расскажите нам о голубях, мистер Ковач, — попросила Лула. — Бесполезные паразиты. Я перестрелял сотни. Соседи нанимали меня, чтобы избавиться от голубей, которые собирались на наших крышах и верандах, шумели, гадили. Я хорошо делал свою работу. На своей крыше за пару дней пристрелил сто десять экземпляров этой летучей нечисти. Соседи спрашивали меня, почему это эта зараза мой дом облетает за милю — мой и дом моего брата Эрла, — и я сказал им правду. Я их перестрелял. Эрл тоже уже помер. Полгода назад от сердечного приступа. А его вдова так и живет там, по соседству с бывшим моим домом. Она-то глухая как тетеря, но Эрла голубиный гам сводил с ума. Он слышал их, даже если телик работал на полную катушку. У него бар был, тридцать лет он его держал, «Бойлмейкер» на Вайоминг-стрит. Крыша Эрла была любимым местом у голубей. Они там сидели денно и нощно. Мне гранату туда хотелось зашвырнуть. — Если ваши соседи не возражали, — поинтересовался Сейлор, — почему ж ваш бизнес накрылся? — Какая-то баба ехала мимо и увидела меня на крыше с ружьем. Она вызвала полицию, и меня арестовали. Решили, что я снайпер! В семьдесят три года! Ребята из общества ветеранов любят такие штуки. Копы ни хрена не поняли про голубей, про ущерб, который они наносят частной собственности. Я пытался объяснить это властям, но они и пальцем не пошевелили. Я подумывал яд разбросать, но побоялся, вдруг чья-нибудь кошка его сожрет. Черт возьми, у меня самого шесть кошек было. Поэтому я перешел на двадцать второй, от него шума поменьше и патроны были дешевые. — И в чем вас обвинили? — спросил Сейлор. — В сокращении поголовья птиц. Сто долларов штрафа и приказ прекратить это дело. А ведь голуби переносят заразу и пачкают все вокруг. Сами видите, одна грязь от них. Кович встал, положив на стойку несколько монет. Он был крупный мужчина, шесть футов, два дюйма, несмотря на то что немного сутулился. Для человека, разменявшего восьмой десяток, в нем чувствовалась недюжинная сила. Словом, крепкий был старикан. — Это серьезное дело, почти война, — добавил он. — Конечно, не как у турок с армянами или там у арабов с евреями, но я хочу, чтоб люди помнили обо мне и о том, что я сделал, и продолжили мое дело, когда меня не станет. Кто-то должен этим заняться. Рад с вами познакомиться, ребятки, Ида ждет меня. Когда старик ушел, Лула заказала еще пончик с желе и кофе. — Как-то раз в заведении «Мир пончиков», — сказала она Сейлору, — я увидела, как здоровенный таракан ползет по взбитым сливкам, которые я уже оплатила. Я сказала официантке, а она говорит, мол, ей очень жаль, но скидок на такие блюда они не дают. Если б там был мистер Кович, он бы, наверно, вытащил свою пушку и ухлопал таракана на месте. Сила и скорость — «Я больше с места не двинусь». — Ты это о чем? — удивился Сейлор. — Я просто читаю. В «Таймс-Пикчн», — сказала Лула. — Про Малышку Еву, которая пела эту песенку «Движение», она была хитом, еще когда нас и на свете не было. [10] — Неплохая песенка, — отозвался Сейлор. — И что там пишут? — «Малышка Ева придумала новый танец», — прочитала Лула. — «Я больше не хочу никуда двигаться, — заявила Ева Бойд, протирая стойку в „Ганцис гриль“, негритянском ресторане в Кингстоне. Двадцать пять лет прошло с тех пор, как юная Малышка Ева заняла верхнюю строчку в хитпарадах с песенкой „Движение“. „Я не пою для желторотых юнцов“, — сказала сорокатрехлетняя Бойд в последнем интервью. Она все еще поет гимны в церковном хоре и собирается выпустить пластинку. „Голос у нее по-прежнему как у соловья, — сказала официантка Лорейн Джексон“». 10 Ева Бойд (1945–2003) — чернокожая певица, «Движение» — ее самая известная песня, ставшая хитом номер один в 1962 году, когда Малышке Еве было 17 лет. — Приятно слышать, что она не завязала с пением, — заметил Сейлор, — это ведь дар. Они с Лулой сидели на скамейки у Миссисипи, глядя, как баржи и грузовые суда скользят по воде. Был уже поздний вечер, но небо еще багряно пылало, яркое и нежное. — Не стоит нам слишком долго ошиваться в Орлеане, — сказал Сейлор. — Наверняка они первым делом сюда сунутся. Лула свернула газету и положила ее рядом с собой на скамейку. — Не представляю, что мама может с нами сделать, — вздохнула она. — Ей остается только похитить меня, иначе нас с тобой не разлучить. А тебя прищучат за нарушение правил досрочного освобождения. Небогатый выбор. — Ты знаешь Придурка Тейлора, что ошивается у магазинчика «Береги монету»? — Такой беззубый? Он еще улыбается так по-уродски и все время повторяет: «Если у человека есть собака, он не одинок». Только у него нет никакой собаки. — Он самый. — И что с ним? — Тебе случалось с ним разговаривать? — Да нет, с чего бы. У него такой вид, точно он только что из помойки выполз. И воняет примерно так же. — Когда-то он был профессиональным бейсболистом. Играл в основном в провинциальных командах юга. Он мне рассказал, как лет сорок назад в Алабаме он играл против черной команды из Бирмингема, у них был потрясающий молодой центровой, любой мяч мог поймать. На поле, где они играли, не было загородки, и никто из команды Придурка не мог перебросить мяч через голову того парнишки. Он носился как заводной, подскакивал и хватал мяч в воздухе, словно пушинку. После игры Придурок поговорил с ним и выяснил, что ему всего пятнадцать лет. — И какое отношение это имеет к нашему бегству? — А вот какое, — продолжил Сейлор. — Придурок спросил паренька, откуда он знает, куда именно полетит мяч, так что ловит его раньше, чем он коснется земли. А мальчишка ответил: «Я рву на оттяг и беру на первой». Придурок сказал, что парнишка был очень способный и пробился в высшую лигу. — Так ты считаешь, что ты тоже рвешь на оттяг? Сейлор рассмеялся: — Конечно, глупышка. Я в себя верю. И у меня есть сила и скорость. Лула подвинулась поближе к Сейлору и положила голову ему на грудь. — Мне нравится, как ты говоришь, Сейлор. И знаешь что? Я верю тебе, правда верю. Locus ceruleus [11] В первую ночь в Новом Орлеане Джонни Фэррагут сидел на стуле в «Уютной гавани» и смотрел по телевизору, как «Брейвз» в который раз проигрывают, на этот раз «Сент-Луис Кардинале». Парень за барной стойкой громко комментировал события на поле. 11 Locus ceruleus — подкорковая область, участок, который получает сигналы от рецепторов органов чувств из всех точек организма и описывается как «детектор новых ощущений» мозга, распознающий важные внешние воздействия. — У «Кардиналов» нет в команде парня, который может выбить мяч с площадки, а «Брейвз» не могут их побить, — орал он. — Мерфи просто святой, раз до сих пор возится с ними. Играй он в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе, зарабатывал бы по паре миллионов. — Может, ему в Атланте погода нравится, — пошутил кто-то. — Ага, коли так, то мать Тереза [12] залетела от епископа Туту, [13] — хмыкнул бармен. Джонни заказал второй скотч со льдом, достал карандаш и блокнот. Ему всегда хотелось стать писателем, лучше всего сценаристом телешоу, таких, как «Сумеречная зона», «За гранью» или «Шаг в сторону», хотя этих программ, к сожалению, давно уже нет в эфире. Всякий раз, когда ему приходила в голову история, он ее записывал. И сейчас Джонни ощутил пульсацию в locus ceruleus, области мозга, где зарождаются сны, мечты. Джонни читал об этом, и он был уверен, что locus ceruleus — сосредоточие его вдохновения. Он всегда откликался на сигналы оттуда. Джонни взял стакан и блокнот и перебрался в кабинку, чтобы сосредоточиться. Поиски Сейлора и Лулы могут подождать. 12 Мать Тереза (1910–1997) — католическая монахиня, основательница ордена Милосердия, лауреат Нобелевской премии мира, в 2002 году канонизирована католической церковью, в XX веке ее имя стало синонимом гуманизма. 13 Десмонд Туту (род. 1931) — англиканский епископ из ЮАР, выдающийся теолог, борец за гражданские права, лауреат Нобелевской премии мира. Хорошая связь Автор — Джонни Фэррагут Гарри Ньюмен смотрел бейсбол, сидя на стуле в углу закусочной Барни. Ошибки игрока «Брейвз» в конце последнего периода позволили «Сент-Луису» завладеть инициативой, Гарри выругался сквозь зубы. Сегодня утром в Атланте он поставил пару «Джексонов» [14] на «Брейвз», пять к двум, хорошая ставка, считал Гарри. Как всегда, везет как утопленнику, подумал он. Парню только и нужно было выставить перчатку, сделать передачу, и готово дело. А вместо того мяч летел мимо, в стену, двое нападающих затеяли перебранку, все шло наперекосяк. 14 Купюра в двадцать долларов с портретом президента Джексона. Гарри допил пиво и соскользнул со стула. Барни вышел из-за стойки. — Невезуха, Гарри, — посочувствовал он. — Тебе ли не знать. «Брейвз» никогда не повезет в Сент-Луисе. — Ага, а мне не повезет нигде, — усмехнулся Гарри, направляясь к двери. — Этот парень, — сказал Барни клиенту, сидевшему у стойки, — понятия не имеет, как ставки делать. Десять проигрышей на один выигрыш. — Есть такие парни, — согласился тот, — ничему их жизнь не учит. Гарри брел по центру города, сам не зная куда. Он чуть не сбил с ног прохожего, извинился, поднял взгляд и увидел открытый ярко-желтый «бьюик» 1957 года. В отличном состоянии, он стоял в первом ряду у магазина подержанных автомобилей Эла Карсона. Гарри подошел к машине и провел рукой по правому крылу, потом по крыше. — Ничего тачка, а, Гарри? — сказал подошедший Эл Карсон. Гарри даже не взглянул на этого высохшего сморщенного крошечного торговца. Он не мог оторвать глаз от старого «бьюика». — Хороша, — отозвался Гарри. — Выглядит почти как новенькая, — сказал Эл. — Пробег всего пятнадцать тысяч миль за тридцать лет. Одна старушка держала ее в гараже. Ездила только в церковь по воскресеньям да сестру навестить дважды в месяц. В такое трудно поверить, но это правда. — И за сколько она идет, Эл? — поинтересовался Гарри. — Сколько ты за нее хочешь? — Три куска, — ответил Эл. — Но для тебя сброшу двести пятьдесят зеленых. — У меня всего сорок баксов в кармане, Эл, — ответил Гарри. — Может, возьмешь их, а я тебе буду по сотне в месяц выплачивать? — Даже не знаю, Гарри, — сказал Эл, качая крошечной лысой головой. — Сомневаюсь, что твоя кредитоспособность возрастет в ближайшее время. — Да ладно тебе, Эл. Я заплачу, обязательно. Я должен заполучить эту ласточку. Гарри обошел машину, открыл дверцу и сел на водительское сиденье. — Эй, что это? — удивился он. — Телефон? Не так часто тридцать лет назад в машинах были телефоны! — Не работает, конечно, — сообщил Эл. — Даже не знаю, работал ли когда. Кажется, он ни к чему не подключен. Я купил машину у сына старушки, он ничего о ней толком не знал. Просто сказал, что ему это тоже показалось странным. Зачем старой леди понадобился телефон в машине? Эл рассмеялся: — Думаю, мне следует накинуть за него! Гарри вылез из машины и протянул Элу две двадцатки. — Ну давай же, Эл. Ты можешь мне доверять. Ты ж меня знаешь. Я не собираюсь сбегать с твоей красоткой. — На какие шиши тебе сбегать! — хмыкнул Эл. — Ладно, уступлю ее тебе. Пошли-ка в контору, подпишешь бумаги и можешь ехать. Она хорошо бегает. Гарри вел свою красавицу пятьдесят седьмого года выпуска через весь город, гордо демонстрируя ее всем и каждому. Сделав несколько кругов по центру, он решил выехать за город, чтоб посмотреть, на что она способна на открытом шоссе. За городом начался дождь. Гарри включил дворники, они прекрасно работали, просто замечательно, тихо жужжа, убирали воду с лобового стекла. Гарри разогнал «бьюик» как следует, он несся, как желтая молния. Но на крутом повороте шины заскользили, и «бьюик» вышел из-под контроля. Гарри старался удержать машину на дороге, но она вихляла, скользила и в итоге слетела в канаву. От удара Гарри потерял сознание. — Это оператор. Чем могу помочь? Алло, с вами говорит оператор. Чем могу служить? Гарри медленно приходил в себя, вырванный из небытия чьим-то голосом. Кто-то говорил с ним. Но кто? Он помотал головой, открыл глаза и увидел, что трубка телефона снята с аппарата. — Алло? Алло? Это оператор. С каким номером вы хотите соединиться? Голос доносился из телефона в машине. Гарри еще раз помотал головой. Он подумал, что у него галлюцинация, в голове все перепуталось от удара. Но нет, это действительно был оператор. Гарри взял трубку. — Алло, — сказал он. — Оператор? Извините, я… я только что попал в аварию и застрял в канаве. То есть застряла моя машина. Я потерял управление из-за грозы и съехал с дороги. Да, кажется, я в порядке, — сказал он. — Где я? — Гарри выглянул в окно. Дождь уже кончился. — Где-то милях в пятнадцати от города, кажется. На старой Вэлли-роад. Вы можете вызвать мне буксир? Да, конечно, я подожду. — Гарри снова потряс головой, почувствовал свое плечо, ноги. Похоже, ничего не было сломано. На линии послышался другой голос. — Сервисная станция Бада? Да, я попал в аварию. Она вам сказала? Через двадцать минут? Отлично, отлично. Нет-нет, все в порядке, я вас дождусь. — Гарри повесил трубку и уставился на телефон. Минут через двадцать подъехал буксир. Надпись на дверце грузовика гласила: «Буксировка Бада, 24 часа». Крупный пожилой мужчина лет пятидесяти с двухдневной щетиной и болтающейся во рту незажженной сигарой выбрался из кабины и подошел к Гарри, стоявшему перед «бьюиком». На мужчине была синяя рабочая рубашка с закатанными рукавами, обнажавшими до половины мускулистые руки. Нагрудный карман украшало имя — «Бад». — Новые машины со старыми не сравнить, — заметил Бад, оглядев «бьюик». Гарри засмеялся: — Да, она недурна. Она прекрасно себя показала до этого чертова поворота. Бад что-то промычал и нагнулся посмотреть на правое переднее колесо, наполовину вывернувшееся. Затем он снова замычал, поднимаясь. — Ага, а у меня отцовский «паккард» тридцать шестого года до сих пор на ходу, — сообщил он. — Такая машина будет служить верой и правдой, пока ты о ней заботишься. А эти нынешние консервные банки штампуют тяп-ляп, лишь бы поскорее. Долго они не служат. Ну-ка глянем, можно ли ее вытянуть отсюда, — сказал Бад, возвращаясь к своему буксиру. Бад вытащил «бьюик» из канавы за десять минут. — Забирайтесь в кабину, — велел он Гарри, — мы отвезем ее на станцию и поставим на место колесо. Гарри с Бадом залезли в грузовик, и Бад покатил к городу. Он наклонился и включил радио. — Скажите-ка, — спросил он, — я заметил в машине телефон. Вы сами его поставили? Как он работает, на коротких волнах? Гарри смущенно кивнул: — Да не… да, на коротких. Радио в грузовике жужжало, прогреваясь, Бад повертел ручку настройки. — Хочу игру послушать. Вы на кого ставили? На «Брейвз» или «Янкиз»? — Что? — спросил Гарри. — В чемпионате, он же как раз сегодня начался. Мне-то «Милуоки» больше по душе. Спана и Бердетта в этих встречах их не одолеть, — продолжал Бад. — Я побаиваюсь шустрого маленького левши Форда. Но в одном я точно уверен. — В чем же? — спросил Гарри, все еще пытаясь сообразить, что происходит. — Этот разгильдяй Ларсен больше никогда не будет играть так, как в прежние годы. Бад засмеялся: — Готов свою лавку на кон поставить. — Но Ларсен отлично сыграл в пятьдесят шестом! — возразил Гарри. — Верно, приятель, — согласился Бад. — Как я и сказал, в прошлом году. Может, на нашем веку такое больше и не повторится. Я в этом почти уверен. Прорвалось радио и голос Мела Аллена, комментатора «Нью-Йорк Янкиз», заполнил кабину грузовика. — «Начинаем прямую трансляцию матча за звание чемпиона Америки,» — произнес Мел Аллен своим четким, хорошо поставленным голосом. — «Сегодня прекрасный день, второе октября тысяча девятьсот пятьдесят седьмого года, и „Милуоки Брейв“ готовятся сразиться с „Нью-Йорк Янкиз“ в доме, который построил Рут.» [15] 15 Имеется в виду Джордж Герман Рут, по прозвищу Малыш (1895–1948), легендарный бейсболист-рекордсмен. В 1920–1935 годах играл за команду «Нью-Йорк Янкиз». Гарри потер виски, не в состоянии вымолвить ни слова. Потом расслабился и начал улыбаться, внезапно почувствовав себя вполне комфортно в этой ситуации. — Ну и что вы думаете? — спросил Бад. — «Брейвз» победят в семи встречах, — заявил Гарри. — Можете смело держать пари. — Именно это я и хотел услышать! — воскликнул Бад, ударив кулаком по рулю. Гарри только ухмыльнулся и посмотрел на дорогу. Грузовик въехал в город. Гарри сказал: — Я бы и сам пару баксов поставил на «Брейвз». Думаю, оно того стоит. Жизнь животных — А ты знаешь, что моя мама в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году была участницей конкурса «Мисс Джорджия»? — спросила Лула. — Нет, лапочка, я этого не знал. Но я рассудил, что, если ты не из Джорджии, в таком конкурсе участия не примешь. — Она тогда жила в Валдосте, у своей тети Юдоры, мамы тети Рути. Ты помнишь Рути, маму кузена Делла? Того, который спятил и пропал без вести? Ну это было еще до того, как она вышла за папу в шестьдесят восьмом году. Этот конкурс красоты устраивают каждый год в Гейнсвилле. Раньше так, во всяком случае, было. И близкая подруга Юдоры, Адди Мэй Одюбон, дальняя родственница того парня, который первый стал