Орлов преувеличил значимость Зборовского, хотя на самом деле, как показывают советские документы, она была не столь высока. Этим он способствовал созданию уверенности в том, что он сделал важнейшее разоблачение и тем самым внес вклад в расследования конгресса. Как показывают протоколы его допроса в ЦРУ, проведенного для французской службы безопасности в 1965 году, Орлов даже десять лет спустя все еще был способен ввести в заблуждение, выдвинув дискредитирующие обвинения против Даллинов, предупредив, что профессором «без его ведома могла управлять в своих интересах и контролировать его советская служба». Более того, он даже заявил, что Даллин и его жена принадлежали к «троцкистским элементам», которые «делали вид, что помогают» властям США, однако в их ряды «глубоко внедрились, а может быть, и сейчас внедрены советские агенты» [814] (см. Приложение III).

Насколько удалось Орлову ввести в заблуждение следователей, видно из того факта, что один из них по фамилии Рамсей, автор отчета о допросе, отмечал, что «Орлов считает, что Зборовский продолжает участвовать в советских операциях в Соединенных Штатах и что отношения между Зборовским и Даллинами представляют из себя взаимосвязанность и продолжают оставаться важными» [815] .

Как ясно показывают советские документы, Орлов «делал вид, что помогает» властям США, преувеличивая значение Зборовского и вводя их в заблуждение своим ловко закрученным объяснением того, как он узнал о зловещей деятельности Марка. Письмо с угрозой разоблачения, написанное им в 1938 году Ежову, где упоминается «Тюльпан», ясно показывает, что он знал о Зборовском все. В приложении к письму он угрожал разоблачить «всю работу, проделанную «Тюльпаном» и «Гаммой» [Борис Афанасьев, куратор Зборовского в Париже]». То, что он лгал, утверждая, что не знал, кем был Зборовский, подтверждается еще одним письмом того времени, хранящимся в досье Орлова [816] . Письмо было от «Фина» (псевдоним Георгия Николаевича Косенко, который был резидентом в Париже в 1938 году под фамилией Кислов). В сообщении Центру от 19 августа, то есть через месяц после исчезновения Орлова из Испании, Косенко, называя Орлова «Беглец» (псевдоним, использовавшийся НКВД до того, как от плана его поиска отказались), пишет: «Как объяснить тот факт, что две страницы рапорта «Тюльпана» оказались в руках у «Беглеца»? Он [Орлов] был в контакте с ним примерно в течение полутора месяцев в конце 1937 года» [817] .

Другие документы показывают, что Орлов, будучи главным представителем НКВД в Испании, также контролировал каналы связи, установленные между ПОУМ и троцкистами в Париже. Это осуществлялось агентом под псевдонимом «Стед», выступавшим в роли курьера между Барселоной и штаб-квартирой Седова во французской столице [818] . Это подтверждает, что Орлов принимал активное участие в деятельности и знал не только Зборовского, но и других агентов, задействованных в операции по внедрению в троцкистскую организацию. Отвечая на вопросы ЦРУ в 1965 году, Орлов, в дополнение к тому, что он рассказывал ФБР и сенатскому подкомитету, утверждает, что, после того как он стал свидетелем встречи в 1937 году между Афанасьевым и Зборовским в парижском парке, он предпринял первую попытку предупредить Троцкого, написав «письмо печатными буквами на его имя в Мехико, без указания точного адреса, в котором предупреждал, что в его парижскую организацию внедрился советский агент-провокатор» [819] .

Это показалось Рамсею, следователю ЦРУ, весьма важным, поскольку было «за десять месяцев до того, как Орлов окончательно обрезал все концы в Испании». В ответ на вопрос, «не слишком ли он рисковал, совершая подобный поступок», Орлов сказал, что «так действительно может показаться», но что он написал письмо, «изменив почерк», и «признал, что ему так и не удалось выяснить, дошло ли до Троцкого его первое предупреждение». Поскольку, по словам Орлова, у него в то время не было никаких сведений относительно точного адреса Троцкого, он просто адресовал его «Леону Троцкому, Мехико» [820] .

Учитывая то, что нам известно теперь о самом активном участии Орлова в антитроцкистских операциях НКВД, его утверждение, что он не знал точного адреса самого главного врага Сталина, выглядит столь же подозрительно, как и его утверждение, что он не знал настоящее имя Зборовского. Как и его последующая попытка предупредить Троцкого, это представляло собой не более чем символический жест, имеющий целью оградить себя от критики и подозрений в будущем. Если бы он рассказал ФБР и ЦРУ то, что знал на самом деле, или если бы было обнаружено, что во время бегства из Испании он имел при себе рапорт Зборовского на двух страницах, то весь рассказ Орлова был бы разоблачен как обман, чем он, как теперь оказывается, и был на самом деле.

Возможно, Орлов и задумывался о том, что мог бы отомстить Сталину, назвав имя Зборовского или послав сообщение «Тюльпана» в Мексику, что открыло бы Троцкому глаза на угрожающую ему опасность. Но если бы он поступил таким образом, его можно было бы назвать предателем, а такую роль Александр Орлов был твердо намерен не играть никогда.

«У нас нет оснований для возбуждения судебного дела против Орлова» — к такому выводу пришел в декабре 1955 года начальник Следственного отдела КГБ. Как показывает докладная записка на четырех страницах, поясняющая это заключение, пересмотр дела был предпринят в спешном порядке, когда Центр получил информацию из неуказанного источника о том, что их бывший генерал в конце сентября дал свидетельские показания на закрытом заседании сенатского подкомитета США. Расследование было предпринято Следственным отделом во исполнение запроса от 1 ноября, полученного от заместителя начальника 1-го Главного управления [821] .

Потребовалось более месяца, чтобы завершить проверку и анализ соответствующих архивных документов, а затем 6 декабря Михаил Маляров возвратил досье, приложив свое заключение, что «Следственный отдел КГБ не считает целесообразным возбуждать судебное преследование против А. М. Орлова». Следственному отделу не удалось обнаружить никаких доказательств «преступной деятельности» Орлова после его бегства из Испании семнадцать лет тому назад. Бывший генерал не подчинился приказаниям, он оставил свой пост, но за семнадцать лет Центр не получил никаких сведений о том, что хотя бы один из шестидесяти агентов и хотя бы одна из операций, о которых ему было известно в 1938 году, были выданы. Смысл слова «целесообразно» дает основания предполагать, что КГБ сознавал, какой ущерб мог причинить Орлов, если бы раскрыл имена некоторых из тех агентов, которые пока не были разоблачены западными контрразведками. К их числу относились Филби и Блант, которые оставались неразоблаченными, пока Филби не бежал в Москву в 1963 году.

Архивные документы КГБ показывают также, что дело против Орлова было, наконец, отложено не кем иным, как А. М. Коротковым, который к тому времени стал заместителем начальника 1-го Главного управления. Бывший протеже Орлова и его коллега по секретным операциям НКВД во Франции 21 год тому назад, Короткое, возможно, испытывал личное удовлетворение. Но он был достаточно опытным разведчиком, чтобы не позволить личным соображениям повлиять на свое профессиональное суждение, когда отдавал приказ о прекращении расследования по делу о лояльности бывшего наставника.