Сведения, подтверждающие содержание угрожающего письма Орлова, стали известны и другим его бывшим коллегам на Лубянке. Об этом сообщил Владимир Петров, сотрудник советского посольства в Австралии, бежавший в 1954 году, когда он исполнял там обязанности резидента КГБ. В своем опубликованном отчете Петров вспомнил, как в июле 1938 года, когда он был дежурным шифровальщиком в Центре, из Парижа была получена телеграмма о сенсационном бегстве Орлова. По словам Петрова, там сообщалось, что бежавший генерал предупредил, что если его убьют, то адвокат предаст гласности сведения о «всех его агентах и контактах в Испании, а также описание его важной и в высшей степени секретной работы, выполнявшейся по поручению Советского правительства» [829] . Отчет Петрова должен был насторожить ФБР относительно истинного характера успешного шантажа Орловым Сталина, хотя Петров явно поддался искушению приукрасить действительность. В досье Орлова не содержится подобных телеграмм, а только написанные от руки письма, в которых сообщалось о том, как была реорганизована резидентура после его исчезновения. Не мог также Петров получить доступ к письму с угрозой разоблачения, адресованному лично Ежову. Возможно, однако, что Петров узнал о его содержании из весьма неопределенных слухов, передававшихся шепотом в коридорах Лубянки.

У КГБ, несмотря на пересмотр дела Орлова в 1955 году, не могло быть абсолютной уверенности в лояльности Орлова, пока не удалось побеседовать с ним лично. Каждый раз, когда он давал показания перед сенатским подкомитетом по внутренней безопасности, в КГБ неизбежно возникало некоторое беспокойство. Несмотря на то что протоколы допроса Орлова в ЦРУ не были раскрыты, его ответы на вопросы в 1965 году для французской службы безопасности и информация, полученная от тех, кто допрашивал его, указывают, что он никоим образом не выдал свои самые важные секреты.

Как показывает досье Орлова в ФБР, Гувер не подпускал ЦРУ близко к этому делу примерно до конца 1956 года. Сотрудники управления, которые затем беседовали с ним, не делали секрета из того, что их шансам получить информацию от Орлова был нанесен серьезный ущерб беспардонным обращением с ним следователями ФБР. Это и явилось причиной враждебности Орлова. Поэтому сотрудники контрразведки ЦРУ начали работу с Орловым в самых для себя неблагоприятных условиях. В течение последующих лет они пытались устранить недоверие с его стороны и наладить доверительные отношения. Однако им так и не удалось добиться от него сотрудничества и информации, которую, как они подозревали, Орлов утаивал. С самого начала сотрудники ЦРУ обнаружили, что имеют дело с весьма сложной личностью, чье чувство преданности делу революции и своим агентам всегда скрывалось за его глубокой преданностью жене и памяти умершей дочери.

«Возможно, у него сохранилась лояльность по отношению к своим друзьям и коллегам, которых он все еще боялся поставить под угрозу и в 70-х годах, — отмечал один из сотрудников ЦРУ, который поддерживал самую тесную связь с бывшим генералом. — Возможно, после того, что случилось с Кривицким, он опасался за свою жизнь, если раскроет некоторые из своих шкатулок с секретами. Кто знает».

Вспоминая одну беседу с Орловым под конец его жизни, этот сотрудник ЦРУ, по его словам, узнал, наконец, что псевдоним Орлова был «Швед». Вспоминая период пребывания в Испании, генерал припомнил также, что встретился со своим близким другом, резидентом НКВД в Париже, псевдоним которого был «Фин». По словам Орлова, «Фин», настоящее имя которого он не назвал, рассказал ему об одном советском агенте в окружении Франко, который был британским журналистом и немного заикался. Сотруднику ЦРУ показалось, что Орлов намекал на то, что он знал Филби, который к тому времени уже находился в Москве. Об этом можно было узнать по заголовкам газет за 1963 год, в которых говорилось о его побеге из Бейрута. Это был единственный намек, который когда-либо сделал Орлов американцам о том, что он знал кого-то из членов кембриджской сети.