наблюдать за птицами, так вот она отправила маму туда. У меня дома в шкатулке с украшениями лежит браслет из чистого серебра, которым ее наградили. На нем выгравировано: «Конкурс „Мисс Джорджия“, 1963». — А что получила победительница? — Машину, наверно, или еще что. А может, отдых в Майами-Бич? Когда я ее об этом спросила, мама сказала, что она не выиграла, потому что ее сиськи оказались недостаточно большими для закрытого купальника, в котором она была. Но зубы у нее были лучше. А победившая девица… Мама сказала, что у нее зубы были такие же здоровенные, как сиськи. Я видела фотографию этой мисс Джорджии с коробкой цыплят. Мама стояла прямо рядом с ней. — А ты знаешь, что они делают с ними? — спросил Сейлор. — С кем? С цыплятами? — Угу. Перемалывают на удобрение. На жарку только курочки идут. Лула скорчила гримасу: — Ох, Сейлор, грустно это. Таких маленьких убивают. — Грустно не грустно, а это — факт. — Мама говорила, что воняло там ужасно. Весь городишко этот, Гейнсвилль. Так, значит, это из-за кур… Она всегда об этом вспоминала. А на следующий год мама вернулась домой. Сейлор и Лула все еще не спали, хотя было уже четыре утра. Держась за руки, они лежали в постели в номере отеля «Бразилия». Голубая змейка света от уличного фонаря закручивалась в тени окна и пересекала их тела. — Сейлор? — Что, милая? — Ты можешь вообразить себе, каково это — быть съеденным диким зверем? — Например, тигром? — Ага. Иногда я думаю, вот это был бы писк. Сейлор засмеялся: — Причем последний. — А быть растерзанной гориллой… — размышляла Лула. — Или задушенной питоном? Лула покачала головой: — Это не то. Слишком медленно. Будешь чувствовать, как ломаются кости и вылезают внутренности. Лучше когда на тебя нападает сильный зверь и вмиг разрывает на части. — Лула, тебе иногда такие дикие мысли в голову приходят. — А ведь все интересное, новое приходит в этот мир благодаря чьим-то странным мыслям, Сейлор. Не может же быть, чтобы простая душа взяла и ни с того ни с сего выдумала вуду, например. — Вуду? — Конечно. А как еще ты объяснишь, что, если воткнуть иголки в куклу, можно вызвать у человека сердечный приступ? А если сварить обрезки ногтей, то человек будет блевать до тех пор, пока внутри у него ничего не останется и он не упадет замертво. Скажи мне, стал бы нормальный человек связываться с такой жутью? — Ну ты вообще… — Дану? — Я от тебя тащусь, лапочка. Лула уселась верхом на Сейлора: — Попробуй-ка кусочек Лулы. Сон Сейлора — Он здесь, — сказала Лула. — Джонни Фэррагут. Я его видела. — Где? — спросил Сейлор. — Рядом с «Кафе дю Монд». Он сидел за столиком снаружи. Ел пончики. — Он тебя заметил? — Не думаю. Я вышла из кондитерской на другой стороне улицы, заметила его и сразу же вернулась в отель. Похоже, нам пора сматываться, а, Сейлор? — Похоже на то, детка. Поди сюда, присядь со мной на минутку. Лула поставила коробку конфет на шкаф и села на кровать рядом с Сейлором. — Думаю, все обойдется, милая. Я пойду поменяю масло в машине, и вперед. — Сейлор? — А? — Ты помнишь, как мы сидели как-то ночью у памятника конфедератам? Мы прислонились к нему, а ты взял мою руку, положил себе на сердце и сказал: «Ты чувствуешь, как оно бьется там, Лула? Оно твое, теперь оно принадлежит тебе». Помнишь? — Помню. Лула положила голову на колени Сейлору, и он погладил ее шелковистые черные волосы. — Я надеялась, что ты помнишь. Эта ночь осталась у меня в сердце. Иногда я думаю, что это была лучшая ночь в моей жизни. Правда. — Но мы же вроде не делали ничего особенного. — Разговаривать — это хорошо. Как еще поймешь друг друга? Я верю в общение, если ты еще не заметил. — Пока тебя не было, мне приснился сон, — сказал Сейлор. — Странно, но, когда я был в «Пи Ди», мне почти не снились сны. Может, пару-тройку раз всего, да и то я ничего не мог вспомнить потом. Помню только, что про баб, ну да там это всем снится. — А этот ты хорошо помнишь? — Очень ясно. Такую страсть не забудешь, Лула. Я был в большом городе вроде Нью-Йорка, хотя ты ж знаешь, я там никогда не был. Стояла зима, кругом лед и снег. Я жил в какой-то старой крысиной норе с моей мамой. Она тяжело заболела, и мне нужно было раздобыть для нее лекарства, а денег у меня не было. Но я сказал ей, что добуду таблетки. Поэтому я вышел на улицу, по которой во все стороны шли толпы народу, и было невозможно идти прямо, чтобы добраться, куда мне нужно. Дул сильный ветер, а я был легко одет. И хотя мороз прямо обжигал, я очень сильно вспотел. Пот так и лил с меня. Черный пот, потому что я давно не мылся. — Милый, это здорово чудно. — Я знаю. Я все шел-шел, хоть у меня и не было денег на лекарства, и шел я куда глаза глядят. Люди толкали меня, врезались в меня, все они были тепло одеты. Они, видно, думали, что я бомж или псих, потому что я грязный и плохо одет. Потом я вспомнил о тебе и пошел к твоему дому. Только на самом деле это был не твой дом, потому как было это там, в холодном мрачном Нью-Йорке, где-то очень далеко. Я с трудом пробирался сквозь толпу, борясь за каждый шаг. Людей становилось все больше и больше, а небо было вроде бы дневное, но очень темное. Ты жила в каком-то большом здании, и мне пришлось долго подниматься по высокой лестнице, но в конце концов я нашел это место. Ты впустила меня, но ты была не рада меня видеть. Ты спросила: «Зачем ты пришел сейчас, именно сейчас? Прошло ведь много времени с тех пор, как мы виделись последний раз». — Ну что за глупости, малыш. Я всегда рада тебя видеть, что бы ты ни думал. — Я знаю, ягодка моя. Нет, не то чтобы ты была как в воду опушенная, ты была расстроена. Расстроена из-за того, что я рядом с тобой. И волосы у тебя были короткие и с челкой. По дому бегали дети, маленькие дети, и я понял, что ты замужем и твой муж может вернуться в любую минуту. Говорю тебе, Лула, я был весь мокрый. И этот черный пот, что лился с меня, я знаю, и я ушел. А потом я проснулся, весь в поту, а через пару минут вошла ты. Лула прижалась головой к груди Сейлора и обняла его. — Иногда сны ничего не значат. Мне так кажется, по крайней мере. Эта чепуха пришла тебе в голову, и ты ничего не мог поделать. Сны просто приходят, и никто толком не знает почему. Мне однажды приснился сон, что меня похитил какой-то человек и запер в башне. Там было только одно крохотное окно, и снаружи кругом не было ничего, кроме воды. Когда я рассказала об этом маме, она сказала, что я просто вспомнила историю, которую слышала в детстве. — Да я не переживаю из-за этого, дорогая, — сказал Сейлор, — просто вдруг почувствовал себя как-то странно. Лула подняла голову и поцеловала Сейлора под левое ухо. — Сны не более странная штука, чем реальная жизнь. Иногда даже значительно менее странная. Папа-поляк Джонни Фэррагут сидел на скамейке в Джексон-сквер, наблюдая, как парочка туристов фотографирует друг друга. Они говорили на незнакомом Джонни языке. Может, это был хорватский, хотя он не знал, как звучит хорватский. Мужчина и женщина были низенькие и крепенькие, наверное, им было за тридцать, хотя выглядели они старше. Одежда на них сидела мешковато, явно не на заказ сшита. После нескольких снимков в разных позах, сопровождавшихся бурными обсуждениями и драматической жестикуляцией, пара покинула парк. Пока они вперевалку удалялись, препираясь на своем рычащем языке, Джонни вспомнил человека, жившего на одной с ним улице, когда он был ребенком. Этот человек, чье имя Джонни не помнил, был поляком, у него было два сына, круглолицые, с соломенными волосами, немного помладше Джонни. Матери у них не было, только замечательная старушка бабушка, говорившая исключительно по-польски. Они с Джонни всегда кивали и улыбались друг другу, если встречались на улице. Отец тоже был круглолицым и толстым, он был лыс и носил маленькие очки в металлической оправе. Лица его детей постоянно были чумазыми, и казалось, что они все время что-то жуют — яблоки, пироги, конфеты. Папа-поляк строил у себя во дворе лодку. Каждый вечер Джонни слышал, как он заколачивает гвозди в каркас. Многие соседи жаловались на шум, но строительство продолжалось без передышки все те полтора года, пока польское семейство там жило. Поздно вечером в своей комнате Джонни слышал звуки молотка и пилы. Насколько Джонни понял, это была парусная шлюпка. Примерно в это же время, если память не изменяла Джонни, он начал читать книги из библиотеки, такие как «Кон-Тики» [16] и «Плавания Клиппера», [17] а чуть позже он открыл для себя романы Джозефа Конрада, [18] поляка, чье настоящее имя было Джозеф Теодор Конрад Налеч Корженевский, и Германа Мелвилла. 16 Вышедшая в 1951 году биографическая книга знаменитого норвежского путешественника Тура Хейердала о путешествии на плоту через Атлантический океан. 17 Книга выдающегося кораблестроителя Ричарда Маккея о знаменитых кораблях. 18 Джозеф Конрад (1857–1924) — английский писатель-маринист. Польский кораблестроитель пробудил у Джонни интерес к морю. Мальчик удивлялся, где же будет плавать этот человек, когда достроит лодку. Джонни спросил у его сыновей, но они этого не знали. Они только пожали плечами, втянули толстые щеки и смачно сморкнулись на землю. Носы их были, как всегда, грязны. Мать Джонни вечно ворчала, — мол, опять ты за свое, стоит только молотку застучать, поэтому с ней он никогда это не обсуждал. Как-то утром ранней осенью он шел мимо дома поляков и остановился посмотреть на лодку. Она стояла во дворе на грубо сколоченных козлах, в ней было футов тридцать в длину. Поляк вымерял борта. Он кивнул Джонни, не прекращая работу. Его лысая голова вспотела, он напевал себе под нос что-то быстрое, звучащее по-иностранному. — А где вы собираетесь плавать? — спросил его Джонни. Поляк остановился на мгновенье и тупо посмотрел на мальчика, точно не понял вопроса. Джонни хотел было его переспросить, но потом подумал, может, поляк не силен в английском, поэтому решил подождать. В конце концов тот пожал плечами, что-то невнятно буркнул, поправил свои очочки на переносице толстого носа и продолжил работу. Джонни постоял еще пару минут и побрел прочь. Следующей весной поляки уехали из города. Лодку водрузили на открытый грузовик, привязав толстой веревкой. Поляк с двумя сыновьями и их бабушкой ехал позади грузовика. Джонни не мог припомнить, кто вел грузовик, зато он помнил, как он вошел в дом и сказал матери, что поляки со своей лодкой уехали, а мать ответила: «Ну слава Богу, никто больше не будет день-деньской долбить, как дятел». Дитя дороги Выехав из Батон-Руж, Сейлор сказал Луле: — Любимая, придержи штанишки. Мы в стране Джимми Сваггарта. Лула хихикнула: — Очередной скряга-проповедник? Хочет получить все даром, не напрягаясь, если я правильно понимаю? — В «Пи Ди» я слышал о парне по имени Цилиндр Робишо, жившем где-то здесь. На самом деле его Кларенс звали, кажется, но он был родом из городишка под названием Цилиндр, к северу отсюда, поэтому к нему и прилипло такое погоняло. — И что он натворил? — Вскрывал сейфы. А теперь у него своя церковь прямо в этом Цилиндре, штат Луизиана. Он еще в «Пи Ди» этим занялся, назвал он ее «Святые бунтари на роликах». — Звучит как название футбольной команды, — хмыкнула Лула. — Даже на две команды бы хватило. Сейлор с Лулой расхохотались. Они неслись в открытой машине на запад от границы штата. Сейлор быстро проскочил город, но в миле от границы остановился, чтобы подобрать автостопщика. — Может, не надо? — встревожилась Лула. — А вдруг нас выследят. — Милая, это всего лишь ребенок. Посмотри на него. Автостопщик оказался парнишкой лет пятнадцати-шестнадцати с рюкзаком за спиной и большой завернутой картонной коробкой, которую он осторожно поставил на сиденье рядом с собой. Его лицо было усеяно веснушками и прыщами. Единственным чистым пятнышком на физиономии паренька были белки его блекло-голубых глаз. Длинные русые волосы были всклокочены. Похоже было, что их не мыли много недель, а то и месяцев. На нем была старая зеленая армейская форма с именем «Мендоса», вышитым большими белыми буквами над левым нагрудным карманом. Мальчишка нервно улыбался, обнажая кривые желтые зубы. — Вот спасибо, — сказал он, усевшись в машину и уложив свой рюкзак на пол между ног. — Я тут больше двух часов проторчал, ха-ха! Аж с полудня, ха-ха! Копы ловят тут на границе автостопщиков, зачисляют в команду дорожных рабочих, и вкалывай, пока не заплатишь за билет, ха-ха! А я не собираюсь, ха-ха! — Меня зовут Сейлор, а это Лула. А тебя как? — Марвин де Карахан, — ответил парень. — Но все зовут меня Таракан, ха-ха! Таракан де Карахан, ха-ха! — А ты всегда так странно похохатываешь, когда говоришь? — поинтересовалась Лула. — А я не смеюсь, ха-ха! — А что у тебя в коробке? — спросил Сейлор. — Мои собаки, ха-ха! Таракан отогнул верх коробки и осторожно наклонил ее вперед. Внутри сидело шесть маленьких щенков лайки, не больше двух недель от роду. — Я тут на Аляску намылился, ха-ха! — заявил Таракан. — А на этих собаках буду там ездить, ха-ха! — Этот парень чокнутый, — шепнула Лула Сейлору. — А ты сам-то откуда, Таракан? — спросил Сейлор. — Если ты спрашиваешь, где я родился, так это в Белзони, штат Миссисипи, ха-ха! Но потом переехал в Батон-Руж. — А зачем тебе на Аляску? — спросила Лула. — И где ты этих щенят достал? Похоже, они больные. Таракан уставился на щенков и бережно погладил каждого немытой рукой. Щенки скулили и облизывали его грязные пальцы. — Я смотрел по телику одну киношку, ха-ха! «Зов предков» называется. Я никогда не видел снега, ха-ха! А щенков в собачьем приюте взял. Они никому не нужны, ха-ха! Все там берут каких-нибудь питбулей или гончих. Я их буду хорошо кормить, чтоб они выросли большие и сильные, и они будут мчать меня по снегу, ха-ха! Таракан достал из кармана кусок сырой говяжьей печенки и принялся раздирать ее на мелкие кусочки. — Сейлор! — взвизгнула Лула, увидев это. — Остановись! Останови машину сейчас же! Сейлор свернул на обочину хайвея и остановился. Лула открыла дверцу и выпрыгнула из машины. — Извините, но я этого не вынесу, — сказала она. — Таракан, или как там тебя, немедленно вылезай отсюда вместе со своими собаками! Таракан засунул печенку обратно в карман и вылез вместе с рюкзаком и коробкой крошечных псин. Как только он со своим хозяйством был выдворен на обочину, Лула запрыгнула в машину и захлопнула дверь. — Мне очень жаль, мне в самом деле очень жаль, Таракан, — сказала она. — Езжай себе на свою Аляску, но только не с нами. А лучше бы тебе найти кого-нибудь, кто сможет позаботиться как следует о собаках, пока они все не передохли. И если ты не возражаешь, мой тебе совет — неплохо бы тебе привести себя в божеский вид, хотя бы ванну принять для начала! Пока! — Лула достала из бардачка солнечные очки и надела их. — Поехали, — бросила она Сейлору. Когда они отъехали, Сейлор сказал Луле: — Милая, тебе не кажется, что ты слишком сурово обошлась с парнишкой? — Я знаю, ты считаешь, это мамино воспитание во мне сказывается. Но я ничего не могу с этим поделать, Сейлор, правда. Мне жаль мальчишку, но, когда он достал из кармана этот мокрый вонючий кусок мяса, меня чуть не вырвало. А эти несчастные больные щенки! Сейлор засмеялся: — Такова жизнь на дороге, глупышка. — Сделай одолжение, Сейлор, не подбирай больше никого, ладно? Говори со мной ласково — Знаешь, что мне больше всего нравится, милый? — сказала Лула, когда они направились из Лафайетта к озеру Чарльз. — Что, малышка? — Когда ты говоришь со мной ласково. Сейлор засмеялся: — Ну, это мне не трудно. В смысле, это само собой выходит. В «Пи Ди» стоило мне о тебе подумать, на душе легчало. Я думал прежде всего о твоих больших серых глазах, но больше все-таки о твоих тощих ножках. — Ты считаешь, что у меня тощие ноги? — Может, для кого и тощие, а для меня так в самый раз. — Все девушки несовершенны, ты ж знаешь, кроме тех, кто на картинках в журналах. — Догадываюсь. — Обидно, да? — Жаловаться мне не на что, любимая, ты ж знаешь. — Я думаю, большинство мужчин, если не все, упускают детали. — Что это значит? — У мужиков в голове какой-то автоматический выключатель. Вроде как говоришь ему что-то и просто пытаешься добраться до той мысли, которую действительно хочешь высказать, а потом смотришь на него и понимаешь, что он ничего не слышал. Не то чтобы ты говорила о чем-то сложном или там высоком, просто он не слушает. Иногда они врут тебе и говорят, что понимают, что ты хочешь сказать, но меня этим не купишь. Потому что потом ты скажешь что-нибудь еще, что он должен понять, если он понял то, о чем ты говорила раньше, а он не понимает, и ты знаешь, что говорила без толку. — Так ты думаешь, что я тебе лгу, Лула? Лула помолчала пару минут, слушая громкий шум мотора. — Лула, ты слышишь меня? — Слышу. — Я тебя расстроил? — Нет, Сейлор, дорогой, я не расстроена. Просто иногда почва уходит из-под ног, когда думаешь одно, а на деле выходит совсем другое. — Вот почему я никогда не думаю больше чем нужно. — Знаешь, мне сегодня приснился жуткий длинный сон. Вот послушай и сам решай. Я