Однако обладание огромными богатствами не принесло ему счастья. Покойный барон, вероятно, и в преклонном возрасте был еще статным, красивым мужчиной, это доказывал его портрет, но его лицо дышало высокомерием и беспощадной суровостью. Холодные серые глаза с насмешкой смотрели на сына, которого отец при жизни так часто бранил «мечтателем». Между тем, если у молодого человека были отняты всякая энергия и жизнерадостность, то в этом виноват был один только отец.

Старого барона также ненавидели, к нему также относились враждебно, но он без малейших угрызений совести попирал ногами тех, кто стоял ему поперек дороги, и так поступал всю жизнь и делал это так настойчиво, что в конце концов уже ни одна рука не поднималась на него. Легкая язвительная улыбка, игравшая на его тонких губах, казалось, говорила: «Я понял, как надо справляться с людьми, и они во прахе лежали у моих ног. А ты, глупец, домогаешься любви и примирения! Тебя они будут травить до смерти».

Губы Раймонда дрогнули, как будто он действительно услышал эти слова. Да, отец оставил ему в наследство ненависть и проклятие, и вся его жизнь была борьбой с этим наследством. Усталый, с надломленными силами, он уже однажды отказался от этой борьбы, а проклятие, от которого не мог избавиться, взял с собой в свое одиночество. Теперь его снова призывал к борьбе голос, до сих пор еще сохранивший над ним неотразимую власть, и Раймонд последовал призыву. Во второй раз началась жестокая, отчаянная борьба с прошлым, за грехи отца должен был расплачиваться сын.

В доме священника собрались представители прихода, выбранные среди самых уважаемых крестьян. После переговоров с управляющим барона они отправились к своему пастору, считая долгом сообщить ему, что ими уже заявлен отказ. Там они нашли еще инженера, которого барон Верденфельс выписал из резиденции, чтобы сделать необходимые съемки и составить планы. Он прожил неделю в замке и только сейчас узнал о непонятном для него исходе дела.

— Ваше преподобие, — начал он, — я пришел к вам за подтверждением, или, скорее, за опровержением одного известия, которое кажется мне просто невероятным, неслыханным. Молодой барон Верденфельс от имени своего дяди сообщил мне, что моя деятельность кончается и что все уже начатые подготовительные работы приостанавливаются, так как приход не разрешает производить постройку проектируемой плотины. Дело здесь идет, вероятно, о каком-нибудь недоразумении или, в крайнем случае, отсрочке. Прошу вас объяснить мне это.

В его словах звучало некоторое раздражение, но тем спокойнее был ответ Вильмута:

— Очень сожалею, что принужден подтвердить это известие. После зрелого обсуждения прихожане единогласно отклонили предложение барона. На это у них имеются веские основания.

— Основания, побуждающие их жертвовать безопасностью села?

— Село не будет брошено на произвол судьбы, нам уже обещана помощь с другой стороны. Это — дело правительства, и оно позаботится о нем. Переговоры ведутся уже давно и близятся к концу.

Инженер пожал плечами.

— Советую вам не очень доверять подобным обещаниям. Я знаю, как происходят переговоры с присутственными местами. Вам придется преодолевать бесконечные затруднения. В самом благоприятном случае разрешение последует не раньше, чем через год, причем, разумеется, приход будет обязан сделать значительную доплату из собственных средств.

— Прихожане готовы сделать эту доплату, — объявил Вильмут, обращаясь к крестьянам, и те, не колеблясь, изъявили свое согласие. — Я сам написал доклад по этому делу и лично поеду в столицу, чтобы подать его в надлежащее ведомство. Здесь речь идет лишь о том, чтобы ускорить дело, потому что в принципе наше право на помощь правительства давно признано.

— В таком случае желаю вам не натолкнуться на неприятные открытия, — не без едкости сказал инженер. — Если в правительственных кругах узнают, что щедрый, чисто княжеский дар, который барон Верденфельс хотел сделать своему селу, и притом сделать без всяких условий, был отклонен, то еще вопрос — будет ли ваше ходатайство удовлетворено. Простите, ваше преподобие, если я откровенно скажу вам, что я найду это вполне справедливым.

— Вы не знаете здешних условий, — невозмутимо продолжал Вильмут, — и потому не можете судить. Поймите, что при тех отношениях, какие существуют между бароном и прихожанами, его предложение принять невозможно. Это совершенно частное дело, и оно не может иметь влияния на решение правительства. Впрочем, я получил верное известие, что еще до конца сего года мы можем ожидать благоприятного решения.

— А до тех пор еще пройдут и весна, и осень, и в обоих случаях вам может грозить опасность от горных вод.

— Она угрожает нам целых двадцать лет, и рука Господня, оберегавшая нас, будет оберегать и теперь. От ближайшей опасности село вообще нельзя защитить, так как работы невозможно начать среди зимы.

— Однако они должны были начаться теперь же, — многозначительно произнес инженер. — Барон настаивал на том, чтобы приступить к работам немедленно. Для этого стали бы возводить земляные валы, достаточно крепкие и высокие, чтобы оказать сопротивление напору высокой воды, а летом начали бы постройку настоящей плотины. Намерение барона заключалось главным образом в том, что, давая зимой крестьянам заработок, не допустить их нужды; по крайне мере, он вменил мне в обязанность принимать на работу исключительно людей из малоимущих семей и назначать хорошую поденную плату, не считая предоставления продовольствия. За все это он получил плохую благодарность.