Произнося эти слова, он сжимал обеими руками виски больного и дул ему в голову. Затем взывал к воде в таких выражениях:

«Послушай меня, мать моя в нефритовой юбке. Приди сюда, верни жизнь этому слуге нашего владыки».

Говоря это, он окроплял водой голову и лицо пациента. Если такое лечение не приносило результата, а голова распухала, целитель прикладывал табак, смешанный с корнем, называемым чалалатли.Одновременно он произносил заклинание:

«Я, жрец, я, господин заклинаний (спрашиваю), где находится то, что разрушает эту заколдованную голову Приди, ты, ударенный девять раз, истолченный девять раз (табак), мы излечим эту скованную заклинанием голову красным снадобьем (корень чалалатли). Я призываю холодный ветер, чтобы он исцелил эту заколдованную голову. О ветер, я говорю тебе: принеси лекарство для этой заколдованной головы!»

Если человек страдал болями в груди, ему давали выпить маисовой каши, смешанной с корой куаненепилли(страстоцвет), и налагали на него руки, говоря: «Придите, пять тоналли.Я, жрец, я, господин заклинаний, ищу зеленую боль, рыжую боль. Где она прячется? Заколдованное снадобье, я говорю тебе, я, господин заклинаний: я хочу исцелить эту больную плоть. Ты войдешь в семь пещер (легкие). Не притрагивайся к желтому сердцу, заколдованное снадобье: я изгоняю отсюда зеленую боль, красную боль. Придите, девять ветров, изгоните зеленую боль, красную боль».

Одновременно с заклинаниями и колдовскими действиями мексиканские врачи умели использовать терапию, основанную на определенном знании человеческого тела (надо полагать, оно было достаточно распространено в стране, где часто совершали жертвоприношения) и свойств растений или минералов. Они сращивали сломанные кости и накладывали шины (Ла Серна описывает операцию, каждая стадия которой сопровождалась магическими заклинаниями, обращенными к костям, шинам, веревкам). Они умело делали кровопускания обсидиановыми ланцетами. Они накладывали мягчительные пластыри на нарывы и посыпали раны сильно измельченным обсидианом. «Смолотый в муку, этот камень, порошком из которого посыпали свежие раны, быстро их заживлял», — сообщает Саагун.

В арсенале целителей были некоторые минералы, плоть ряда животных, а главное — большое количество растений. Добрый отец Саагун даже выступает гарантом некоторых «достоинств» определенных камней. «Есть еще, — пишет он, — камни, кои именуют эстетль, кровяные камни, которые обладают свойством останавливать носовое кровотечение. Я сам испытал достоинство этого камня, ибо у меня есть кусок его размером с кулак или чуть менее, и в тот 1576 год, во время эпидемии {54}, я вернул жизнь многим людям, терявшим кровь и жизнь через ноздри. Достаточно было взять его в руку и подержать несколько минут, как кровотечение тотчас прекращалось, а больные исцелялись от этой болезни, от которой умерли и все еще умирают столько людей в Новой Испании. И тому есть много свидетелей в местечке Сантьяго Тлателолько».

Тот же хронист сообщает, что некий камень, называемый киаутеокуитлатль(«золото дождя»), «хорош для тех, кого напугал раскат грома… а также для тех, у кого жар. Этот камень встречается в окрестностях Халапы, Ицтепека и Тлатлаукитепека, и уроженцы этих областей говорят, что, когда в горах гремит гром и начинается дождь, эти камни падают из туч, уходят в землю и начинают расти год от года, а индейцы их ищут… роют землю и выкапывают камни».

Совершенно ясно, что камням, животным (например, как мы видели, хвосту опоссума) или растениям приписывали фантастические свойства. Но так же точно, что индейцы со временем и с опытом накопили значительные позитивные знания о растениях своей страны. В этом отношении, если сравнить их медицину с той, которая в ту же эпоху свирепствовала в Западной Европе, создается впечатление, что ацтекская была научнее; если забыть про колдовской антураж деятельности мексиканского тиситля, в использовании им лекарственных растений, верно, было больше истинно научного знания, чем в предписаниях европейского Диафуаруса {55}того времени.

Конкистадоры были поражены эффективностью некоторых туземных снадобий. В 1570 году испанский король Филипп II послал в Мексику своего врача Франсиско Эрнандеса, который за семь лет напряженного труда, потратив огромную по тем временам сумму — 60 тысяч дукатов, — собрал внушительное количество сведений о местных лекарственных растениях и составил великолепный гербарий. К несчастью, он умер, не успев опубликовать свой труд, а часть его рукописей погибла в 1671 году во время пожара в Эскориале. Однако большие отрывки из его работ были опубликованы в Мексике и Италии и создают представление о необычайном богатстве мексиканской терапевтической базы в XVI веке: Эрнандес перечисляет около 1200 растений, используемых в медицине.

Саагун посвятил большую часть своей одиннадцатой книги лекарственным травам и растениям, а современные исследования доказывают, что во многих случаях ацтекские целители очень точно определяли опытным путем свойства растений, которые использовали как слабительные, рвотные, мочегонные, успокоительные, жаропонижающие и другие средства.

Можно привести в пример «перуанский бальзам», корень халапы, сассапариль , истакпатли (Psoralea pentaphylla L.), успешно применяемый против жара , чичикуауитль (Garrya laurifolia Hartw.), эффективный при дизентерии, истакоаненепилли— мочегонное, ништамалашочитль— отвлекающее средство, валериану, используемую как спазмолитическое средство, матлалицтик (Commelina pallida), останавливающий кровотечение. Но в этой области по-прежнему открывается широкое поле для исследований, и предстоит еще многое сделать, чтобы выявить и подтвердить лекарственные свойства многочисленных видов растений, упоминаемых в письменных источниках.

Мексиканец, сумевший пережить войну, болезнь (и лечение) и достигший достаточно почтенного возраста, чтобы быть причисленным к уэуэтке— старикам, игравшим столь важную роль в семейной и политической жизни, мог провести остаток дней в покое и уважении. Если он служил государству в армии или в качестве чиновника, то получал жилье и «пенсию». Даже будучи простым масеуалли, он получал место в совете своего квартала. Хотя бы в небольшой степени обладая красноречием, он отводил душу, произнося помпезные речи по всякому поводу, когда того требовали этикет и обычаи, а таких поводов было много. Окруженный всеобщим уважением, он высказывал свое мнение, наставлял и советовал. На пирах и семейных торжествах он наконец-то мог без опаски напиваться октливместе с мужчинами и женщинами своего поколения.