пошла гулять и пришла на поле. Цветы вокруг были такие яркие. И везде лежали трупы лошадей и детей. Мне было грустно, но как-то понарошку. Я точно знала, что они ушли куда-то, где им лучше. Потом ко мне подошла какая-то старуха и сказала, что я должна выпустить из них кровь, чтобы тела превратились в мумии. Она показала мне, как надрезать им рты, чтобы кровь ушла. Потом я должна была перенести тела по мосту через чудесную реку в старый амбар. Там, где я была, все выглядело таким мирным и прекрасным: зеленая трава и большие деревья на краю поля. Я не знала, хватит ли у меня сил перетащить лошадей. Я боялась, но потом все же решилась. Я немного поревела, но как-то без печали. Я не могу в точности описать свои чувства. Я подошла к огромному серому коню, обогнула его, наклонилась и принялась его разрезать. Как только я прикоснулась к нему ножом, он очнулся и набросился на меня. Конь был в ярости. Он вскочил и погнался за мной через мост к старому амбару и дальше. Потом я проснулась. Ты крепко спал. А я лежала и думала, что, даже если ты кого-то любишь, этого не всегда достаточно, чтобы изменить свою жизнь. — Не знаю, что значит твой сон, любимая, — ответил Сейлор, — но как-то раз я слышал, как мама спрашивала папу, любит ли он ее. Они орали друг на друга, как обычно, и он сказал ей, что единственная вещь, которую он любит в жизни, — это фильм «Негодяй из Миссури», он будто бы видел его шестнадцать раз. — Это я и имела в виду, говоря о мужчинах, — отозвалась Лула. Уцелевшие — Нет, Мариэтта, я их не нашел. — Может, они не в Орлеане, Джонни. Быть может, их тела уже лежат на дне канавы в Паскагуле. А может, Лула, нищая и беременная, сейчас где-то в Пайн-Блафф, в Арканзасе, а этот кошмарный Сейлор качает бензин на заправке за два доллара в час. — Остынь, Мариэтта. Случись что-то серьезное, нам бы уже сообщили. Не паникуй раньше времени. — Раньше времени! Что ты такое мелешь, Джонни Фэррагут. Мой единственный ребенок похищен опасным преступником, а ты мне говоришь, чтобы я успокоилась! — Я все улажу, Мариэтта. Я тебе уже говорил, Лула нипочем не стала бы ничего делать против своей воли. — Тогда шевелись, Джонни, пока этот парень не заставил ее выйти на панель в Мемфисе, накачав наркотой. — Остынь, Мариэтта, твоих фантазий хватит на целую киностудию. Постарайся спокойнее к этому относится. Съезди на пару дней в Миртл-Бич. — Я не отойду от телефона, покаты не найдешь Лулу, а потом поеду и заберу ее. — Просто держи себя в руках. Так или иначе, я позвоню тебе через пару дней. — Найди Лулу, Джонни. Это может плохо кончится. Завтра с двух до четырех у меня собрание «Дочерей конфедерации», потом я буду дома. Звони, как только хоть что-то узнаешь, хоть в три ночи. — Обязательно, Мариэтта. До свидания. Джонни повесил трубку и присел в телефонной будке, задумавшись о Мариэтте Пейс Форчун. Она все еще была хороша собой, но стала еще более странной, чем раньше. Мариэтта всегда была нервной и требовательной. Почему она все еще влекла его, хотя пронеслись годы, Джонни не понимал. Жениться на ней он не мог, это не обсуждалось; она никогда бы на это не пошла. Романа заводить она тоже не хотела. Женщине не может быть пятьдесят несколько лет подряд, но она вела себя так, точно годы забыли ее адрес. Кроме тех моментов, когда речь шла о Луле. В дальнем углу бара «Фаис-Додо» на Тулуз-стрит, потягивая мартини, сидел Реджинальд Сан-Педро Сула, в своей дурацкой шляпе и мешковатом зеленом полотняном костюме. Он заметил Джонни, направляющегося к двери. — Hola! Сеньор Фэррагут! — заорал Реджи. — Мы снова встретились. Джонни подошел к Реджи и пожал ему руку. — А я думал, вы уже в Техасе, в Остине. В «Тех Кассах», как говорят в тех краях. — Я был там. А теперь я возвращаюсь в Ютилу, утром. Выпьете со мной мартини? — Почему бы нет? — ответил Джонни, устраиваясь на стуле рядом с Реджи. — Как прошла рыбалка? — Мне кажется, эти американские рыбаки перебарщивают. В Гондурасе техника ловли не так важна. Реджи заказал мартини для Джонни и еще один для себя. — Так вы, — произнес Джонни, — возвращаетесь на острова. — Да. Вчера я разговаривал со своим сыном, Арчибальдом Личем Сан-Педро Сулой, названным так в честь Кэри Гранта, [19] он сказал мне, что у нас там была пальба. Тедди Рузвельт, капитан корабля, занимающегося ловлей креветок, поехал на пикник с Кингом Джорджем Бланко и его женой, Колумбией, и похоже, что-то там они не поделили, Кинг Джордж и Колумбия убиты, а Тедди Рузвельт в тюрьме. Эти ребята — мои друзья, поэтому мне нужно вернуться и выяснить, что же стряслось. 19 Кэри Грант (1904–1986), американский актер, по происхождению англичанин (настоящее имя — Арчибальд Александр Лич). — Веселенькое, однако, местечко эти ваши острова. Реджи засмеялся. — Бывает. А как вам в Новом Орлеане, сеньор Фэррагут? — Зовите меня просто Джонни. Орлеан всегда был подходящим городом для бездельников. — Сразу видно — вы рафинированный человек, Джонни. Разница между вашей страной и моей в том, что у нас на островах не придают значения рафинированности. Я все время вспоминаю, как однажды увидел голубую цаплю, она шла к реке. Она вышагивала, покачиваясь на камнях, точно китайский аристократ в голубом одеянии. Она казалась такой уязвимой и беззащитной, несомненно, она была одной из нескольких уцелевших. Это наша обязанность, Джонни, долг рафинированных людей, выжить, уцелеть. Реджи поднял свой бокал. — Hasta siempre, — пожелал он. — Hasta siempre, — повторил Джонни. — Знаете, как в Шотландии изобрели медную проволоку? — спросил Реджи. — И как же? — Два шотландца подрались за пенни. Джонни допил свой мартини. — Должен вам признаться, Реджи, — заявил он, — таких, как вы, один на дюжину. Первобытный звук — Не глупи, Мариэтта. В Луле слишком много от Пейсов, чтобы она могла пустить свою жизнь под откос. Мне кажется, со временем она образумится. Мариэтта и Дэлседа Делахауссей сидели на веранде дома Мариэтты, попивая сладкий розовый мартини со льдом и лимоном. Дэлседа была лучшей подругой Мариэтты уже почти тридцать лет, с того времени как они сидели за одной партой в школе мисс Кук в Бофорте. Они никогда не жили дальше чем в десяти минутах ходьбы друг от друга. — Помнишь Вернона Лэндиса? Парня, у которого была «испано-сюиза», он держал ее в гараже Ройса Вомбла, а потом продал за двадцать пять тысяч кинокомпании в Вилмингтоне? Его жена, Алтея, сбежала с оптовым торговцем мясом из Гейти. Этот мясник из Миссури подарил ей бриллиантовое кольцо, такое огромное, что им можно было нафаршировать индюшку, и что? Через полтора месяца она вернулась к Вернону. — Дэл, ну скажи мне, что может быть общего между Алтеей Лэндис, которая не может держать себя в руках, и моей крошкой Лулой, которую украл этот ужасный безумец? — Мариэтта! Сейлор Рипли не более безумен, чем любой из наших знакомых. — Дэл, да он же отребь?! Он то, чего мы избегали всю нашу жизнь, а теперь мое единственное дитя в его власти. — Вечно ты паникуешь, Мариэтта. Когда в пятьдесят девятом Инос Додж не пригласил тебя сразу же на котильон в «Бо Регар Кантри Клаб», ты тоже запаниковала. Грозилась покончить с собой или принять приглашение Биффа Битуна. И в итоге? Иное Додж с отцом был в Фейтевилле и пригласил тебя, как только вернулся через два дня. И сейчас не стоит паниковать, милочка. Выпусти пар и держи себя в руках. — Ты всегда так утешаешь меня, Дэл. — Я даю тебе то, что тебе нужно, вот и все. Поговорить… — Мне только нужно, чтобы Лула была дома, в безопасности. — В безопасности? Какая чушь! Никто нигде не бывает в безопасности, ни единой секунды в жизни. Дэлседа допила последнюю каплю мартини из своего стакана. — У тебя не осталось в доме еще этой красной кислятины? — спросила она. Мариэтта поднялась и принесла из кладовки запечатанную бутылку. Она отвернула крышку, налила Дэлседе и подлила себе, прежде чем снова усесться. — А как ты? — Как я? — Когда ты в последний раз появлялась на людях с мужчиной? Про постель я уже не говорю. Мариэтта поцокала языком. — Меня это совершенно не интересует, — отрезала она, делая большой глоток из своего стакана. Дэлседа рассмеялась: — А кто мне все уши прожужжал, как Клайд старался, когда вы с ним занимались любовью? Как он странно хрюкал, точно какое-то чудо-юдо. Первобытный звук, ты это так назвала. Говорила мне, что ты чувствовала, точно тебя пожирает неукротимое чудовище, и что раньше с тобой ничего подобного не бывало. — Дэл, клянусь, иногда я просто тебя ненавижу. Ты всегда хорошо все помнишь. — Ты ненавидишь слушать правду, вот в чем дело. Ты просто до смерти боишься, что Лула может чувствовать то же самое с Сейлором, что и ты с Клайдом. — О Дэл, да как она может? Ты вправду думаешь, что это возможно?.. Этот Сейлор и в подметки Клайду не годится. — А тебе почем знать, Мариэтта? Ты что, его пробовала, для себя, что ли, подбирала? Дэлседа засмеялась. Мариэтта выпила. — А стойкий оловянный солдатик Фэррагут? Рыцарь печального образа, — сказала Дэлседа. — Он все время рядом, все вынюхивает. Могла бы закрутить с ним. Или этот старый гангстер Марчелло «Бешеный Глаз» Сантос, он ведь домогался тебя, когда ты была за Клайдом? Мариэтта фыркнула: — Он перестал приставать, как только Клайд умер. Моя доступность, должно быть, его не возбуждала. — То же самое и с Луисом Делахауссеем Третьим, — сказала Дэлседа. — Кажется, он отдавался со мной плотским утехам не больше двух раз за полгода, да и то в общей сложности это тянет на восемь с половиной минут. — Дэл, как ты думаешь, мне покрасить волосы или пусть седые отрастают? — Мариэтта, я сейчас думаю, что нам не помешает пропустить еще по одной. Ночная жизнь — Я не против немного пожить ночной жизнью, — предложила Лула. — А ты как? Сейлор медленно проехал по Наполеон-авеню, изучая окрестности. Было девять часов вечера, они доехали до городка Нуньес на луизианской стороне границы Луизианы с Техасом. — Сложно сказать, что можно ожидать от такой дыры, милая, — отозвался Сейлор. — Ты ведь не хочешь попасть в передрягу. — Хорошо бы найти местечко, где можно послушать музыку. Мне бы хотелось потанцевать. Спросим у кого-нибудь? — предложила Лула. Сейлор свернул налево, на Лафитт-роуд, и поехал к освещенной огнями бензозаправке «Ред Девил». — Может, здесь знают, — предположил он. К ним подошел тощий прыщавый парень лет восемнадцати в грязном желтом комбинезоне и мятой черной бейсболке с красной буквой «Н». — Заправимся? — спросил он. — Нет, у нас пока есть, — покачал головой Сейлор. — Мы хотели бы найти местечко с музыкой, где можно еще и перекусить. Есть что-нибудь на примете? — «Хлебные зерна», — ответил служитель. — У них кантри играют. Но там не кормят, только закуска в баре. Лула перегнулась через Сейлора: — А рок-н-ролл где-нибудь играют? — Есть тут одно заведение с буги, где-то с милю по прямой отсюда. Только там в основном черные тусуются. — А как называется? — спросил Сейлор. — Клуб «Занзибар». — В миле отсюда прямо, говоришь? — Примерно. На пересечении Лафитт с шоссе Гальвес. Восемьдесят шестая дорога. — Спасибо, — поблагодарил Сейлор. Клуб «Занзибар» располагался в белом деревянном здании на левой стороне дороги. Гирлянды разноцветных фонариков свисали над входом. Сейлор припарковал машину через дорогу от клуба и заглушил мотор. — Ты готова? — спросил он. — Сейчас мы это выясним, — ответила Лула. Когда они вошли, группа на сцене играла медленный блюз, три-четыре пары покачивались в танце. В зале была дюжина столиков и длинная барная стойка. Восемь столиков было занято, а у стойки сидело человек шесть-семь. В клубе были одни черные, за исключением женщины, сидевшей за столиком в одиночестве. Она курила и пила пиво прямо из бутылки. — Пойдем, — сказала Лула. Она взяла Сейлора за руку и направилась к танцевальному кругу. Зазвучала тема Джона Ли Хукера [20] «Sugar Mama», и Лула прижалась всем телом к Сейлору. После этого группа стала наращивать темп, Сейлор и Лула протанцевали минут двадцать, пока Сейлор не взмолился о пощаде и не потащил Лулу в бар, где заказал два пива «Лоун Стар». Бармен, высокий крупный мужчина лет пятидесяти, открыл пиво, взял у Сейлора деньги и отдал сдачу, широко улыбаясь. — Здесь славное местечко, сынок, — сказал он. — Расслабляйтесь, ребята, отдыхайте. 20 Джон Ли Хукер (1920–2001) — американский блюзовый певец, гитарист. — С удовольствием, — ответила Лула. — Хорошая группа у вас играет. Бармен еще раз улыбнулся и пошел дальше вдоль стойки бара. — Ты заметил ту женщину, когда мы вошли? — спросила Лула Сейлора. — Белая женщина, одна сидит? — Угу, — ответил Сейлор. — Она ни с кем не говорит, и с ней никто не говорит. Что ты об этом думаешь? — Милая, мы здесь чужие, что мы можем знать о местных порядках. Да и не наше это дело. — Как, по-твоему, она хорошенькая? Сейлор посмотрел на женщину. Она прикурила еще одну сигарету от окурка, потом раздавила окурок в пепельнице. Ей было около тридцати, может, больше. Вытравленные белые волосы до плеч, черные у корней. Чистая кожа, зеленые глаза. Длинный прямой нос с маленькой горбинкой. На ней было сиреневое платье с глубоким вырезом, которое должно было подчеркивать ее грудь, не будь она такой плоской. А так ничего, стройная. — Предпочитаю тех, у кого мяса на костях побольше, — заявил Сейлор. — Но лицом недурна. Лула замолчала, уставившись на свою бутылку. — Что не так, детка? Что тебя тревожит? — Я о маме подумала. Она сейчас, наверно, до смерти беспокоится. — Наверняка. — Я хочу позвонить ей и сказать, что со мной все в порядке. С нами все в порядке. — Не уверен, что это правильно, но делай как хочешь. Только не говори ей, где мы. — Извините, — обратилась Лула к бармену, — от вас можно позвонить? — Телефон прямо за мужским туалетом. — Сейчас вернусь, — пообещала она Сейлору, чмокнув его в нос. Мариэтта ответила на телефон на втором гудке. — Звонок за счет абонента от Лулы Форчун, — сообщил оператор. — Примите? — Конечно! — воскликнула Мариэтта. — Лула! Где ты? С тобой все в порядке? — Мама, у меня все отлично. Я просто хотела тебе сказать, чтобы ты не беспокоилась. — Как я могу не беспокоится? Не зная, где ты и что с тобой! Ты с этим парнем? — Если ты говоришь о Сейлоре, то да, с ним. — Ты скоро вернешься, Лула? Ты нужна мне здесь. — Зачем я тебе нужна, мама? У меня все отлично, я в безопасности. — Ты на танцах? Я слышу музыку. — Так, в одном местечке. — Право же, Лула, так не делают. — Так не делают?! Мама, а науськивать на нас Джонни Фэррагута — так делают? Как ты могла? — Вы столкнулись с Джонни в Новом Орлеане? Лула, ты в Новом Орлеане? — Нет, мама, я в Мексике, и у нас билеты на самолет в Аргентину. — В Аргентину?! Лула, да ты с ума сошла! Скажи мне, где ты, и я за тобой приеду. Обещаю, я не стану сообщать в полицию о Сейлоре. Пусть делает что хочет, это не моя забота. — Мама, я вешаю трубку. — Нет, детка, подожди! Может, тебе что-нибудь нужно? Тебе нужны деньги? Я пошлю тебе, если ты скажешь куда. — Мама, я не такая дура. Мы с Сейлором вышли на большую дорогу. Грабим винные магазины. Разве ты об этом не читала? Мариэтта расплакалась: — Лула! Я люблю тебя, детка. Я только хочу, чтобы у тебя все было хорошо. — Мама, у меня все хорошо. Поэтому я тебе и позвонила, чтобы ты не беспокоилась. Мне пора. — Ты мне еще позвонишь? Я буду сидеть у телефона. — Мама, успокойся, не сходи с ума. Береги себя. Лула повесила трубку. Сейлор танцевал с крашеной блондинкой в сиреневом платье. Увидев их, Лула подошла к бару, схватила пивную бутылку и запустила ей в Сейлора. Бутылка отскочила от его спины и зазвенела об пол, подпрыгнув, но не разбившись. Он повернулся и посмотрел на Лулу. Больше никто в зале не обратил внимания на происходящее. Лула выбежала вон. Когда Сейлор нашел ее, она сидела на земле прислонившись к машине. Глаза у нее были мокрые, покрасневшие, но она не плакала. Сейлор опустился на колени рядом с ней: — Я просто убивал время, ждал, когда ты вернешься, глупышка. — Это я здесь с тобой убиваю время, Сейлор. — Милая, прости. Это ничего не значит. Давай поднимайся, да поедем. — Оставь меня одну на минутку. Мама меня из себя вывела, да еще я увидела, как ты танцуешь с этой прошмандовкой. Как я, по-твоему, должна была себя чувствовать? — Говорил же тебе, не звони ей. Сейлор стоял, облокотившись на капот, до тех пор, пока Лула не поднялась и не залезла в машину. Тогда он тоже сел в машину и завел мотор. Лула взяла с заднего сиденья синий полотняный пиджак Сейлора и набросила его на плечи. Она поцеловала Сейлора в щеку, положила голову ему на плечо и уснула. Сейлор тронулся с места. Поздний блюз — Джонни! Наконец-то! Я уж думала, ты никогда не позвонишь. — Есть новости, Мариэтта. Лула и Сейлор были здесь. Они съехали из отеля «Бразилия» два дня назад. — Послушай, Джонни. Лула звонила мне вчера вечером. Она узнала, что ты в Орлеане, поэтому они уехали. — Она тебе сказала, откуда звонит? — Нет, но мне кажется, они направляются на запад, может быть, в Техас, может, в Хьюстон. Деньги у них, должно быть, на исходе. Не думаю, что у Сейлора что-то было, а Лула сняла со своего счета шестьсот долларов. — Какой у нее был голос? С ней все нормально? — Да как с ней может быть все нормально, Джонни? Она пыталась мне что-то втолковать. Делает вид, что все отлично, бросает мне вызов. — Мариэтта, она просто пытается повзрослеть, вот и все. Дело не в тебе. Я не пытаюсь тебя обидеть, оскорбить, но Лула должна была освободиться от тебя, она сделала выбор. Я понимаю, что для тебя это нож острый. — Да как ты можешь понять? Она моя плоть и кровь. Лула моя дочь, Джонни. Я еду в Новый Орлеан. — Остынь, Мариэтта. Тебе нет смысла приезжать сюда, пока я не нападу на их след. Может, они уже на полпути в Чикаго. — Они едут на запад, Джонни. Я точно знаю. Может, в Калифорнию. Лула всегда хотела туда поехать. Я прилечу в семь часов вечера. Встреть меня в аэропорту, и мы поедем искать дальше. — Я встречу тебя, Мариэтта, если ты так хочешь, но я против. — В семь вечера. Мы можем поужинать в «Галатуар». Закажи столик. Мариэтта бросила трубку. Джонни повесил трубку и вышел на балкон своего номера, выходивший на Барраккс-стрит. Часы показывали час ночи, воздух был теплым, но влажным. Откуда-то доносился квакающий голос Бэбса Гонзалеса, [21] распевающего по радио свой хит «Орнитология». «Все коты собрались на углу, — пел Бэбс Гонзалес, — они поджидают своих кисок». Джонни раскурил сигару «Ойо де Монтерей» и швырнул спичку на улицу. 21 Бэбс Гонзалес (Ли Браун Гонзалес) (1919–1980) — джазовый вокалист, один из основоположников стиля «би-боп». В 1950 году Элиа Казан [22] снимал здесь фильм «Паника на улицах». Джонни где-то читал, что в нем сыграл свою первую роль Джек Пэлэнс. [23] Пэлэнс, перенесший пластическую операцию после автокатастрофы, с лицом, превратившимся в подобие монгольской маски, играл Блэкки, загадочного неумолимого убийцу. Пэлэнс мог изобразить ярость как никто другой из его современников, подумал Джонни. Нужно знать, что такое отчаяние, чтобы так сыграть. 22 Элиа Казан (р. 1919) — великий американский кинорежиссер, лауреат двух премий «Оскар». 23 Джек Пэлэнс (р.1920) — американский киноактер, специализировавшийся на ролях злодеев. — Я еще не отчаялся, — произнес Джонни вслух. Он выпустил струю сигарного дыма в ночной туман. Если человек не в состоянии убедить себя в чем-то, вряд ли он сможет убедить других. За «Орнитологией» последовали Кинг Плежер и Бетти Картер с «Маленьким красным волчком». «Ты заставляешь меня вертеться», — пели они. Джонни простоял на балконе, пока не кончилась песня. Он придумал рассказ о человеке с ужасной болезнью, которая не дает ему вспомнить что-либо, пока он не покалечит себя. Тайна Дэл — Дэл, я собираюсь в Орлеан. — Новости от Джонни? — Узнала, что они съехали из отеля, где жили, только и всего. Дыра под названием «Бразилия». Больше Джонни ничего не выяснил. — Мариэтта, я категорически против. Позволь Луле самой решать. Ты потом полжизни будешь расхлебывать то, что натворила. — Ничего не могу поделать с собой, Дэл. Я не могу сидеть сложа руки и ждать. — Я должна рассказать тебе о Клайде. — Что рассказать? — Однажды он пришел ко мне. — Однажды он пришел к тебе? Дэл, у вас что, был с ним роман? — Ни намека. Нет, он пришел ко мне, чтобы спросить о тебе. Перед рождением Лулы. — Что он хотел спросить обо мне? — Он думал, может быть, ты слишком нервная, чтобы иметь детей. Он хотел знать мое мнение. — Продолжай. — Я сказала ему, что, по-моему, вам было бы неплохо заиметь ребенка. Сказала, чтобы он не волновался. — Ты молодчина, Дэл. Почему ты не рассказывала мне об этом? — Клайд попросил. — Клайд давно умер. — Я обещала ему, Мариэтта. — А почему сейчас исповедуешься? — Это не исповедь. — Тогда зачем? — Просто я считаю, что ты совершаешь ошибку. Клайд бы этого не одобрил. — Клайд об этом уже не узнает, Дэлседа. Если ты только не наладила особые каналы связи с ним, о которых я не слыхала. — Побереги себя, Мариэтта. Если тебе понадобится помощь, только свистни. И скажи Луле, если ты найдешь ее, что я ее люблю. — Дэл, я знаю, ты считаешь, что я не права, но мне лучше знать. — Понимаю, Мариэтта. Пока. — Пока, Дэл. Повесив трубку, Мариэтта расплакалась. Она проплакала минут десять, пока не зазвонил телефон. После четвертого звонка ей удалось собраться с духом и взять трубку. — Мариэтта? Это Дэл. Перестала плакать? — Только что, почти. — Успокойся сейчас же, слышишь? Соберись и сделай то, что задумала. Может, это я ошибаюсь. — Нет, Дэл, ты не ошибаешься. Только не ты. Ты единственный человек, который знает меня. — Я люблю тебя, Мариэтта. — Я люблю тебя, Дэл. — Еще раз пока. — Пока. Дурные замыслы — Иногда я себя чувствую, как одна из жен Дракулы. Знаешь, такие тощие бабы в прозрачных платьях, с длинными волосами и ногтями, которые вьются вокруг графа и исполняют его приказы. Лула сидела на краю кровати в мотеле, полируя ногти, пока Сейлор делал свои обычные пятьдесят отжиманий на пальцах. — Конечно, — ответил Сейлор, — я смотрел кино. Но почему? — Я чувствую себя совершенно выжатой. Точно из меня кто-то всю кровь высосал. — Это со всеми бывает, милая, — ответил Сейлор, продолжая отжиматься. — Как говаривала моя бабушка, у всякого своя беда. — Да, я знаю, — вздохнула Лула. — Не то чтобы я жалела себя, но иногда я думаю, как жаль, что папа умер так рано. Может, мама тогда бы не превращалась в сумасшедшую каргу чаще чем два раза в месяц? И не была бы настроена против тебя из-за того, что тебе пришлось убить Боба Рея Лемона? И так далее и тому подобное. Сейлор закончил отжиматься и сел на пол, прислонившись к кровати. — Мой дедушка любил читать некрологи за завтраком по пятницам, — сказал Сейлор. — Он брал газету и принимался рассказывать мне кто и от чего умер, про их жизнь, родственников. Дедушка качал головой, посмеивался и удивлялся, как это покойный Клив Самптер женился на первой жене Ирме Сайкс, родил троих детей, занялся шляпным бизнесом в Айкене, развелся с Ирмой, женился на Эдне Мэй Рейли, бросил шляпное дело, открыл ресторан-барбекю в Макколле и двадцать лет спустя умер от эмфиземы, слушая матч «Брейвз» на веранде дома престарелых в Эшвилле. — Как-то это странно звучит, — заметила Лула. — Читать некрологи? Я на них и не смотрю никогда. И почему он их читал только по пятницам? — Не знаю, — ответил Сейлор, — но мне нравилось, как дедушка говорит об этих людях, точно он знал всех их лично. — А что написали о твоем дедушке, когда он умер? — спросила Лула. — Или он все еще жив? — Он умер, когда меня посадили, — ответил Сейлор. — Разумеется, меня не отпустили на похороны. Когда я был маленьким, дедушка был моим лучшим другом. В семье его не особо жаловали, мне кажется, он не особо-то преуспел в бизнесе, да еще проблемы были, когда он в армии оскорбил офицера. Мне не довелось прочитать его некролог, если он и был напечатан, но, должно быть, он был самым обычным. Вряд ли в газете были в курсе, что он учил меня охотиться, рыбачить и печь печенье. — Сейлор? — А? — Вот было бы чудесно, если бы мы любили друг друга всю оставшуюся жизнь! Сейлор засмеялся: — Малышка, подчас тебе в голову приходят чертовски странные мысли. А разве сейчас нам с тобой плохо? Лула обняла Сейлора за шею, уронив на пол свою пилочку. — Ну ты же знаешь, что я имею в виду? Это ведь так просто. — Знаешь, в тюрьме можно думать только о будущем, — произнес Сейлор. — Как ты выйдешь. И чем займешься на воле. Но теперь я на свободе и не знаю, о чем еще думать. — Я просто думаю о том, что происходит, — сказала Лула. — Я никогда ничего особо не планировала. — Иногда совсем неплохо позволить, чтобы все шло как идет, — ответил Сейлор. — Дедушка как-то читал мне некролог одного типа, он был владельцем какого-то большого предприятия и четыре раза баллотировался в сенат, но его так и не выбрали. «Он так хотел стать одним из этих подонков, — сказал дедушка, — и все впустую». Я не хочу ничего делать без особой необходимости, Лула. Одно я знаю наверняка: дурных замыслов, витающих в мире, не перечесть. Лула дотянулась до радио на столике рядом с кроватью и включила его. «Если я завоюю твое сердце, малышка, я получу самое большое в мире сокровище». Это был Джимми Роджерс, [24] Поющий Кондуктор. — Я люблю эти старые протяжные песенки-кантри, — сказала Лула. — Они все ужасно сентиментальные, но очень милые. Сейлор кивнул. — Дедушка рассказывал мне, что, когда Джимми Роджерс умер, он пошел в депо, посмотреть на поезд, везший тело Джимми в Меридиан, штат Миссисипи. У него был туберкулез, так что в студии стояла кровать, чтобы он мог отдохнуть во время записи. 24 Джимми Роджерс (1897–1933) — композитор, певец, гитарист, «отец» музыки кантри. — Его, наверное, многие любили, — сказала Лула. — Должно быть, это здорово — знать, что столько незнакомых людей думают о тебе. — По моему опыту, чем лучше люди узнают друг друга, тем быстрее они расстаются, — заявил Сейлор. — Лучше, если люди будут оставаться незнакомцами. Так легче не разочароваться. Плохие новости — Сколько у нас осталось, милый? — Меньше сотни. Лула и Сейлор остановились на заправке «Шелл» в Хьюстоне. Сейлор залил полный бак, проверил масло и воду. — Хочешь подзадержаться здесь, Сейлор? Может, найдем какую-нибудь работу? — Только не в Хьюстоне. Они так и думают, что мы здесь остановимся. Лучше нам податься куда-нибудь подальше. — Хочешь я поведу машину? А ты отдохнешь? — Так и сделаем, Лула. Сейлор поцеловал ее и перебрался на заднее сиденье. Лула села за руль и закурила «Мо». Лула вывела машину на дорогу и направилась к выезду из города. Она объехала Хьюстон по кольцу и поехала по направлению к Сан-Антонио. Лула включила радио. Группа Переса Прадо [25] играла «Cherry Pink and Apple Blossom White». 25 Перес Прадо (1916–1989) — знаменитый кубинский музыкант, «король мамбо». — Опять одно старье, — пробормотала Лула; и покрутила настройку. Она нашла какое-то ток-шоу и остановилась на нем. — Добро пожаловать в Монтгомери, штат Алабама, — сказал ведущий с грубым бруклинским акцентом. — Арти? Это вы, Арти? — спросила звонящая женщина, пожилая, судя по голосу. — Да, мэм. Какие мысли посещают вас в этот чудный вечер? — Как вы себя чувствуете, Арти? Я слыхала, вы были нездоровы. — Спасибо, сейчас неплохо. У меня был инфаркт, но теперь я соблюдаю диету, делаю зарядку и прекрасно себя чувствую. — Рада это слышать, Арти. Мы к вам так привязаны. Вы замечательный ведущий, у вас всегда такие интересные гости. — Спасибо. Такие прекрасные слушатели, как вы, помогли мне подняться с больничной койки и как можно скорее вернуться в студию. — Помните, Арти, вы должны благодарить Господа Бога за все. Он смотрит на нас с небес. — Спасибо за звонок, мэм. Сан-Франциско, Калифорния, приветствую. — Алло, Арти? Это Мэнни Вульф из Сан-Франциско. — Марк Твен когда-то сказал, что самая холодная зима, которую он видел, это лето в Сан-Франциско. Как поживаете, Мэнни? — Более-менее. Слыхал, у вас был сердечный приступ? — Да, но я уже в порядке. — Ну, Билл Бомонт отлично работал, пока вас не было. — Он номер один, верно? О чем вы думаете, Мэнни? — О «Джайнтс», Арти. Они здорово сдали, а? — Верно, Мэнни. Как тут выиграешь матч, если полкоманды ушло. Надеюсь, в следующем году у них все наладится. — Им бы пару сделок заключить, Арти. — С кем? Никто с ними сейчас не станет связываться. — Да могли бы заключить, если б постарались. — Подождем до следующего года. Спасибо за звонок, Мэнни. Бостон, Массачусетс, вы в эфире с Арти Мейером. — Господи! — возмутилась Лула и покрутила колесико. — Неужели кто-то слушает это дерьмо? Она настроилась на новостной канал. Сейлор мирно похрапывал. Лула сделала последнюю затяжку и швырнула окурок в окно. «Полицией Хьюстона выявлена преступная группировка, специализировавшаяся на детской проституции и поставлявшая несовершеннолетних девочек бизнесменам в Хьюстоне, Далласе, Форт-Ворте и других городах, — сообщило радио. — Следователи предполагают, что шайка, руководство которой осуществлялось из красно-кирпичного складского здания в северной части делового центра Хьюстона, рядом с Буффало-Байу, может быть частью операции вьетнамской преступной организации, руководство которой осуществлялось из Лос-Анджелеса или Нового Орлеана». — Во дают! — воскликнула Лула и прибавила звук. «Деятельность шайки была раскрыта вчера, после того как пятидесятипятилетний профессиональный игрок был арестован во время занятия сексом с двенадцатилетней девочкой в мотеле аэропорта во вторник вечером. Чик Го, работавший в казино „Счастливчик“ был задержан во время рейда в мотеле „Ночной приют“. Вчера ему было предъявлено обвинение в развратных действиях в отношении лица, не достигшего половой зрелости, и связях с преступным миром. Он был выпущен под залог в десять тысяч долларов. Ожидаются многочисленные аресты. Как сообщил представитель полиции, клиенты юных проституток тщательно отбирались из числа успешных бизнесменов. Большинство проституток, по-видимому, сбежавшие из дома дети, предоставляли сексуальные услуги в обмен на крышу над головой. Полиция сообщила, что уже установлены личности четырех девочек и они допрошены. Все они азиатки, от двенадцати до пятнадцати лет. С февраля они жили в складском помещении в Северном Хьюстоне под наблюдением вьетнамского сутенера. „Девочки рассматриваются как жертвы, — заявил сержант полиции Эймос Милбурн. — Они всего лишь дети, — сказал он, — но прошли через суровые испытания“». — Это уж точно, — заметила Лула, закуривая еще одну сигарету. «Международные новости. В Индии планируется запустить в Ганг, священную для индусов реку, где ежегодно совершают омовение миллионы людей, крокодилов, чтобы очистить реку от трупов. Полторы сотни крокодилов, выращенных на государственной ферме на юге штата Керала, будут запущены в реку вблизи городов, где наиболее высок уровень загрязнения трупами. Предполагалось, что рептилии будут представлять специально выведенную породу, не опасную для человека, но заводчики ошиблись и вырастили бойцовых крокодилов». — Ух ты! — воскликнула Лула. «Как сообщил нам представитель индийских властей, пожелавший остаться неизвестным, вид Crocodilus palustris имеет репутацию убийц и очень быстро размножается. Каждый год на берегах Ганга близ Варанси сжигается примерно сто тысяч трупов, и тем не менее миллионы индийцев погружаются в реку, веря, что ее вода очистит душу и избавит их от грехов. Правительство собирается в первую очередь очистить реку в Варанси, священном индийском городе. В октябре прошлого года власти штата Уттар-Прадеш выпустили в Ганг близ Варанси пятьсот черепах, пытаясь уменьшить загрязнение, а теперь планируют запустить крокодилов для уничтожения трупов, сбрасываемых в реку индийцами, слишком бедными, чтобы оплатить кремацию». — Что за хрень! — завопила Лула. — Просто какая-то гребаная ночь живых мертвецов! — В чем дело, крошка? — спросил Сейлор, целуя ее в ухо сзади. — Я уже слышать не могу это радио, — пожаловалась она и выключила его. — В жизни не слышала столько ужасов зараз. Я знаю, в новостях далеко не всегда говорят правду, но мне кажется, мир становится хуже, Сейлор. И похоже, что мы с этим не можем ничего поделать. — Это не новость, любимая. Мне ли тебе говорить. Не умирай за меня Джонни медленно и осторожно жевал форель. Он слушал Мариэтту и старался не подавиться костями. — Она — все, что у меня есть, Джонни. Если я не отправлюсь сейчас за Лулой, я себе этого никогда не прощу. — Я понимаю твои чувства, Мариэтта, но не знаю, что тут можно сделать. Лула уже не ребенок, у нее своя голова есть. Мне кажется, ты должна дать ей свободу. Мариэтта положила нож и вилку, выпрямилась на стуле и мрачно уставилась на Джонни. — Ты будто зачитываешь текст из книжки по воспитанию детей, — сказала она. — Вот только детей-то у тебя как раз и нет. Обед прошел в молчании. Мариэтта заплатила наличными: в «Галатуар» не принимали кредитные карточки. Когда они вышли на Бурбон-стрит, Джонни спросил: — Ты предпочитаешь переночевать в городе или отправимся в путь прямо сейчас? — Я могу поспать в машине, — заявила Мариэтта. — Едем в Хьюстон, может, там нападем на след. Мариэтта устроилась на переднем сиденье машины Джонни — «кадиллака» цвета спелого яблока. Она закрыла глаза и задумалась о словах Дэлседы насчет того, что Клайд пришел к Дэл, тревожась из-за нервной натуры Мариэтты. Все-таки я хорошо воспитала Лулу, подумала она. История с этим Рипли просто недоразумение, Мариэтта была почти уверена, что при встрече сможет убедить в этом дочь. Только бы Лула опять не забеременела. Как только Джонни убедился, что Мариэтта уснула, он приоткрыл окно и закурил сигару. Он был связан обещанием, поэтому продолжал преследование, но теперь все это нравилось ему меньше и меньше. У него было дурное предчувствие. Джонни вел «кадиллак» на скорости 75 миль в час. Голова Мариэтты свесилась набок. Рот у нее приоткрылся, грудь вздымалась в размеренном ритме. Он тихонько включил приемник. «И в конце печальные новости из мира спорта, — сказал диктор. — Как сообщило