— Ну, просто такое имя, — сказал Ренье. — Вспомнилось.

— А вот еще имя — Атенаконкоргардия, — припомнил первый стражник. — Так мою дочку зовут.

— Она отравит тебя, когда вырастет, — предрек Ренье, разливая вино по кружкам.

— В честь прабабушки нарекли, — вздохнул стражник. — Да нет, ей нравится. Дети любят скороговорки и головоломки. От «Атенаконкоргардии» много уменьшительных. Мне нравится — «Кора».

— Ну тогда конечно, — сказал Ренье.

— Зебеновульфус, — вдруг высказался второй стражник. И пояснил: — Имя.

— Отменно дурацкое! — восхитился Ренье.

— Угу, — сказал стражник. Вид у него сделался отрешенный.

— Это ты в том борделе слышал? — уточнил его приятель, за что удостоился уничтожающего взгляда.

— Что за бордель? — заинтересовался Ренье.

— Есть тут... — неопределенно проговорил стражник и махнул рукой. — Для любителей. Нас пускают бесплатно.

— Я не хожу, — быстро вставил женатый стражник, отец Атенаконкоргардии.

— А я бывал пару раз, — сказал второй. — Это даже не бордель — просто харчевня. Прислуживают девицы, и есть несколько мальчиков. Хочешь — просто поужинай, хочешь — останься на ночь. Они и живут там. Забавно посмотреть, какие у них комнатки... — Он возвел глаза кверху, что-то припоминая, а когда опустил взор, то обнаружил у себя в кружке новую порцию выпивки.

«Харчевня! — думал Ренье. — Постоялые дворы. Очень доходное дело. А прислугу он находит в предместьях. Помогает с работой. Вот как удачно можно устроить свою жизнь... и даже получить дворянство».

Он встал с тумбы, сделал приветственный жест своим собутыльникам.

— Пожалуй, моя смена окончена... Оставляю вам моего доброго друга — он урожая позапрошлого года, вполне выдержанный и надежный.

Те переглянулись, фыркнули.

— Учти, — сказал второй стражник в спину Ренье, — туда так просто не попадешь. Только по нашей рекомендации. Скажешь — Лагэн посоветовал заглянуть.

— Да ладно, — не оборачиваясь, отозвался Ренье, — мы с Тандернаком давние приятели... Он меня и без Лапша впустит.

Он засмеялся и зашагал быстрее.

Остаток вечера и почти всю ночь Ренье бродил по улицам. Столица была не слишком большим городом — за ночь молодой человек прошел ее несколько раз насквозь, петляя по переулкам, точно швейная игла по лабиринтам сложного узора. Первые проблески рассвета застали его возле стены дворцового квартала. Это была самая старая стена, и Ренье вдруг подумал: «В самом деле, не посмотреть ли, как устроены здесь ворота? Если дядя не придумал всю эту историю с пробитыми ушами, то здесь найдутся поперечные балки для привязывания молодых нахалов...»

Он подошел к запертым воротам и принялся водить по ним ладонями, но ни балок, ни даже их следов не обнаружил. У него вырвался смешок. Разумеется! Чего ожидать от Адобекка! Этот человек способен сочинить подробную легенду о целой эпохе, если ощутит потребность таким способом подчеркнуть свое настроение. А настроение у Адобекка было самым подходящим для издевательств над всеми, кто моложе двадцати пяти.

Ренье двинулся дальше, рассеянно ведя по стене ладонью. Скоро дворец откроют, дядя Адобекк, вероятно, сразу уйдет на королевские конюшни — у него там вечно какие-то тайные свидания с королевой, — и тогда можно будет спокойно вернуться домой. Избежать ворчания и расспросов и лечь спать.

Неожиданно рука его наткнулась на выступ. Ренье остановился, ощупал выступ пальцами: ржавая петля. Когда-то здесь тоже были ворота; теперь они заколочены и заросли плющом. Ренье развел зеленые плети в стороны и увидел почерневшие створки, сомкнутые и скрепленные толстыми металлическими полосами. И как раз на уровне головы Ренье на одной из створок была сделана толстая поперечная балка. Там даже сохранились кольца, к которым крепились, должно быть, цепи или веревки.

Ренье прислонился спиной к воротам, поднял руки, коснулся запястьями колец. Представил себе, как выставлен здесь грозным опекуном на всеобщее поношение, как подмигивает хорошеньким горожаночкам, прибежавшим поглазеть на мужество юного дворянина. Как собираются компании таких же, как он, удальцов, любителей разгромить лавку скупого торговца печеньем или выпотрошить подушку у ревнивого мужа. Кое-кто из его друзей уже щеголяет серьгой, другие выглядят смущенными: как бы их не заподозрили в трусости, как бы не приписали им избыточную благонамеренность! Вот был бы ужас!

А после придет человек в кожаном фартуке и с клещами, буркнет: «Хватит с тебя» — и вытащит гвозди, забрызгав кровью и свое лицо, и волосы осужденного.

Ренье тряхнул головой и отошел от ворот. Поправил плющ. Его переполняла благодарность к дяде. Кто еще дал бы ему такой важный, такой богатый совет! Ренье решил быть как можно более последовательным. Он повернул прочь от шестой стены и стремительно зашагал назад, к четвертой.

Искать в других кварталах, более близких ко дворцу, не имело смысла: богатые люди обычно содержат собственного парикмахера. Вывеска цирюльника обнаружилась именно там, где и рассчитывал найти ее Ренье: возле пятой стены, в уединенном переулке. Она покачивалась не над входной дверью, а над воротами: сам домик помещался в глубине небольшого двора, где тремя холмиками, неприятно похожими на могилки, курчавились различные целебные травы.

Вывеска изображала ножницы, довольно кривые и ржавые. Они были раскрыты — как бы разинули пасть, готовые поглотить все, что найдет в себе нахальство прикоснуться к их тупым лезвиям. Ренье перемахнул через ограждение и бросился бежать к дому.

Там, разумеется, спали, но это не остановило молодого человека. Он с размаху приложил оба кулака к двери и закричал:

— Цирюльник! А цирюльник!

Ответа не последовало.

Тогда Ренье начал колотить в дверь непрестанно, и руками, и ногами, и взывал при том через каждые пять дробных ударов: