Сафрак, с которым брат поделился прочитанным, считал, вопреки расчетам, что после столкновения луна будет одна, но большая. Он немного колебался касательно цвета этой грядущей новой луны. Как-то раз он пригласил брата полюбоваться на научный опыт.

В прозрачный сосуд Сафрак налил воду, окрашенную желтым. Затем из стакана добавил туда синюю воду. Цвет смеси получился отвратительно грязным.

— Вот, — сказал Сафрак, — полагаю, после столкновения единая большая луна приобретет вот такой окрас.

— Не будет никакой единой большой луны! — закричал Алатей. — И хвала небесам за это, потому что лучше жить вовсе без луны, чем с эдаким кошмаром над головой!

— Да? — Сафрак посмотрел на сосуд, который держал в руке, поболтал его. И добавил не без отеческой гордости за свое творение: — А мне даже нравится.

Спор о двух лунах был единственным вопросом, где мнения братьев расходились. Необходимость убить одного из Эльсион Лакар стала второй такой темой.

— Положим, я боюсь, — сказал Сафрак с некоторым вызовом. — Ну и что? Я этого не скрываю. По крайней мере от тебя. Эта ядовитая гадина, принц Талиессин, — настоящая отрава для королевства. Все так говорят, и его сиятельство — первый.

— И поэтому мы обязаны избавить от него нашу прекрасную страну, — заключил Алатей. — Коль скоро дурак Радихена не справился с работой.

— Как вышло, что он провалил дело? — с досадой проговорил Сафрак. — Чума на его пегую башку! Я всегда подозревал, что этот недоносок ни на что не годен.

— Если подозревал, почему не предупредил?

— Я предупреждал, да кто меня слушает? Ты же сам громилой называешь, — заметил Сафрак.

Алатей рассудительно произнес:

— Его сиятельство все предусмотрел. Так?

Сафрак кивнул.

— Если мы не будем верить в предусмотрительность его сиятельства, — продолжал Алатей, — мы закончим свои дни так же, как Радихена.

— А как он закончил свои дни? — заинтересовался Сафрак. На его широкоскулом лице появилась насмешливая ухмылка. Он сощурил глаза, по лбу пробежали густые морщинки. — Тебе и это известно, умник?

— Полагаю, его уже удавили, — уверенно сказал Алатей.

— Полагаешь?

— Он попался на месте преступления, его схватили прямо над трупом девчонки — и с тех пор о нем ничего не известно. Как ты сам-то думаешь, что с ним сделали?

Сафрак молчал.

— Ну вот лично ты — что бы ты с ним сделал? — уточнил Алатей.

Сафрак сказал:

— Зарезал бы в тюрьме, без лишних слов и огласки… Мне другое непонятно: как вышло, что он испортил все дело? Держался вроде бы хорошо, действовал правильно. Узнал о жертве все. Изучил его привычки. Выводил из себя, преследовал, нарвался на драку… Ну, убил он по глупой случайности эту девицу. Что ему мешало после этого ткнуть ножом принца и сбежать?

— Ты же сам сказал: глупость, — фыркнул Алатей. — Глупость и ничто иное. Холопом он был, этот Радихена, холопом и подох. Все южане одинаковы, рабство у них в крови. Хоть сколько лет в герцогстве проведут, все равно рано или поздно вылезет холопское мурло. А нам теперь доделывать за него работу. Спасибо Талиессину, удрал из столицы. Здесь нам будет проще до него добраться.

— Мы умрем, — помолчав, сказал Сафрак. — Я это чувствую.

— Ты суеверен, как крестьянин, — поморщился Алатей. — Талиессин, братишка, — просто-напросто мальчишка-выродок. Мы без особых хлопот отправим его под землю. Тебе лишь не следует видеть в нем человека, только и всего.

Сафрак поморщился. Любой, кого они с братом убивали, никогда не представлялся им человеком в полном смысле слова, ровней им самим: это была добыча.

— Да ведь он и не человек, — сказал Сафрак, — в этом-то все и дело… Нетрудно представить себе человека — не человеком; а как быть с нелюдью?

— С нелюдью будет еще легче, — уверенно произнес Алатей.

— Не уверен, — пробормотал Сафрак.

Они остановились на краю леса. Здесь отчетливые следы Талиессина терялись, но так было еще интереснее.

Пока молочные братья шли за Талиессином по проселкам, они успели многое узнать о своей будущей жертве. Алатей особенно любил эту часть их работы. Буквально из ничего, из ничтожных мелочей, подхваченных по пути, складывать в пустоте некий мозаичный образ, а после при встрече смотреть, как восполняются недостающие части картины, — и в тот миг, когда все встает на свои места, когда образ делается полнокровным и живым, нанести смертельный удар. Создание целостности — и окончательное завершение.

— Что мы знаем о Талиессине? — задумчиво промолвил Алатей.

Он уставился на ветку ближайшего дерева. Ветка чуть покачивалась, как бы соглашаясь с каждым произнесенным словом.

— Выродок Эльсион Лакар, — пробурчал Сафрак.

— Это нам сообщили, — отмахнулся Алатей. — Я говорю сейчас о том, что мы поняли о нем сами.

— Молод.

— Не считается. Это тоже было известно заранее.

— По-настоящему молод, — настаивал Сафрак. — То есть неопытен и глуп.

— Согласен, — кивнул Алатей. — Кроме того труслив.