кубинское радио, Элихио Сардиниас, ведущий боксер тридцатых годов, выступавший под псевдонимом Кид Шоколад, скончался сегодня в Гаване на семьдесят девятом году жизни. В 1959 году его имя было увековечено в Зале боксерской славы. В 1931 году он выиграл чемпионат мира среди юниоров в легком весе, стал чемпионом в весе пера в Нью-Йорке, а через год снова обрел пальму первенства, нокаутировав Лью Фелдмана в двенадцатом раунде. В 1930 году он также боролся за звание чемпиона мира в весе пера, но в пятнадцатом раунде проиграл Бэгглингу Бэггалино. Профессиональный рекорд Кида Шоколада — сто тридцать две победы, десять поражений и шесть поединков вничью». Лью Фелдман, подумал Джонни, должно быть, еврей. Раньше было много евреев-боксеров, Барни Росс, конечно, и Бенни Леонард, оба чемпионы. Многие выступали под ирландскими или итальянскими псевдонимами. Может получиться неплохой рассказ, подумал Джонни. Еврейский парень, перебравшийся в Америку перед войной, идет в армию, где учится боксу у старого сержанта, чья карьера рано закончилась из-за травмы. Парень берет имя сержанта — Джек О'Лири. Он пробивает себе дорогу наверх, но в него стреляет устроитель-антисемит, узнавший, что парень еврей. У парня все шансы победить, и организатор это знает. Он позволит ему выйти на ринг только в том случает, если тот согласится быть нокаутированным, чтобы устроитель и его дружки-бандиты смогли поживиться, поставив против него. Настоящая мелодрама в стиле сороковых, подумал Джонни. Сержант О'Лири на смертном одре, он ранен и умирает, получив ожоги в танке, он шлет весточку своему ученику, чтобы тот обязательно выиграл чемпионат ради него, не опозорил имя Джека О'Лири. В фильме парня мог бы сыграть Джон Гарфилд, сержанта — Гарри Кери, мошенника-организатора — Эдуардо Кьянелли, менеджера-тренера — Артур Кеннеди, а девушку — Присцилла Лейн. Джонни, пока ехал, снова и снова прокручивал сценарий фильма в голове, так и эдак перестраивая сцены. Название — «Не умирай за меня». В нашей жизни, подумал Джонни, нет ничего правдивее этого вымысла. Серединка наполовинку В Сан-Антонио Лула спросила: — Ты что-нибудь знаешь про Аламо? — Помнится, в школе рассказывали, — ответил Сейлор. — И еще я смотрел старое кино с Джоном Уэйном, где ничего не происходило, пока мексиканцы не напали. Сейлор и Лула сидели в «Ла Эстрелла Негра» и ели «бирриа кон аррос и фрихолес» и пили «Текате» с ломтиком лайма. — Похоже, здесь это много значит, — решила Лула. — Пока ехали, я заметила, как много всего названо в честь него. Аламо-роуд, Аламо-стрит, Аламо-сквер, Аламо-билдинг, отель «Аламо». Ничего не упустили. — А Сан-Антонио — неплохое местечко, — заявил Сейлор. — Так что мы будем делать, милый? Я про деньги. — Не бери в голову. Думаю, мы задержимся где-нибудь на полпути к Эль-Пасо и найдем какую-нибудь работу. — Слушай, а когда ты был маленьким… — А? — Кем ты хотел стать, когда вырастешь? — Летчиком. Я всегда хотел водить самолеты. — Пассажирские, как «ТВА» или «Дельта», да? — М-м. Я думал, как здорово будет носить капитанскую фуражку и вести эти огромные птицы над океаном, болтаться со стюардессами в Риме или Лос-Анджелесе. — А почему же ты не стал летчиком? Сейлор рассмеялся: — Да у меня никаких шансов не было. И помочь мне некому было, знаешь ли. Как бы я учился, когда все время попадал в истории. Так и не сложилось. — Ты мог бы пойти в армию, в авиацию, научился бы летать. — Я пытался. Но меня не взяли, учитывая мой послужной список. Шершавая биография. Я и самолетом-то никогда не летал. — Черт, Сейл, мы должны слетать куда-нибудь, когда разживемся деньжатами. Махнем в Париж. — Неплохо бы. Как только они доели, Сейлор сказал: — Пора двигать, Лула. Нас будут искать в больших городах. Сейлор вел машину, а Лула свернулась клубочком на сиденье рядом с ним. По радио Пэтси Клайн [26] пела «I Fall То Pieces». 26 Пэтси Клайн (1932–1963) — знаменитая американская кантри-певица. — А я бы хотела жить в то время, когда пела Пэтси Клайн, — заявила Лула. — Какая разница? — удивился Сейлор. — Ты и сейчас можешь слушать ее записи. — Ну тогда бы я могла на нее посмотреть. У нее потрясающий голос. Как если бы Арета Франклин была бы кантри-певицей. Вот что я всегда хотела, Сейлор, — стать певицей. Я тебе говорила? — Не припомню. — Когда мне было лет восемь или девять, мама возила меня на конкурс юных талантов в Шарлотт. Он проходил в большом кинотеатре, и участвовавшие в конкурсе дети выстроились на сцене. Каждый должен был выступить, когда назовут его имя. В основном дети били чечетку, играли на разных инструментах или пели. А один мальчик показывал фокусы. Другой жонглировал мячами и насвистывал «Дикси», стоя на голове. — А ты что делала? — Пела «Stand By Your Man», это песня Тамми Винетт. [27] Мама решила, что, если я выступлю с таким взрослым номером, это произведет впечатление. — Ну и как прошло? — Неплохо. Конечно, верхние ноты я не вытягивала, к тому же остальные дети на сцене болтали и шумели, пока я пела. — Ты победила? — Нет. Победил мальчик, который играл «Stars Fell on Alabama» на губной гармошке. — А почему ты бросила петь? 27 Вирджиния Виннет Пу (1942–1998) — кантри-певица. «Stand By Your Man» — ее самый знаменитый хит. — Мама решила, что у меня нет таланта. Сказала, что не хочет выбрасывать на ветер деньги, оплачивая мои уроки. Мне тогда было тринадцать. Может, она и права. Не было смысла валять дурака. Вот если у тебя голос, как у Пэтси, тогда не может быть никаких вопросов. — Да, нелегко, когда ты серединка наполовинку. — Как мы, ты хочешь сказать, — заметила Лула. — Это точно про нас, и я не имею в виду — посередине Юго-Западного Техаса. — Есть места и похуже. — Ну раз ты так говоришь, милый. — Уж поверь мне. — Я тебе верю, Сейлор. Как никогда никому не верила. Даже страшно иногда становится. От тебя не услышишь слова сомнения — «возможно» и «может быть». Сейлор засмеялся, обнял Лулу за плечи и погладил ее по щеке. — «Возможно» и «может быть» — мои младшие братья, — объяснил он. — Я должен подавать им хороший пример. Они-то ладно, а вот от их родни, слов «никогда» и «навеки», у меня мороз по коже. Все будет хорошо, ягодка, пока нам есть куда двигаться. Лула поцокала языком. — Знаешь что? — заявила она. — М-м? — Не называй меня больше ягодкой. Сейлор засмеялся: — Это почему? — Это ставит меня на одну доску с едой. Сейлор уставился на нее. — Правда, Сейл. Я знаю, ты считаешь, это ласково, а я думаю, что каждый может съесть ягодку, а ягодка не может никого съесть. И чувствую себя такой крошечной. — Как скажешь, милая. Добро пожаловать в Большой Тунец «Большой Тунец, штат Техас, нас. 305, расположен в 125 милях западнее Биаррица, 125 восточнее Ирака, сто миль к северу от мексиканской границы, на южной развилке ручья Эсперанца». Сейлор проехал по улицам Большого Тунца, изучая местность. — Похоже, нам повезло, детка, — решил он. — А как тебе тут? — Ничего, — резюмировала Лула. — В самый раз, если ты не любитель прохлады. Должно быть, уже градусов сорок, а ведь солнце еще не в зените. — Сорок три, если быть точным. Так показывают цифры на табло окружного банка «Игуана», причем они могли пару градусов сбросить. Чтобы клиенты не огорчались. — Да, два градуса — это, конечно, разница, Сейл. Сейлор развернулся и припарковал машину у отеля «Игуана», двухэтажного выбеленного деревянного здания с техасским флагом над верандой. — Подойдет, — решил он. Номер на втором этаже, снятый Сейлором и Лулой, был весьма незатейлив: двуспальная кровать, шкаф, зеркало, стул, раковина, туалет, ванная (без душа), электрический вентилятор, окно на улицу. — Неплохо за одиннадцать долларов в сутки, — заявил Сейлор. — Ни радио, ни телевизора, — вздохнула Лула. Она стянула покрывало, швырнула его в угол и села на кровать. — И кондиционера нет. — Вентилятор есть. — Что теперь? — Давай спустимся, перекусим сандвичами. Разузнаем, где можно работу поискать. — Сейлор? — А? — Не очень-то это похоже на поющее завтра. В аптеке «Боттомли» они заказали сандвичи с вареной колбасой и сыром на белом хлебе и кока-колу. — Не густо у вас сегодня народу, — заметил Сейлор официантке, у которой на груди красовалась пластиковая табличка с именем «Кэти». — Все на похоронах, — объяснила Кэти. — Денек у нас сегодня невеселый. — Мы только что приехали, — сказала Лула. — А что стряслось? — Баз Доукс погиб, у него ферма тут уже лет двадцать. Всего сорок четыре было. Такого конца врагу не пожелаешь. — А что с ним приключилось? — Шмели его прикончили. Поутру в понедельник Баз ехал на своем тракторе. Откуда ни возьмись налетает рой, облепляет Базу голову и сталкивает с сиденья. Он свалился под сенокосилку, и лезвия порубили его ровно на четыре куска. Он переехал шмелиное гнездо, и они на него напали. Бедный Баз. Трактор размолол его и продолжал ехать, проломил ограду и врезался в стену дома одних мексиканцев. Снес дом подчистую, до фундамента. — Даже не припомню, когда мне приходилось слышать о таких неприятностях, — заметила Лула. — В Большом Тунце вечно случаются странные вещи, — сказала Кэти. — Я тут всю жизнь прожила, сорок один год, не считая двух лет в Бомонте, и могу книжку написать об этом городе. Не все здесь так уж замечательно, скажу я вам. Но на мой вкус, здесь получше, чем в таких местах, как Бомонт, где прохожих на улице не знаешь и никогда не узнаешь. Мне больше по душе жить там, где я знаю людей, которых вижу каждый день. А вы что тут потеряли, ребятишки? — Работу ищем, — ответил Сейлор. — Какую? — Я неплохо в машинах разбираюсь, а вот фермерством никогда не занимался. — Вам надо с Редом Линчем потолковать. У него гараж в двух кварталах отсюда вверх по улице, напротив школы. Называется «Гараж Реда». Может, у него что найдется, похоже, ребята, которых он нанимает, не больно-то у него задерживаются, подаются в Даллас или в Хьюстон. Что их здесь может удержать? Ред где-нибудь через полчаса вернется с похорон База. — Спасибо, Кэти, я к нему зайду. А вот почему этот город называется Большой Тунец? Не похоже, чтоб здесь тунцы водились, с водой-то тут не очень. Кэти засмеялась: — Это точно. У нас у всех есть колодцы, да что с неба нападает… Эсперанца по полгода пересохшая стоит. Нет, название пошло от одного нефтяника, его звали Эрл «Большой Тунец» Бинк, в двадцатых он скупил чуть не весь округ Игуана. Городишко раньше назывался Родник Эсперанца, только родника здесь нет, как и тунцов. Бинк ездил рыбачить в Калифорнию, на Гавайи, в Австралию и еще в разные места, он держал тут большой рыболовный катер, прямо на ранчо у себя. Он помер, когда мне десять было. Весь округ пришел на похороны. Его все звали Большой Тунец. Его портрет висит в банке «Игуана», это его банк был. А вы сами-то откуда? — Из Флориды, из Орландо, — соврал Сейлор. — Ух ты, мои внучата обожают Диснейленд. Вы там небось частенько бывали. — Не раз. Лула, тянувшая колу через соломинку, уставилась на Сейлора. Он повернулся и улыбнулся ей, потом продолжил беседовать с Кэти. У Лулы внезапно разболелся живот. — Пойду в отель, прилягу, — сказала она. — Устала я от этой жары. — Хорошо, милая, я скоро приду. — Пока, — попрощалась Лула с Кэти. — Хорошей вам сиесты, — пожелала та. Снаружи все казалось пропеченным, как яичный белок, с коричневой кромкой. Лула медленно добрела полквартала до отеля «Игуана» и едва успела подняться по лестнице до комнаты, как ее вырвало. Большое Нигде — Вы Ред? — спросил Сейлор у потного чумазого коренастого полуголого парня, чьи плечи, руки и голова скрывались под капотом коричневого «бьюика» 1983 года. — Не, — пробормотал парень, не вылезая из-под капота. — Он в гараже. Сейлор стоял посреди чего-то очень похожего на свалку. Промасленные, ржавые железяки от автомобилей, бутылки, канистры, жестянки, ободранные диваны, стулья без сидений и без ножек, гайки и болты непонятного происхождения, гвозди, пружины, пустые коробки, сломанные ящики от шкафов и прочий рассортированный мусор валялся перед гаражом Реда. У входа спала жирная рыжая одноухая собака неведомой породы. Высокий тощий мужик лет тридцати с всклокоченной шевелюрой цвета граната, в замусоленной бело-красной майке и темно-серых рабочих штанах вышел из металлической двери гаража. — Меня ищешь? — Вы Ред? — Ну уж не Блэкки, точно, — улыбнулся Ред. Сейлор протянул руку: — Я — Сейлор Рипли. Кэти из магазина сказала, что у вас для меня может найтись работенка. Ред протянул в ответ свою измазанную в масле черную ладонь и пожал Сейлору руку. — Бизнес не погода, — выдал он. — В смысле? — Сейчас не слишком горячие деньки. Да и Рекс пока здесь, хотя, — пояснил Ред, кивая в сторону полуголого парня, копавшегося в «бьюике», — он собирается в Сан-Анджело перебираться. Тогда мне может понадобиться человек. — А когда? — Через недельку, может, дней через десять. Эй, Рекс, ты когда в Сан-Анджело намыливаешься? Рекс высунул голову из-под капота, вытер лицо заскорузлой черной тряпкой и сплюнул на пол табачную жвачку рядом со спящей псиной. Собака не шелохнулась. Нос Рекса пересекал синий, в четверть дюйма длиной, шрам. — Мамаша Сюзи сказала, что трейлер у нас будет к середине следующей недели, — ответил он. — В моторах хорошо соображаешь? — спросил Ред Сейлора. — Ну я не Энцо Феррари, но в детстве меня прозвали Винтиком-Шпунтиком. С техникой управляюсь неплохо. — Ну посмотрим, как пойдет дело, когда Рекс свалит. Заглядывай. К Реду подошли два мужика лет под сорок. На одном была серая бейсболка с конфедератским флагом, а на другом соломенная шляпа с буквами «Л-Би-Джей». — Ну как оно? — спросил тот, что в шляпе. — Похоже, карбюратор полетел. — Черт, этого-то я и боялся. Тут уйдет уйма времени. Ред кивнул: — Не без того. Парень в бейсболке присел на корточки рядом с рыжей собакой и почесал ее за оборванным ухом. — Как поживаешь, Элвис? — спросил он пса. — Не похоже, чтобы Элвис хоть раз отказался пошамать, Ред? — Ест как часы, — отозвался Ред. Элвис не шевелился, на его морде пристроилось с десяток мух. — Пивка хотите? — спросил Рекс, доставая упаковку «Будвайзера» из маленького холодильника, стоящего на козлах в гараже. Он вручил каждому по банке, взял одну себе, открыл, а оставшуюся банку сунул обратно в холодильник. — Я — Бадди, — сообщил парень в бейсболке, — а это Спарки. Сейлор представился Бадди, Спарки и Рексу, они кивнули и, пожав ему по очереди руку, вышли на улицу с пивом. — Вы, ребята, здешние? — поинтересовался Сейлор. Бадди засмеялся: — Теперь уже вроде как да, а, Спарк? — Машина сломалась, — пояснил Спарки. — «Бьюик». Мы тут уже неделю болтаемся, пока Ред с Рексом с ней возятся. — А едете куда? — В Калифорнию, — ответил Бадди. — Мы в Сан-Бруно живем, к югу от Сан-Франциско. Спарки — водопроводчик, а я грузовики с овощами перегоняю. — Черт, и как же вас сюда занесло? — В эту глухомань-то? В Большое Нигде, — сказал Спарки. — Длинная история. — Он отхлебнул из своей банки. — В общих чертах — отец Спарка помер в Тампе, — заговорил Бадди, — оставил ему машину. Мы со Спарком прилетели на похороны, потом собрали вещички, которые Спарк решил сохранить, загрузили все в «бьюик». Доехали до Сегуина, а сразу за Сан-Антонио машина начала барахлить. Наладили ее там, решили, ну все в порядке, но у Кервилла чертова хреновина начала перегреваться. Карбюратор полетел. В двадцати милях к западу от Большого Тунца она стала останавливаться и перегреваться. Я был за рулем, съехал на проселочную дорогу. Вокруг — ничего, кроме пыли и змей, сто двадцать градусов и никакой надежды на тень. Спарки засмеялся: — Когда на дороге показался этот пикап, Бадди бросился ему наперерез. Руками махал, что твой стервятник, будто взлететь пытался. — Кроме шуток, засранец, — продолжил Бадди. — Мы б там сдохли. Ну, парень из пикапа подцепил нас на буксир и отвез обратно в Большой Тунец, где мы и предались, так сказать, в руки судьбы, в не особо чистые, но, хотелось бы надеяться, умелые, руки Инмена Реда Линча. Впрочем, он не любит, когда его называют Инменом. А тебя сюда как занесло? — Мы с подружкой ищем где бы осесть, — сказал Сейлор. — Пока устроились в отеле «Игуана». — Мы тоже, — ответил Спарки. — А в Большом Тунце других отелей и нет. Вы уже познакомились с Бобби Перу? Фамилия — как страна. — Нет, мы приехали всего часа полтора назад. — Еще познакомитесь, — пообещал Бадди. — Он тут в Игуане — мистер Все Схвачено. Его грузовик сломался здесь пару месяцев назад. — Он в бегах, — добавил Рекс. — У парня крутые тюремные татуировки. — Нет людей без прошлого, — сказал Ред. — Да, но у некоторых больше шансов на будущее, — пошутил Бадди. — Это верно, — согласился Рекс. Сейлор допил пиво, поставил жестянку на землю и смял ее ногой. — Рад знакомству, — сказал он. — Спасибо за пиво. Еще увидимся. — Очень скоро, — хмыкнул Бадди. — Еще одна проблема жизни в Большом Тунце: не приходится особо выбирать между теми, кого ты хочешь видеть, и теми, кого — нет. Сейлор застал Лулу спящей на кровати. В комнате стояла ужасная вонь, на ковре у двери было большое мокрое