Сама брачная церемония проходила в доме молодого человека с наступлением ночи. В предшествующий день веселились у невесты. В полдень устраивали большой обед, старики пили октли, замужние женщины приносили подарки. Днем невеста купалась и мыла голову. Ей украшали руки и ноги красными перьями и окрашивали лицо в светло-желтый цвет текосауитлем.Убранная таким образом, она садилась подле очага на помост, покрытый циновками, и старики из семьи жениха являлись к ней, чтобы церемонно ее приветство^ вать. «Дочь моя, — говорили они, — ты оказываешь честь нам, старикам и старухам, твоим родственникам. Теперь ты стала женщиной, ты уже не дитя, а начинаешь быть взрослой. Бедная малышка! Тебе придется разлучиться с отцом и матерью. О дочь наша, мы приветствуем тебя в нашей семье и желаем тебе благополучия».

А невеста отвечала (только представьте себе взволнованную, дрожащую девушку, приученную воспитанием скрывать свои чувства и выказывать спокойствие, украшенную перьями и цветами, накрашенную, наряженную в разноцветные расшитые одежды): «Ваше сердце было добро ко мне, сказанные вами слова для меня драгоценны; вы говорили со мной и давали советы, как настоящие отец и мать. Я благодарна вам за всё то добро, что вы мне сделали».

К ночи составлялось шествие, чтобы отнести невесту в ее новый дом. Во главе его выступали родители молодого человека — «много почтенных старых женщин и матрон», а за ними следовала невеста; одна из старух несла ее на спине, а если та была из знатной семьи, то отправлялась в свое новое жилище в носилках, на плечах двух носильщиков. Девушки из квартала, родственники невесты и ее незамужние подружки сопровождали ее двумя чередами, с факелами в руках.

Веселая процессия вилась по улицам под песни и восклицания, между двумя рядами зевак, которые кричали: «Счастливая девушка!» — до самого дома жениха. Тот выходил ей навстречу. В руке он держал кадило, и когда девушка подходила к порогу, ей тоже давали кадило: молодые люди одаривали друг друга ладаном в знак взаимного уважения, и все входили в дом, распевая и танцуя.

Свадебный обряд справляли подле очага. Сидя рядом на циновках, жених и невеста сначала получали подарки. Мать девушки дарила будущему зятю мужскую одежду, мать юноши преподносила невесте сорочку и юбку. Затем сиуатланкесвязывали вместе плащ юноши и сорочку девушки: с этого момента они становились супругами, и первым делом должны были разделить между собой блюдо с тамалями— каждый подносил другому своей рукой маисовые пирожки.

До этого момента гости выражали свою радость песнями и плясками, после — набрасывались на заготовленную провизию, а все, кому возраст давал на это право, напивались вусмерть. Между тем супруги, удалившись в спальню, четыре Дня молились там, не скрепляя свой союз физически. Всё это время они выходили из спальни лишь в полдень и в полночь, чтобы подложить ладана на семейный алтарь. На четвертую ночь им готовили ложе из циновок, между которыми вкладывали перья и кусок нефрита — вероятно, символизирующий детей, которым предстояло родиться: их всегда называли «богатыми перьями» и «драгоценными камнями». На пятый день они мылись в темаскалли, и жрец приходил благословить их, окропив освященной водой.

В семьях сановников церемония пятого дня была почти такой же продуманной, как и свадебная: родители благословляли новобрачных четырежды водой и четырежды октли.Молодая супруга украшала голову белыми перьями, ноги и руки — цветными, снова обменивались подарками, и новый пир, устроенный для обеих семей и их друзей, был поводом повеселиться, потанцевать, попеть и выпить. У простолюдинов торжества проходили скромнее и обходились не так дорого, однако их общий порядок был точно таким же, как мы описали.

По крайней мере, таков был идеал, к которому стремились. На практике случалось, что влюбленная пара не спрашивала разрешения родителей и соединялась тайно. Чаще всего, похоже, так поступали простолюдины, не желавшие ждать, пока соберут всё необходимое для подарков, пиров и т. д. По прошествии некоторого времени, скопив всё, что нужно, чтобы пригласить родственников с обеих сторон, молодой человек отправлялся к родителям жены и говорил им: «Я признаю свою вину… мы были неправы, соединившись без вашего согласия… Вы, наверное, сильно удивляетесь, не видя больше вашей дочери ( sic). Но мы решили жить вместе, как супруги, по взаимному согласию и теперь хотим попытаться жить как подобает и работать ради нас и наших детей: простите нас и дайте свое благословение». Родители соглашались и «устраивали торжества и празднества по мере своих скудных средств».

В таких условиях и с такими обрядами мужчина женился на своей главной жене. Отпраздновать свадьбу он мог только с одной женщиной, однако ему позволялось иметь столько второстепенных жен, сколько ему требовалось. Матримониальная система мексиканцев представляет собой компромисс между моногамией и полигамией: только одна «законная» супруга (это выражение часто используют хронисты), с которой играли свадьбу, совершив все вышеописанные церемонии, но бесконечное количество официальных сожительниц, имеющих свое место у очага, в положении которых не было ничего, достойного насмешки или презрения.

Историк Овьедо передает свой разговор с испанцем Хуаном Кано, третьим мужем доньи Исабель Монтесумы, дочери императора Мотекусомы II:

«Вопрос: Мне говорили, что у Монтесумы было сто пятьдесят сыновей и дочерей… Как же вы можете считать донью Исабель, вашу супругу, законной дочерью Монтесумы и каким образом ваш тесть различал своих законных и незаконных детей, своих законных жен и сожительниц?

Ответ дона Хуана Кано: У мексиканцев, вступающих в законный брак, был следующий обычай: край сорочки невесты связывали с хлопчатобумажным плащом на женихе… Те, кто женился без этой церемонии, не считались супругами, а дети от таких союзов были незаконными и не получали наследства».