«Кто знает, — глубокомысленно заметил сотрудник ЦРУ, поддерживавший связь с Орловым. — Были темы, которые он обходил молчанием» [830] .

Насколько же этот непостижимый старый генерал был способен обходить молчанием свои самые важные секреты, беспокоило также и КГБ. Их опасения вновь возникли в 1963 году, когда вышла в свет вторая книга Орлова «Пособие по контрразведке и ведению партизанской войны» («А Handbook of Counter-Intelligence and Guerilla Warfare»). В результате проверки выяснилось, что все случаи и примеры, которые он приводил при попытке воссоздать свое «Пособие» 1935 года, составленное им для Военной школы, были либо хорошо известны, либо тщательно завуалированы и едва ли могли нанести ущерб текущим операциям КГБ. В досье Орлова содержится лишь аннотированный перевод его «Пособия» без какой-либо оценки его достоинств. Но оно не рассматривалось как нечто отрицательное, поскольку о нем не упоминается ни в одной из «оценок ущерба», относящихся к нему. Каждая из них была сделана в положительном для Орлова смысле. Его досье показывает даже, что настоящих «оценок ущерба» Орлова не производилось до 1964 года, когда Центр получил первую информацию о его местонахождении в США. Тогда она была произведена в связи с необходимостью принять решение о том, следует ли направить кого-нибудь из сотрудников, чтобы попытаться восстановить контакт с «Левоном» (этим псевдонимом его стали называть в переписке КГБ, хранящейся в архивных документах того времени). Как показывают ее выводы, даже по прошествии целого года с момента успешного вывода Филби в Москву старый генерал все еще хранил гробовое молчание относительно одного из самых ценных советских агентов из всех, в чьей вербовке он участвовал.

«По работе на руководящих постах в Центре и резидентурах «Левону» была известна закордонная ценная агентура. Он был также хорошо осведомлен о спецмероприятиях, отдельные из которых проводились с его участием или под его непосредственным руководством в Англии, Франции и Испании. В общей сложности он знал около 60 агентов и оперработников резидентур, включая «нелегалов». Оснований утверждать, что «Левон», став «невозвращенцем», выдал противнику указанную выше агентуру или сообщил о спецмероприятиях, проведенных в то время нашими органами, не имеется. Отдельные агенты, вербовку которых он осуществлял и о которых хорошо знал, успешно работали до 1952–1963 годов, то есть до момента их вывода в СССР» [831] .

Использование местоимения «их» символично, поскольку оно показывает, что Филби был не единственным агентом, завербованным Орловым, который «вернулся с колода» в 1963 году. В последний десяток лет своей жизни он не допустил также никакого намека американцам относительно имени до сих пор не названного советского «крота». Это подтверждается заключительной оценкой ущерба, подготовленной для председателя КГБ в 1969 году после того, как в Москве был получен отчет Феоктистова о его первой встрече с Орловым. Отчет, датированный 9 декабря, содержит следующий вывод: «Анализ спецмероприятий, проведенных нашими органами за рубежом с его участием, показывает, что он не выдал врагу ценную иностранную агентуру и не дал им сведений о спецмероприятиях, проводимых нашими агентами за границей» [832] .

До тех пор пока с Орловым не связался один из агентов КГБ, штаб-квартиру не покидало чувство мучительной неопределенности. Только когда в 1964 году КГБ стало известно, где он находится, появилась практическая возможность связаться с ним и убедить его возвратиться в Советский Союз. Но даже располагая теми большими возможностями, которые имел КГБ, осуществить эту операцию было совсем не просто. Орлов сохранял свой адрес в тайне. Номер его телефона не был указан в списке абонентов, и его издатели пересылали почту его адвокату, который посылал ее на несколько абонементных почтовых ящиков.