пятно. — Сейлор, милый, это ты? — Я самый. Лула открыла глаза и посмотрела на Сейлора. — Ты сходил к Реду? — Ага. Познакомился с ним и еще с парочкой ребят. Чем это пахнет? — Меня стошнило. Пыталась отчистить мылом и водой, но не очень-то помогло. — Ты заболела? — Немножко нездоровится. Дорогой… — Да? — Посиди со мной. Сейлор сел на кровать. — Не знаю, подходящее ли это для нас место. Сейлор погладил Лулу по голове. — Это ведь не навеки, ягодка. Лула закрыла глаза: — Я знаю, Сейлор. Ничто не вечно. Один вечер в Накогдочесе — Опоздал ты на заварушку, как обычно, малыш Джонни мальчик мой. Джонни и Мариэтта ужинали с другом Джонни — Эдди Гидри в «Джо Эр-с, Стейки и Креветки» в Накогдочесе, штат Техас. — Какую еще заварушку, Эдди? — Копы застрелили черного парня, который ограбил «Севен-элевен» и так напугал пистолетом семидесятивосьмилетнюю белую старуху, что она отдала Богу душу. Парень сбежал, но копы взяли его в Боссье-Сити, отправили обратно в Накогдочес, где помощник шерифа, бестолочь, забил его до смерти. Парню было пятнадцать. Одна из местных черных адвокатш, Розетта Коутс, весьма могущественная тут дамочка, в прошлом первая ученица, произнесла пламенную речь и взбудоражила весь город. Результат — тринадцать убитых, одиннадцать из них черные. Магазин подожгли и разграбили. Да, Техас есть Техас. — Джонни говорил мне, что вы писатель, мистер Гидри, — сказала Мариэтта. — Да, мэм. — Если не секрет, что вы пишете? — Приключенческие романы, крутое чтиво. Сомневаюсь, что вас это может заинтересовать. — Я могла слышать о ваших книгах? — У меня три-четыре года назад вышел почти бестселлер — «Мертвый лесоруб», очень даже неплохо продавался в круглосуточных магазинчиках. — Как интересно, мистер Гидри. Я и не знала, что в таких местах торгуют книгами. — А как же! Книжных магазинов-то почти не осталось. Покупаешь зубную щетку, пакет молока, батарейки, упаковку презервативов, телепрограмму и бестселлер в мягкой обложке, все скопом, в одном месте. — Мы с Эдди в армии познакомились, — сообщил Джонни. — Сперва вместе в Форте Джексон, потом во Вьетнаме. — А вы пишете о том, что было в Вьетнаме, мистер Гидри? — Нет, мэм, не пишу. На продажу нужно сочинять что-то вроде комиксов. Я ведь не то, что вы бы назвали «серьезный писатель», если только не иметь при этом в виду деньги, вот деньги — это и впрямь серьезно! Нет, вот Джонни — писатель. Вы читали его рассказы? — Джонни, почему ты никогда не показывал мне то, что пишешь? — спросила Мариэтта. Джонни только покачал головой и принялся за свой стейк. — У старины Джонни хорошие идеи, — сказал Эдди. — Я ему прямо завидую. После ужина Мариэтта позвонила Дэлседе Делахуссей из своего номера в «Рамада-Инн». — Дэл, как ты, милая? — Мариэтта? Ты где? — В Техасе, в Накогдочесе. Джонни решил заехать навестить старого друга, Эдди Гидри. Ты о нем слышала? Говорят, он романы пишет. — Луис читал что-то. «Зарубленный насмерть», кажется, называется. Этот парень — миллионер, Мариэтта. Он не женат? — Разведен, с четырьмя детьми. Живет с мексиканской девицей, дочерью своей прислуги, мне Джонни рассказал. Ей, кажется, лет четырнадцать. Дэл засмеялась: — Да, малолеткам мы не конкуренты, они наступают. — Мистер Гидри не в моем вкусе. Он весь покрыт шерстью, я тебе клянусь, Дэл! У него линия волос начинается от переносицы и волосы торчат отовсюду просто, особенно из ушей. Омерзительное зрелище. — Что с Лулой? — У Джонни есть свой человек в Сан-Антонио, он проверяет округу. Мы знаем, что с деньгами у них туго, поэтому им придется где-то осесть и поискать работу. Джонни на девяносто процентов уверен, что они двинулись на запад. Его напарник в Сан-Антонио сидит на телефоне. Джонни говорит, по телефону куда больше можно разузнать, чем колеся на машине. — Звучит неплохо. Ты с ним спишь, Мариэтта? — Хватит, Дэл. У нас отдельные номера в «Рамада». — Прошлой ночью я вошла в спальню, Луис уже спал, но у него не слабо стояло. Ну, не слабо для Луиса. Я на него влезла потихоньку, вытащила его хозяйство из-под пижамы и сунула в себя. — Дэл! — завизжала Мариэтта. — Да ты врешь! — Ну, а как еще я могу заставить его сделать это? Как бы там ни было он быстро проснулся, а кончил еще быстрее, так что и рассказывать не о чем. Говорю тебе, Мариэтта, нам нужно отправиться в старую добрую Мексику и снять парочку пляжных мальчиков, играющих на маракасах, как Ава Гарднер в том фильме. Мы пока еще не покойницы и не пересохли окончательно, но нам не так уж много осталось. Я серьезно, Мариэтта. — Я устала, Дэл. Сообщу, как только что-то узнаю. — Подумай над моими словами, хорошо? Я тебя люблю, Мариэтта. Поосторожнее там. — Постараюсь, Дэл. Пока. История Читателя — Ты видела этот фильм с Эрролом Флинном, «Цель — Бирма»? — спросил Сейлор. Лула, сидя на стуле, красила ногти на ногах. — Нет, не припомню. — Во время Второй мировой Флинна с отрядом должны сбросить с самолета в джунгли около Мандалая или еще где, — принялся рассказывать Сейлор, — и один из парней спрашивает Флинна: «А что, если мой парашют не раскроется?» А Флинн ему отвечает: «Ну тогда ты приземлишься первым». Лула засмеялась. — Он ужасно красивый, — сказала она, — даже с усами. Никогда не понимала, зачем их отращивают, ну разве только если парень так уродлив, что прячется за ними. Сейлор поднялся с кровати и начал одеваться. — Пошли, поедим где-нибудь, ягодка. Я готов. — У меня ногти еще не высохли, Сейлор. Расскажи мне что-нибудь, пока мы ждем. — Что тебе рассказать, дорогая? — Что-нибудь интересное, — заявила Лула. — Ну ты сам знаешь. — А ты опасная штучка, — сказал Сейлор, — должен это признать. Лула хихикнула и растянулась на кровати, свесив ноги. Сейлор сел в кресло у окна, глядя на плавящуюся от жары улицу. — В тюряге я познакомился с парнем по кличке Читатель О'Дей, — начал он. — Читатель пришил свою гражданскую жену. Получил семнадцать лет. — Что за кличка такая — Читатель? — спросила Лула. — Его так прозвали потому, что он читал много. А как его зовут по паспорту, я никогда не слыхал. Он все время книжки читал, которые ему присылали. И в колледже занимался. Ему лет сорок шесть теперь, а он все книжки читает. — Занятно, — сказала Лула, — довольно необычно для преступника. — Помню, он все читал книжки какого-то француза, тот вроде бы давно уже помер. Читатель сказал мне, что все эти книжки части чего-то под названием «Разыскивая потерянное время». [28] По-моему, так это называлось. И если верить Читателю, автору пришла идея написать всю эту дребедень, когда он ел печенье. — Ел печенье? — Ну. Этот француз куснул печенье, и все, что он вспомнил, потоком хлынуло ему в мозги, вот он все это и записал. Читатель рассказывал, что этот француз был очень болен, но, даже умирая, он все писал, до последней секунды. 28 Имеется в виду «В поисках утраченного времени» Марселя Пруста. Лула пощелкала языком. — А почему Читатель пришил свою старуху? — спросила она. Сейлор покачал головой и тихонько свистнул сквозь зубы. — Это целая история, — ответил он. — Кажется, у них была дочь, которая не слишком ладила с матерью, и Читатель сделал это ради ребенка. Если верить ему, его баба хотела сжить малышку со света, да и самого Читателя. Он говорил, что как-то раз она набросилась на него с горячим утюгом, а в другой раз с цепной пилой. — Прямо как в чернушном кино, — сказала Лула. — Читатель понимал, что он должен остаться, чтобы защитить дочь. Сначала они жили под Морган-Сити, он работал на нефтяном месторождении. А когда нефтяной бизнес стал загибаться, он переехал в Пидмонт и вкалывал на табачных плантациях. Его баба какое-то время работала санитаркой в госпитале. Читатель говорил, она была обычной алабамской швалью, он подцепил ее случайно, когда ему было на все плевать. После рождения дочери ему пришлось измениться. — Он, наверно, из хорошей семьи? — спросила Лула. — Он ведь в колледже учился. — Кажется, он говорил, что его отец был доктором, — ответил Сейлор. — Наверно, он разочаровал своих предков, подавшись в нефтяники, став простым работягой. Ну, в общем, эта баба присосалась к нему, хотела заставить его жениться на ней и удочерить девочку, поскольку он зачал ее вне брака. Читатель не хотел с ней связываться и сказал, что не бросает ее только из-за ребенка. Так продолжалось какое-то время, по-моему, она все приставала к нему, чтоб он женился, а он отказывался. И вот как-то раз, когда дочке было уже лет десять, она была в школе или еще где, Читателева старуха наставила на него ружье и говорит, что пристрелит его, если он на ней не женится. Читатель послал ее подальше, она выстрелила и промазала. Он сказал, что пуля коснулась его левого уха и попала в стену за ним. Он слегка озверел и отобрал ружье у нее. — Ты хочешь сказать, он ее застрелил? — Он выстрелили в нее пять или шесть раз, — сказал Сейлор. — Похоже, он настолько обезумел, что стоял над ней и все палил, пока не кончились патроны. А потом он совершил очень большую ошибку. — Можно подумать, что выпустить в женщину полдюжины патронов не было ошибкой, — заметила Лула. — Вместо того чтобы вызвать копов, — продолжил Сейлор, — и сообщить, что он защищался или что убийство было совершено в состоянии аффекта, он завернул ее тело в занавеску из душа и закопал неподалеку от дома. — А что он сказал дочери? — Что ее мать поехала куда-то отдохнуть. Читатель подбросил девочку своим предкам и дал деру — Нью-Йорк, Чикаго, Лас-Вегас. Его взяли, когда он украдкой вернулся, чтобы повидаться с дочкой. — А как полиция нашла тело? — В том-то весь и фокус, — сказал Сейлор. — Они не знали, где она, пока Читатель не показал им, где он ее запрятал. Они выдвинули обвинение, основанное на косвенных уликах. В середине процесса, когда Читатель думал, что его отпустят, они вызвали его мать, а когда она отказалась давать показания, они упрятали ее за решетку. У старушки было слабое здоровье, и больше недели она бы там не протянула. Когда ее выпустили, она призналась, что Читатель говорил ей о том, что стрелял. Читатель заявил, что его гражданская жена выстрелила в него первая, а он случайно ее застрелил, когда они боролись за оружие. Он сказал им, где похоронено тело, они откопали ее и увидели, что она буквально нашпигована пулями. Плюс то, что Читатель дал деру, было не очень-то умно с его стороны. Присяжные ему не поверили. Он сказал, что большинство из них были женщины, и когда он заявил в суде, что его супружница выходила из себя так же часто, как надевала платье, они его прямо там чуть не линчевали. Это был самый классный мужик из тех, с кем я познакомился в «Пи Ди». Твои ногти высохли, ягодка? Ночь и день в отеле «Игуана» — Как засунуть шестнадцать гаитян в консервную банку? — спросил Спарки. — Как же? — поинтересовалась Лула. — Сказать им, что она не тонет. Сейлор, Лула, Спарки и Бадди сидели в холле отеля «Игуана». Было десять часов вечера, они распили большую бутылку «Эзра Брукс», принесенную Спарки, и мололи всякую чушь. — Спарки большой мастак по флоридским шуткам, — заявил Бадди. — Да, в Большом Тунце нужно неслабое чувство юмора, чтобы выжить, — заметил Спарки. Вошел Бобби Перу и направился к ним. — Всем привет, — поздоровался он. — Сейлор, Лула, а вот и человек-легенда собственной персоной, — сказал Бадди. — Бобби, это Сейлор и Лула, свежие обломки кораблекрушения, эконом-класс. Бобби кивнул Луле и протянул руку Сейлору. — Бобби Перу, фамилия, как страна. Спарки и Бадди заржали. — Если верить Реду с Рексом, то Бобби — самое значительное событие в Большом Тунце аж с тысяча девятьсот восемьдесят шестого года, тогда ураган снес крышу со средней школы. — Всего за два месяца в городе и в окрестностях не осталось ни одной малышки, которая не знает, как работает эта татуировочка с коброй, а, Бобби? — осклабился Спарки. Бобби заржал. У него была кривая ухмылка, открывавшая три коричневатых зуба с правой стороны, темные, волнистые волосы и маленький, тонкий нос, слегка свернутый на левую сторону. Темные прямые брови казались нарисованными. Лулу напугали его глаза, безжизненные, черные, не отражавшие свет. Как тяжелые шторы, за которые нельзя заглянуть, подумала она. Лула решила, что он, должно быть, одного возраста с Бадди и Спарки, но Бобби явно относился к тому типу людей, которые одинаково выглядят и в двадцать и в сорок пять. — Вы из Техаса, мистер Перу? — спросила Лула. Бобби плюхнулся в кресло и налил себе полный стакан виски. — Я отовсюду, — сказал он. — Родился в Тулсе, рос в Арканзасе, Иллинойсе, Индиане, жил в Орегоне, Южной Дакоте, Вирджинии. Имел контакты в Пасадене, в Калифорнии, я туда как раз ехал, когда мой «додж» сломался. Но я туда доберусь рано или поздно. — Были морпехом, а? — спросил Сейлор, указывая на татуировку «МПСШ» [29] на правой руке Бобби. 29 USMC (United States Marine Corps) — морская пехота США. Бобби посмотрел на свою руку и напряг бицепс. — Четыре года, — ответил он. — Бобби был в Као-Бен, [30] — добавил Спарки. — А что такое Као-Бен? — спросила Лула. — Тебе сколько лет? — удивился Бадди. — Двадцать. — Там погибла уйма гражданских, — сказал Бобби. — В марте шестьдесят восьмого. Мы спалили деревню, и правительство раздуло из этого скандал. Политики подняли шум, чтоб их заметили. Командующего привлекли к суду за убийство. Беда в том, что на войне гражданских не бывает. 30 Вьетнамская провинция, где в 1964 году американские войска уничтожили огромное количество мирных жителей. — В Као-Бен погибла куча детей, женщин и стариков, — добавил Бадди. Бобби глотнул виски и прикрыл глаза на несколько секунд, потом открыл и посмотрел на Бадди. — Ты был на корабле, приятель. Плавая по заливу Тонкин, [31] людей не увидишь. Не так все просто. — Видел днем Пердиту, — сказал Спарки. — Она заходила к Реду, тебя искала. — Дела были, — пояснил Бобби. — Вот сейчас ее и проведаю. Бобби встал и поставил стакан на стул. 31 Зона военный действий во время вьетнамской войны. — Рад знакомству, — сказал он Сейлору и Луле. — Adios, парни. — Жуткий он какой-то, — сказала Лула, когда он ушел. — Бобби такой, — заметил Бадди. — Тюрьмой от него разит, — сказал Спарки, подливая себе виски. Лула положила ладонь на ногу Сейлору. — Милый, я себя еще не очень хорошо чувствую, — сказала она. — Пойду лягу. — Я с тобой, — сказал Сейлор. Они попрощались со Спарки и Бадди и поднялись наверх. В комнате Сейлор сказал: — Черт, пованивает еще. — Завтра я протру здесь уксусом, милый, не беспокойся. Лула ушла в ванную и надолго там застряла. Когда она вышла, Сейлор спросил, не нужна ли ей помощь. — Нет вроде, мне просто нужно прилечь. Лула слушала, как Сейлор чистит зубы, мочится, затем спускает воду. — Сейлор, — сказала она, когда он забрался в постель. — Знаешь, что… — Знаю, что тебе здесь не нравится. — Я не об этом. Кажется, я беременна. Сейлор перевернулся и посмотрел Луле в глаза. — Я не против, ягодка. — Ты только не прими это на свой счет, но про себя я еще не знаю. Сейлор лег на спину. — Сейлор, честное слово, дело не в тебе. Я тебя люблю. — Я тоже тебя люблю. — Я знаю. Просто мне немного неуютно из-за того, как все у нас идет. А тут еще это. Сейлор встал и подошел к окну. Он сел в кресло и посмотрел в окно. На другой стороне улицы в коричневом «эльдорадо» с опушенным верхом сидели Бобби Перу и мексиканка с черными длинными, длиннее, чем у Лулы, волосами. Сейлор увидел, как она выхватила из сумочки нож и попыталась ударить им Бобби. Тот отобрал у нее нож и выбросил его. Она выскочила из машины и бросилась бежать. Бобби завел мотор и поехал следом за женщиной. — Я знаю, нам сейчас туго приходится, Лула, — сказал Сейлор, — но я не допущу, чтобы стало еще хуже. Уж это я тебе обещаю. Юные годы — Я всегда восхищался деловыми людьми, Мариэтта. Когда они обсуждают крупные суммы, они понижают голос до шепота. И не важно, подохнет ли этот сукин сын, превратится ли в развалину и успеет ли спустить заработанные денежки, главное — сами подсчеты, цифры. Благоговение, преклонение некоторых людей перед деньгами изумляет меня. Простое упоминание больших сумм, точно деньги могут исчезнуть, если о них будут говорить не столь почтительно. Да, Мариэтта, похоже, в этом мире людей интересуют только два вопроса: деньги и как сбросить лишний вес. Джонни и Мариэтта пили кофе в кабинке кафе «Лютый бык» в Биаррице. — Джонни, сейчас меня волнует только Лула. Подошла официантка и подлила Джонни кофе. Мариэтта прикрыла свою чашку рукой. — Мне достаточно, милая, — сказала она официантке, которой на вид было лет семнадцать. — Она тебе не напоминает Лулу? — спросила Мариэтта Джонни. — У нее такая же нежная кожа. Официантка улыбнулась, положила на стол счет и отошла. — Послушай, Мариэтта, ну что тебе колесить впустую по дорогам. Я ценю то, что тебе нравится мое общество, но, по-моему, ты просто зря тратишь время — информации-то пока ноль. — Я сойду с ума, если буду сидеть дома, Джонни. А так я хоть чем-то занята. Джонни вздохнул и глотнул кофе. — Сказать по правде, — продолжил он, — я намерен вот так толочь воду в ступе еще пару дней, и все. Ну, может, неделю. В Шарлотте меня ждет работа. Потом подключить к поискам Масео в Сан-Антонио, а сам сделаю ряд звонков. Кто-нибудь да поможет. Полицейский, ведущий дело Сейлора, уже наверняка сообщил, что парень ударился в бега. Глаза Мариэтты наполнились слезами, из носа потекло. — Мариэтта, у тебя капает в кофе. Джонни протянул ей салфетку. Мариэтта взяла ее, вытерла глаза и высморкалась. — Ужасно чувствовать себя беспомощной, Джонни. Хуже этого ничего нет. Дэл тоже была против того, чтобы я ехала. — Еще несколько дней, как я сказал. Вдруг нам повезет скорее, чем мы думаем. — Мне нужно в уборную. Джонни достал из кармана записную книжку и просмотрел то, что он набросал прошлой ночью в мотеле. Он решил написать о своем детстве, начиная с самых ранних сексуальных воспоминаний. Мои юные годы Автор Джонни Фэррагут Когда я был совсем маленьким, года в три-четыре, я любил воображать, что я — леопард, пантера, крадущаяся по полу и заглядывающая снизу женщинам под платье. Как-то раз в таком положении меня застукала наша горничная, я подсматривал за ней. Она носила чулки, и я смог рассмотреть то место, где они пристегивались к поясу, и что-то большое и черное между ног. Она зажала мне голову между колен и засмеялась. — Понюхай это, детка. Понюхай хорошенько. А потом тебя за уши не оторвешь. Я запаниковал, я был напуган и пытался высвободить голову, но она была как в тисках. Горничная крепко зажала меня между бедер. Я мог двигаться только вверх, поэтому я забрался глубже под ее платье, пока мое лицо не оказалось прямо перед ее мягкими влажными ситцевыми трусиками. Она задвигалась, и мой нос уперся прямиком в ее клитор, ее трусики стали еще более влажными, потом она крепче потерлась о мой рот и подбородок. Я задыхался, дыханья не хватало, но железная хватка ее ног сделала меня беспомощным. Кругом была темнота, мое лицо стало липким. Запах был крепким, как в конюшне. Сперва я подумал, что так пахнут кучи лошадиного навоза, но потом я понял, что это нечто совсем другое, чего я раньше никогда не нюхал. Я подумал, что умираю, я задыхался. Она немного раздвинула ноги, обхватила мне голову, часто дыша и издавая какие-то ужасные звуки, и терлась о мои волосы. Потом она меня отпустила. Я не умер, а упал на пол и открыл глаза. Я взглянул на нее, она улыбалась. — Пойдем-ка детка, — сказала она, поднимая меня за руку. — Надо тебя умыть… Мариэтта вернулась и села за столик. — Когда ты дашь мне почитать твои записи, Джонни? Джонни закрыл блокнот и сунул его в карман пиджака. — Может быть, скоро. Когда напишу то, что тебе будет интересно. — Меня интересует куда больше вещей, чем ты думаешь. — Я всегда считал, что таких, как ты, Мариэтта, одна на миллион. Ты же знаешь. Мариэтта улыбнулась. — Я знаю, Джонни, — сказала она. — А как же иначе. Москиты Сейлор менял масло в машине, когда подъехал Бобби Перу на своем коричневом «элдо». — Помощь нужна? — Спасибо, Бобби, я почти закончил. Сейлор вытащил из-под машины поддон со старым маслом. — Куда это лучше вылить? — Тут недалеко, пошли покажу. Сейлор взял поддон и пошел вслед за Бобби на зады отеля «Игуана». — Выливай прямо вон в те кусты. Сюда все равно никто не ходит. Как насчет пивка? — Не откажусь. — Пошли в «Розариту». Бывал там уже? — Нет, даже не слыхал. — А я думал, Спарки и Бадди тебя водили туда. Поехали, я подвезу. Они сели в «кадиллак», и Бобби медленно покатил по Трэвис-стрит, главной улице Большого Тунца. — Твоя машина? — спросил Сейлор. Бобби засмеялся. — Если бы! Тони Дуранго. Я встречаюсь с его сестрой, Пердитой. Тони отвалил в Форт-Ворт на пару недель к родне жены, поэтому он мне ее одолжил. А где твоя крошка-малышка? — Отдыхает в номере. Неважно себя чувствует. — Сожалею. У этих женщин вечно какие-нибудь хвори, это уж как водится. Бобби свернул с Трэвис на Руидосо-роад и разогнал машину до семидесяти миль. Он гнал ее минут пять, пока они не доехали до закрытой бензозаправки, где он сбавил скорость и объехал здание кругом. Там было припарковано полдюжины грузовиков. Бобби втиснул машину между «фордом-рейнджером» и белым «ранчеро». — Раньше тут была заправка, — объяснил Бобби, когда они вылезали из машины. — Хозяин превратил ее в закрытый частный клуб, назвал в честь своей жены, она от него ушла, и он застрелился. Теперь клуб принадлежит его жене. Они вошли в длинную темную комнату, в которой дюжина парней, большинство в ковбойских шляпах, сидели у стойки и пили пиво из запотевших кружек. — Крепких напитков здесь не подают, — сообщил Бобби Сейлору. — Только пиво. Они влезли на стулья, и Бобби сказал бармену: — Пару «Старс», Джимми. Бармен, невысокий парень и весом не меньше центнера, принес им две бутылки и кружки. — Как делишки, Бобби? — спросил он. — Кто твой амиго? — Сейлор, это Джимми. Больше известен как мистер Четыре На Четыре. Он всегда печется о благополучии клиентов. Больше полсотни кружек пива он тебе не нальет, тем более если ты за рулем. — Как сам, Сейлор? — поприветствовал Джимми. — Отдыхайте, ребята. Он отошел на другой конец стойки. — Ты сказал, что это частный клуб, — обратился Сейлор к Бобби. — Почему ж мне разрешили зайти, если я посторонний. — Ты черный? — Нет. — Может, индеец? — Нет. — Значит, ты — член клуба. Музыкальный автомат играл «I've Got a Tiger by the Tail» Бака Оуэнса, и Бобби барабанил в такт пальцами по стойке. — Трое, а то и четверо из этих ребят миллионеры, — заявил он. Сейлор оглядел посетителей бара. Одеты все были весьма скромно. — По мне, так просто компания славных парней, — сказал Сейлор. — Нефтяные денежки, а? — Нефть, газ, скот, фермы. Пыль в глаза тут пускать не любят. Округ Игуана один из богатейших в Техасе. — Ни за что бы не подумал. — Еще по одной? — Давай. Когда они приканчивали по пятой кружке, Бобби подошел к музыкальному автомату и бросил в него несколько четвертаков. — Номер семь, — сказал он, забираясь на свой стул. — Три раза. Пи Ви Кинг, «Walts of Regret», моя любимая тема. Электрогитара Пи Ви волнами пробивалась сквозь сигаретный дым, жужжала мухой вокруг головы Сейлора. Его отражение расплывалось в зеркале за стойкой бара. — Я тут поразмыслил на досуге. Пара человек вполне управятся. — О чем ты толкуешь? — Продуктовый магазин. У них в сейфе кусков пять хранится. Мне нужен напарник. Выручку пополам. Не интересуешься? Сейлор понимал, что он уже слегка набрался. Он повертел головой, расправил плечи, выпрямил спину. Потом уставился на Бобби, пытаясь сосредоточиться. — Как два пальца, Сейлор. Там два продавца. Пока я волоку одного в заднюю комнату и заставляю открыть сейф, ты держишь второго на мушке. Ты ведь не собираешься обзаводиться семейством в Большом Тунце? — Лула сказала тебе, что беременна? Бобби осклабился, продемонстрировав три коричневых зуба. — Пара штук, а то и побольше помогут тебе стать на ноги. Сможешь отправиться на западное побережье, в Мексику, да куда угодно, с двумя-то кусками в кармане. Я все обмозговал, Сейлор. Проще некуда. — Даже не знаю, Бобби. Нужно подумать. — Я уважаю тебя за это, Сейлор. Стоящему парню негоже переть напролом. Тебе хватит? Сейлор прикончил пиво: — Теперь хватит. — Выйдем, я тебе кой-чего покажу. Бобби огляделся по сторонам и открыл багажник машины. Он откинул коричневое армейское одеяло и сказал: — Двуствольный обрез, приклад тоже обрезан, обмотан изолентой. А это «смит-вессон» тридцать второго калибра с шестидюймовым стволом. Подходяще. Бобби прикрыл оружие одеялом и закрыл багажник. Они с Сейлором сели в машину. Небо стало темно-розовым. Бобби включил радио и вертел ручку до тех пор, пока не нашел станцию из Сан-Антонио, передающую классическую музыку. Исполняли «Night in the Tropics» Готтшалка. [32] 32 Луи-Моро Готтшалк (1829–1869) — американский композитор. — Я иногда слушаю всякую серьезную дребедень, — сказал Бобби. — Хорошо вытряхивает москитов из мозгов. Черный ангел Сейлор склонился над кроватью и поцеловал Лулу в волосы над левым ухом. — Привет, милый, — сказала она. — Ты что, напился, а? — Хлебнул пивка. Тебе лучше? Лула перевернулась на спину, потянулась и зевнула. — Не знаю пока. Где ты был? — Уже почти не пахнет. Уксус в самом деле помог. — Бадди и Спарки заходили. — Как они? — В порядке вроде. Спарки говорит, Ред обещал им, что к выходным они уедут. — Рады небось. — Так где ты был, говоришь? — Прокатился с Бобби. Сейлор пошел в ванную и умылся. Лула вошла и села на унитаз пописать. — Надеюсь, ты не возражаешь, Сейл. Я уже не могла терпеть. И что на уме у мистера Перу-фамилия-как-страна? — Да ничего. — Наверное, у него никогда в жизни ничего хорошего на уме не бывало. Сейлор засмеялся: — Кто его знает. — Сейл? — А? — Давай уедем отсюда. — Конечно, уедем, Лула. Скоро. — Давай — завтра. — Любовь моя, у нас осталось сорок баксов. Дальше Эль-Пасо мы не уедем. — Лучше Эль-Пасо, чем Большой Тунец. Сейлор вышел из ванной, разделся и лег в постель. Лула спустила воду, ополоснула лицо и руки, потом вышла и взяла с комода пачку сигарет. — Если ты беременна, лучше тебе не курить. Это неразумно. Лула сунула в рот «Мо», прикурила. Она глубоко затянулась, выпустила дым и уставилась на Сейлора. — А кто сказал, что я разумная? — фыркнула она. — Ты что там задумал с Бобби Перу, Сейлор? — Да что я могу задумать, Лула? — Он рецидивист, уголовник, а ты — нет. Сейлор засмеялся: — Я убил Боба Рея Лемона, разве не так? — Это вышло случайно. Я готова спорить на что хочешь, что Бобби Перу ухлопал кучу народу и что ему — как с гуся вода. — То был Вьетнам. — Похоже, ему это нравится. — Лула, я хочу спать. — Бадди рассказал мне про Као-Бен. — Что? — Про ту бойню. Солдаты убивали стариков, женщин, детишек и сбрасывали их во рвы. Бобби Перу наверняка убил больше всех. — Лула, все может быть, не знаю. Но теперь — какая разница. Многие парни слетают с катушек на войне, и они в этом не виноваты. Лула затянулась сигаретой, выпустила клуб дыма. — А мне нравится курить, Сейлор. Мне жаль, что тебя это раздражает. Сейлор повернулся на бок, отвернулся от Лулы и накрыл голову подушкой. — Эта мексиканка, Пердита Дуранго, что шляется с Бобби Перу. Знаешь, что она утопила своего ребенка? Мне сказала Кэти из аптеки, когда я к ней за уксусом заходила. — Что тебе еще нарассказали? — Этот человек — черный ангел. Ты будешь жалеть, что с ним связался. Если жив останешься. — Спасибо, дорогая, я знаю, ты хочешь мне добра, и я это ценю всей душой. Я тебя люблю, но сейчас буду спать. Лула закурила вторую сигарету от первой и погасила окурок о крышку комода. — Черт, — тихо выругалась она. — Черт, черт, черт. Смысл жизни — Отлично, Спарк, вот оно, — сказал Бадди, положив карандаш на стойку. — Моя горячая десятка на все времена, без порядка. «Lucille» Литтл Ричарда, «Lonely Nights» The Hearts, «He's So Fine» The Chiffons, «Be My Baby» The Ronnets, «Sea of Love» Фила Филлипса, High Blood Pressure Хея «Пиано» Смита и The Clowns, «It's Raining» Ирмы Томас, «You Are No Good» Бетти Эверетт, «I'd Raither Go Blind» Этты Джеймс и «Sittin' on the Dock of the Bay» Отиса Рединга. Ну, что ты на это скажешь? — Я сам всегда был неравнодушен к «Sea of Love», — отозвался Спарки. — Но где же «My Pretty Quadroon» Джерри Ли Льюиса? Шучу. Но как насчет «Breathless», в конце концов? Где Сэм Кук? Элвис? Чак Берри? «Just One Look» Дорис Трой? «Stay» Мориса Уильямса? «I'm a King Вее» Слима Харпо? Или «Little Darling» The Gladiolas? «If You Loose Me», «You'll a Good Thing» Барбары Линн? Марвин Гей? Литтл Мисс Корншакс? Шугар Пай Де Санто? «Битлы»? «Стоунс»? [33] — Ну нельзя же включить всех. Я этих выбрал. Это не значит, что мне остальные не нравятся. Между прочим, составление списков помогает скоротать время. 33 Перечисляются группы и исполнители 1950–1960-х годов. Бадди и Спарки сидели в аптеке «Ботгомли», попивая «севен-ап». На улице было плюс пятьдесят. — Гляньте-ка, — сказала Кэти, читавшая вчерашний «Сан-Антонио лайт» стоя за прилавком. — Так и знала, что с ним когда-нибудь беда случится. — О ком это ты? — спросил Бадди. — О Джо Доне Луни, футболисте. Величайшем полузащитнике в истории Техаса. Вот, смотри. Она протянула газету Бадди. — «Джо Дон Луни погиб в автокатастрофе, — прочитал вслух Бадди. — Согласно официальному сообщению, Джо Дон Луни, выпускник колледжа и профессиональный футболист, известный бунтарь как на футбольном поле, так и за его пределами, погиб в субботу в дорожной автокатастрофе на юго-западе Техаса. Как сообщает дорожное управление, сорокапятилетний Луни не вписался в поворот с 118-го шоссе. Он слетел с мотоцикла и врезался в проволочное заграждение». — Прямо как Лоуренс Аравийский, — заметил Спарки. — При том что здесь Техас, а не Аравия. — «Авария произошла около восьми тридцати вечера в девяти милях от города Стади-Бутте в округе Брюстер. Луни скончался на месте. Знаменитый футболист некоторое время играл в команде „Тексас Кристиан“, пока не подписан контракт с оклахомским клубом „Камерон Джуниор Колледж“». — Да, жизнь у парня изменилась с тех пор, как он покинул Техас, — вздохнула Кэти. — «Он создал в колледже звездную молодежную команду и был куплен оклахомским тренером Бадом Уилкинсоном. В 1962 году после его пробежки в 852 ярда Луни был приглашен в команду „Олл-Биг Эйт Конференс“ и тогда же Уилкинсон предложил ему покинуть свой клуб „Сунерс“ из-за проблем с дисциплиной. Луни упросил Уилкинсона позволить ему остаться. Но через год звезду все равно вышвырнули из команды, после скандала с оксфордским тренером». — Видать, псих он был еще тот, — сказала Кэти. — «В 1963 году во время набора в НФЛ Луни был приглашен в „Нью-Йорк Джайантс“. Потом играл еще за несколько профессиональных команд — в Балтиморе, Детройте и Вашингтоне, пока не оставил большой спорт». Бадди сложил газету и положил ее на прилавок. — Джо Дон был легендой, когда я еще под стол пешком ходила, — сказала Кэти. — Красавчик был. Но потом он уехал куда-то за тридевять земель. — В Индию, — уточнил Бадди, — нашел себе гуру, стал вегетарианцем. Помнится, я не так давно смотрел по телевизору программу, кажется «НФЛ сегодня», там был репортаж о Луни. В шестидесятых он сильно подсел на иглу, как почти все тогда, а в семидесятых отправился в Индию, нашел себе учителя и изменил жизнь. Через несколько лет он вернулся в Техас, выстроил в пустыне дом с десятью стенами. На каждой стене внутри был портрет его гуру. Он жил в одиночестве и проводил дни в молитвах. Готовил себе специальную еду, дал обет безбрачия, не то что наркотиков — лекарств никаких не принимал. Он сказал репортеру, что все, чему его учили в детстве, — быть крутым футболистом — пожирателем жареных цыплят, — было ошибкой. По его словам, ему всегда приходилось так нелегко, потому что он никогда не верил в то, чем занимался. — Он прав, — сказал Спарки. — В конце концов он сумел не загнуться от инфаркта на почве мяса и стероидов. — Этот парень был не жилец, — сказала Кэти, — как бы ни повернулась его жизнь. Обретение смысла жизни — это здорово, но смерть есть смерть. Понимаете, о чем я? Друзья — Как мило, что ты заглянул, — сказала Пердита. Бобби закрыл за собой дверь. — Я же сказал, что зайду. Пердита села на кушетку, вытряхнула «Мальборо» из пачки, лежавшей на кофейном столике, и прикурила от красной зажигалки «Бик». Бобби прошелся по комнате. Набойки на каблуках и носках его ботинок гулко стучали по деревянному полу. — Все еще злишься? — спросил Бобби. Пердита рассмеялась: — Все еще трахаешь шестнадцатилеток в задницу? Бобби засмеялся, продолжая ходить кругами. — Ни одна малолетка не пыталась меня покоцать. — Хотела б я тебя прирезать. — Что Тони? — Хуана звонила. Они еще на недельку останутся. Бобби остановился и уставился на семейную фотографию на стене. — Решили задержаться подольше в коровьем городе, а? Это ты? Пердита повернула голову, бросила взгляд, потом отвернулась: — Да. — Сколько тебе здесь? Двенадцать? — Почти. Одиннадцать с половиной. Десять лет назад в пансионе. — Мм-да… Аппетитная ты, должно быть, была штучка. — Никто не пробовал. — Жаль. Бобби развернулся, нагнулся и уткнулся лицом в Пердиту сзади. — Кобра ждет, чтоб ужалить, chica, — сказал он. Пердита курила, скрестив ноги. Бобби накрыл руками ее маленькие груди. Пердита состроила равнодушную мину. Он сжал пальцами ее соски, заставив их напрячься. Она прижгла ему сигаретой левое запястье. Бобби отпрыгнул, потом схватил Пердиту за волосы и стащил с кушетки на пол. Они не произнесли ни слова. Она попыталась встать, но Бобби поставил правую ногу ей на грудь, и принялся дуть на обожженное запястье. Пердита оттолкнула его ногу, откатилась и поднялась. Она встала и плюнула в него. Бобби осклабился. — Я знал, что мы снова подружимся, — сказал он. Шаг за грань Лула читала статью о Эвеле Нивеле, человеке, пытавшемся прыгнуть на мотоцикле через Снейк-Ривер каньон, в милю шириной и 600 футов глубиной; через фонтан высотой в 150 футов перед казино в Лас-Вегасе; через чертову дюжину двухэтажных автобусов в Лондоне; через бассейн с акулами в Чикаго и предпринял еще ряд других поразительных попыток добиться славы. На Снейк-Ривер Нивел разбился о скалу. В общей сложности он сломал сорок костей, включая обе руки и тазовые кости и заработал немерено сотрясений мозга. В его теле больше дюжины стальных пластин, говорилось в статье, и теперь после операции, укоротившей на полдюйма его левую ногу, он ходит с палкой с золотым набалдашником. Пэтси Клайн погибла в аварии совсем молодой, вспомнила Лула. Пэтси подбирала особую, неторопливую интонацию, когда пела о том, что сводит с ума. Но тот, что делал этот псих на мотоцикле, было вообще за гранью рассудка. Неудачный день для Бобби — Возьми-ка вот это. — Бобби Перу протянул Сейлору какую-то пластиковую упаковку. — Что это? — Колготки. Это лучше, чем чулок. Одну колготку надень на голову, а вторая пусть свешивается сзади. Они находились в Эльдорадо, в двух кварталах от магазина «Рамос». Пердита была за рулем, Бобби рядом с ней, а Сейлор сзади. — Держи пистолет, — сказал Бобби, вытаскивая из-за пояса «смит-вессон» и передавая его Сейлору. — Запомни, как только мы войдем туда, держи этого парня так, чтоб эта деревенщина сразу поняла, что к чему. Как только они увидят «итаку» и «вессон», они поймут, что шуткам конец. Пердита выбросила окурок в окно, немедленно достала другую сигарету и зажгла ее, раскочегарив прикуриватель. — Давай, Бобби, — сказала она. Бобби натянул колготки на голову и поправил их. Лицо у него исказилось — стало кривым и плоским, губы расплющились, а волосы облепили голову, как у мокрой выдры. — Пошли! — драматически прошептал Бобби, его голова покачивалась перед лицом Сейлора, точно гадюка перед нападением. Сейлор разорвал упаковку с колготками и до половины натянул на голову нейлон. Пердита остановилась перед магазином. Улица была пустынна. — Не глуши мотор, Чикита. Мы скоро, — сказал Бобби. Было два часа дня, солнце палило вовсю. Едва Сейлор вышел из машины, он вдруг заметил, что печет как в аду на сковородке. До тех пор он был в оцепенении. Предшествующие часы прошли в каком-то трансе, он не чувствовал ни тепла, ни холода, только бег минут. Входим в четырнадцать часов, сказал Бобби. Выходим в четырнадцать часов три минуты, тридцать секунд. В руках — пять тысяч долларов. Бобби вошел первым, держа в левой руке черную холщовую сумку. Правой он поднял обрез и твердым голосом сказал двум продавцам за прилавком: — Оба в подсобку! Живо! Они зашевелились. Обоим было за пятьдесят, полные, очки в металлической оправе, изрядно полысевшие. Ни дать ни взять — близнецы. — Стой тут, — сказал Бобби и пошел за ними. — Присматривай за дверью. Если кто войдет, придержи его, быстро. Сейлор поднял «вессон», чтоб Бобби мог его видеть. За спиной Сейлор услышал, как Бобби приказывает близнецам открыть сейф. Ни один из продавцов не произнес ни слова. Помощник шерифа округа Игуана объезжал окрестности и припарковал патрульную машину наискось от «кадиллака» с работающим мотором. Помощник вышел из машины и подошел к «кадиллаку». Он посмотрел на Пердиту сквозь солнцезащитные очки, похожие на летчицкие, улыбнулся и оперся о крышу машины. — Ждем кого-то, мисс? — спросил он. — Mi esposo, — ответила Пердита. — Он в магазин зашел. — Поосторожнее с сигаретой, мэм. Пальцы сожжете. Пердита затушила окурок в пепельнице. — Gracias, командир. Бобби поспешно вышел из магазина, все еще в колготках на голове, с сумкой и обрезом. Пердита нажала на газ, и резко дала задний ход, сбив помощника шерифа. Она проехала пятьдесят ярдов, резко затормозила, врубила переднюю скорость и снова дала по газам. Машину стало заносить, но она справилась с управлением. Пердита до упора выдавила акселератор, не обернувшись назад. Зажав револьвер обеими руками, помощник шерифа встал на одно колено. Первая пуля попала Бобби в правое бедро, вторая вошла в левый бок. Шок от первой пули заставил Бобби выпустить сумку. Второй толчок вывернул правую руку Бобби, и стволы обреза непроизвольно воткнулись ему в подбородок. «Итака» выстрелила, разбрызгав мозги Бобби по надписи на стеклянной витрине. Шедший прямо за Бобби, Сейлор увидел, как удирает Пердита. Как только он заметил помощника шерифа, Сейлор рухнул на землю, выронив «вессон». Он обхватил руками замотанную колготками голову, уткнулся лицом в грязь и лежал, пока помощник шерифа не приказал ему встать. Сокровище Мариэтты — Привет, Мейс, это Джонни. — Рад, что ты позвонил, старина. Ты все еще в Эль-Пасо? — Мы в «Бест Вестерн» в Форт-Стоктоне. — Через пару часов увидите Лулу. Только что в новостях сообщили, что Сейлор Рипли и еще какой-то тип пытались ограбить магазин. Рипли в окружной тюрьме в Большом Тунце. Помощник шерифа застрелил второго парня. — Спасибо тебе. До скорого. — Давай. Лула сидела на скамейке в приемной окружного суда, когда туда вошли Джонни и Мариэтта. Едва увидев Лулу, Мариэтта кинулась к ней, села рядом, обняла и поцеловала. — Ох, детка, я уже думала, что больше никогда тебя не увижу. По щекам Мариэтты текли слезы. Она прижала Лулу к себе, Лула не сопротивлялась. — Радость моя, мне ужасно жаль, что все так вышло. Я знаю, ты считаешь меня сумасшедшей старухой, но я просто места себе не нахожу. — Ты не старуха, мама. Привет, Джонни. — Привет, Лула. Как чувствуешь себя? — Устала сильно. Как собака устала. — Ты едешь домой, детка — сказала Мариэтта. — Джонни отвезет нас в аэропорт Сан-Антонио. — Мама, у Сейлора большие неприятности. Я не могу его бросить. Мариэтта взяла дочь за плечи и взглянула на нее в упор. Глаза Лулы покраснели, волосы грязные и спутанные, щеки бледные. — Очень даже можешь, — сказала Мариэтта. Письмо Лулы Сейлору Рипли # 461208 Уоллс-Юнит Хантсвилль, Техас 77340 Мой дорогой, любимый Сейлор, Сначала — о главном: я оставила ребенка. Мама сперва была против, но теперь, по-моему, она тоже его ждет. Я хочу назвать его Пэйс, кто бы ни родился, мальчик или девочка. Пэйс Рипли звучит неплохо, правда? Трудно представить, что, когда ты выйдешь, ему будет уже десять лет. Что еще тебе сказать? Чувствую я себя хорошо, с мамой мне вовсе не так ужасно, потому что она сейчас стала поспокойнее. Видно, наш побег изрядно ее напугал, и теперь она относится ко мне с большим уважением. Она уже не ругает тебя, по крайней мере, не очень часто. Я объяснила ей, как ты беспокоился, что у нас нет денег, да еще мысли о ребенке, то да се, и понятно, что вооруженное ограбление — это не выход, но уж так получилось. Надеюсь, тебе не очень страшно снова оказаться за решеткой, я знаю, как ты ненавидишь всякие ограничения. Тюрьма в Техасе не похожа на «Пи Ди»? Должно быть, там тоже не сахар. Доктор сказал, что, раз я беременна, нужно сидеть дома. Что-то там у меня не очень правильно, но если я буду следить за собой, брошу курить и стану правильно питаться (за этим присмотрят мама и ее подруга Дэлседа Делахуссей), то вроде бы все будет хорошо. Не курить очень тяжело. Я скучаю по своим «Мо»!!! Мне кажется, что я тоже в тюрьме, но я знаю, что через шесть месяцев все закончится, и в награду за это у меня будет сын или дочь. Наш ребенок!! Надеюсь, ты понимаешь, как больно мне оттого, что я не могу тебя навестить и только могу писать письма, но и это тоже хорошо, я люблю писать. Да, кстати, Джонни Фэррагут-то у нас писатель! Ты небось и не подозревал. Мама рассказала мне, что он показывал ей свои сочинения, и они ей понравились. Она говорит — у него богатое воображение. Поймали ли Пердиту Дуранго? Уверена, она давно уже в Мексике или еще где, куда полиции не добраться. Честно говоря, меня ничуть не колышет то, что Бобби Перу пришили. Такие, как он, за деньги готовы зарезать родную мать, так что он получил по заслугам. Помнишь, я как-то назвала его черным ангелом? Уверена, что он сейчас не в раю. А если он там, то я бы там не за что не хотела оказаться, будь это трижды рай. Хорошо, что ты сдался и не пытался стрелять, тебя бы убили, и ты никогда бы не увидел нашего ребенка, Пейс. Надеюсь, тебе нравится это имя, если нет, ты скажи, я придумаю что-нибудь еще, но мне оно нравится. Теперь я должна вздремнуть. Ты, наверное, думаешь: вот соня, тогда в отеле «Игуана» спала без задних ног и опять дрыхнет? Но доктор сказал, что иногда беременность так сказывается на будущих матерях, вот и на мне тоже. Я люблю тебя, Сейлор. Я не знаю, сильно ли и что это вообще значит, но я ужасно по тебе скучаю, я знаю, ты думаешь обо мне, я это чувствую. Мне не хватает тебя, и никто больше не называет меня «ягодка». Все, пошла на боковую. Писать мне сейчас нелегко: ведь когда ты сидел в «Пи Ди», тебе дали всего два года, а не десять. Время бежит не так уж быстро, милый, правда? С любовью, твоя Лула. Письмо Сейлора Луле П. Форчун 127, Ривз-авеню Бей-Сент-Клемент, С. К. 28352 Дорогая Лула, как ты уже знаешь, я рад, что у нас будет ребенок. Пейс — твое фамильное имя, тут все в порядке. Может, дадим ему второе имя в честь моего дедушки — Роско? Будь он жив, он бы очень этому обрадовался. Пейс Роско Рипли — как, по-твоему, звучит? А если родится девочка, выбери второе имя на свой вкус. Да хотя бы Мариэтта — в честь твоей матери. А можно и вовсе без второго имени обойтись — как захочешь. Лишь бы ты была здорова, это главное. Ты права, здесь куда как хуже, чем в «Пи Ди». Тут сидят такие парни, что Перу святой, слово даю, в сравнении с ними. Это Дом Смерти. Мне одиноко. О будущем стараюсь не думать. Десятка — это тебе не два года, это уж точно. Малышу будет десять, а мне — тридцать три. Всегда есть шанс, что могут отпустить на поруки, но, учитывая мои нелады с законом и то, что уже нарушал правила условно-досрочного освобождения, вряд ли это случится. Не станут рисковать. Я понятия не имею, что приключилось с Пердитой. Теперь ее не найти — ты верно рассудила. Она странная какая-то, да я ее и особо близко не знал. Передай своей маме, что мне до чертиков жаль, что все так вышло, меньше всего я хотел тебе навредить. Ты ее дочь, и я хочу на тебе жениться, прямо здесь в тюрьме, если ты согласна. Это разрешается, я узнавал. Священник может нас обвенчать, но я знаю, что пока ты не можешь уехать из дома. Может быть, ты приедешь, после того как родится ребенок. Пиши почаще, ягодка. Я работаю в прачечной. Здесь есть автомобильные журналы и телевизор. Плюс письма. Я тебя люблю. С трудом заканчиваю писать. Вот сейчас положу ручку, и ты исчезнешь. Это пока все. Вайя кон диос ми амор. Сейлор . Ritarando — Мама, я поеду. Я непременно должна ехать! — Но Пейса с собой не бери. — Как же без Пейса?! Мама… Мариэтта вздохнула: — Во сколько приезжает автобус Сейлора? — В шесть. Следующая минута прошла в молчании. Ни Мариэтта, ни Лула не произнесли ни слова. Потом Мариэтта спросила: — Что будешь делать? — Поужинаем где-нибудь. Съездим на барбекю в «Стейк-ланд». Сейлору всегда нравились свиные ножки по-гавански. — Следи за этим сорвиголовой, Лула. — Сейлор не сорвиголова, мама, ему уже тридцать три. — Я не о нем, — ответила Мариэтта, — я за Пейса волнуюсь. — Ну все, мама, мне пора. — Если что, я у Дэл. — Привет, Дэл. Потом поговорим. — Пока, Лула. Я тебя люблю. — И я тебя люблю. Мариэтта повесила трубку первой. Лула была рада, что мать не стала лишний раз напоминать ей, чтобы она следила за сыном. — Пейс, милый, ты готов? Мальчик вошел в комнату из кухни, жуя шоколадку. Лула встала с дивана и посмотрелась в зеркало на стене. — Не надо сейчас есть сладости, дорогой. — Одну штучку всего, а, мам? Лула поправила прическу, взяла сумочку и направилась к двери. — Идем, малыш, — сказала она. В машине Пейс сидел сзади. — А как мы его узнаем? — спросил он. Лула повернула налево, на шоссе Джеффа Дэвиса. Она не включила поворотник, и белый «тандерберд», ехавший через перекресток, истошно взвизгнув тормозами, чудом избежал столкновения. Водитель «тандерберда» отчаянно засигналил и обложил Лулу. — Мама, так мы разобьемся. Придерживая локтем руль, Лула чиркнула спичкой, закурила «Мо». Потом швырнула спичку в окно и взялась за руль обеими руками. — Не приставай ко мне, Пейс, прошу тебя. Мне сегодня очень нелегко. И что за странный вопрос — как мы узнаем папу? Ты же видел его фотографию. — А как он нас узнает? Он тоже видел нас на фотографии? Лула несколько раз яростно затянулась «Мо», потом вынула ее изо рта и бросила на пол. — Замолчишь ты или нет! Посмотри, до чего ты меня довел! — До чего, мама? Лула пошарила по полу и нашла сигарету. — Ничего, милый, — сказала Лула, затушив ее в пепельнице. — Мама просто притворяется. — Ты не притворяешься, мама. — Пейс Роско Рипли, закроешь ты сегодня рот или нет? — Это бабушка притворяется. Лула не знала, что делать — рассмеяться или притвориться, что сердится. — Кто тебе это сказал? — Дядя Джонни. Лула засмеялась: — Ну значит, это правда. — Как же все-таки папа выглядит? Какой он? — Похож на тебя. У тебя с твоим папой все одинаковое — и рот, и глаза, и уши, и нос. Только волосы у тебя черные, как у меня. Начался дождь, Лула включила дворники, подняла окно и нажала на кнопку кондиционера. — Мой папа никого не убивал, правда ведь, мам? — Конечно, никого он не убивал. Что это тебе в голову взбрело? — Я слышал, как дядя Джонни с бабушкой говорили. — О чем? — Бабушка сказала, что Сейлор убил человека. — Это неправда, детка. Твой папа никого не убивал. Наверно, ты просто не расслышал, что сказала бабушка. Папа совершил ошибку, только и всего. Твоему папе не повезло. Пейс перегнулся на переднее сиденье и открыл окно. Дождь закапал внутрь. — Пейс, закрой окно, сиденье намокнет. — А мне нравится дождь, это здорово. Лула нагнулась и закрыла окно. — Мы почти приехали, милый. Посиди минутку спокойно. Лула припарковала машину и заглушила мотор. Она сидела и смотрела, как помаргивающая бело-голубая вывеска «Автобусы» прорезает неоном зернистое серое небо и расплескивается на ветровом стекле. — Почему мы здесь сидим, мама? — Хочу немного подумать, детка. Мне вспомнилось сейчас одно место, где мы когда-то были с твоим папой. — Какое место? — Старый отель в дельте реки. Лула вздрогнула и машинально засунула правую руку под блузку и погладила левую грудь. — Мама, жарко. Лула открыла дверцу, и они с Пейсом выбрались наружу. Они взялись за руки и пошли под теплым дождем к автовокзалу. Большие часы на здании вокзала показывали десять минут седьмого. — Я боюсь, мам. — Почему, милый? — Вдруг я не понравлюсь папе. Вдруг ему не понравится, что у меня черные волосы? — Пейс, папа полюбит тебя, хоть у тебя совсем не будет волос. Лула увидела Сейлора, как только открыла дверь. Он курил, сидя в оранжевом пластиковом кресле у стены напротив входа. — По-прежнему без ума от «Кэмела», а? — сказала ему Лула. Сейлор улыбнулся. — Первая пачка нормальных сигарет, — ответил он. — Сто лет таких не курил. Он встал и посмотрел на Пейса, который держал Лулу за руку. Сейлор протянул ему правую руку. — Ты, наверное, мой сын, — сказал он. — Пожми папе руку, — сказала Лула. Пейс высвободил свою руку из материнской и вложил ее в руку Сейлора. Сейлор осторожно, но крепко пожал ее и отпустил. — Рад познакомиться, Пейс. Я много о тебе читал. Сейлор посмотрел на Лулу. Ее глаза наполнились слезами, и Лула не стала их сдерживать. — Хорошая вещь дождь, — улыбнулась она. — Слезы от капель не отличишь. — А кто отличать-то будет? Только я, — заметил Сейлор. Лула принужденно рассмеялась. — Есть хочешь? Мы с Пейсом еще не обедали. — Веди, а я за вами. Сейлор взял свой черный металлический чемодан и вышел вслед за ними. Лула села за руль. — Верх не матерчатый, а? — сказал Сейлор. Лула хотела ответить, но вдруг умолкла. Она смотрела прямо перед собой, стиснув руль. Внезапно она свернула на обочину, заглушила мотор и вышла из машины. — Что случилось, мама? — спросил Пейс. — Не волнуйся, сынок, — ответил Сейлор, поворачиваясь к нему и потрепав по голове. — Посиди-ка здесь. Сейлор вышел и подошел к Луле. Она стояла, опершись на капот. — Прости, Сейлор. Ничего не могу поделать. Подожди минутку, я успокоюсь. — Мальчику страшно, Лула. Это нехорошо. — В самом деле, Сейл, я сейчас соберусь. Это просто дождь, видишь? — Это была ошибка, милая. Вы поезжайте, а я вернусь на вокзал. — О чем ты говоришь? Это же твой сын. Сейлор улыбнулся: — Он меня никогда не знал, Лула, и забывать ему будет нечего. Да и для нас после этих десяти лет так будет проще. — Что ты такое говоришь, Сейлор? — Говорю, как лучше будет. Сейлор обошел машину, вынул из зажигания ключи. Он отпер багажник, достал свой чемодан и хлопнул крышку. — Не нужно, Сейлор, пожалуйста, — взмолилась Лула. Сейлор опустил ключи в карман ее рубашки и сунул голову в машину. — Oiga, amigo, — сказал он Пейсу. — Если вдруг накатит хандра, помни, что сказал Панчо Циско Киду: «Вперед — мы еще успеем сплясать на веревке без всякой музыки». Сейлор выпрямился и посмотрел на Лулу. Ее длинные черные волосы спутались от дождя, макияж растекся, оставляя на лице черные следы. — Без меня тебе будет лучше, ягодка. Нет нужды делать жизнь тяжелее, чем она есть. Он поднял чемодан, легонько поцеловал Лулу в губы и зашагал прочь. Она отпустила его.