Шрифт:
— Тогда какие у вас возражения?
— Сейчас я изложу их вам, отец Кэллахен. То, что вы рассказываете, совершенно невероятно. А я — человек трезвый и прагматичный.
— Вы просто не хотите понять.
— Это невозможно понять. Ваша история, безусловно, трогательна. Как я понял из нее, вы вовлекли моего сына в опасную игру. Будет странно, если вы не предстанете перед судом. Я собираюсь позвонить вашим друзьям и сообщить им об этом. Потом, мне кажется, нам стоит действительно поехать в больницу к мистеру Берку и обсудить ситуацию.
— Лучшего решения принять невозможно, — саркастически сказал Кэллахен.
Петри прошел в гостиную и поднял там телефонную трубку. В трубке была тишина. Линия молчала. Слегка удивленный, он пару раз нажал на рычажки. Никакой реакции. Он повесил трубку и вернулся на кухню.
— Похоже, телефон отключен, — сказал он.
Он увидел взгляд, которым обменялись Кэллахен и его сын, и это вызвало в нем раздражение.
— Могу заверить вас, — несколько более язвительно, чем требовалось, сказал он, — что для того, чтобы нарушить телефонную связь в Джерусалемз Лоте, не нужны вампиры.
И тут погас свет.
Джимми бегом вернулся в комнату Мэтта:
— Телефон в доме Петри не отвечает. Я думаю, Он там. Боже, как же мы глупы…
Бен вскочил на ноги. Лицо Мэтта побледнело.
— Вы видите, как Он действует? — пробормотал Мэтт. — Если бы у нас оставался хотя бы час светлого времени суток, мы бы смогли… но теперь поздно. Дело сделано.
— Мы должны ехать туда, — сказал Джимми.
— Нет! Ни в коем случае! Во имя спасения своих жизней, да и моей тоже, вы не должны этого делать!
— Но они…
— У каждого своя судьба! То, что должно случиться, или как раз сейчас случается, до вашего приезда будет сделано.
Они в нерешительности стояли возле двери.
Мэтт тихо, но с нажимом продолжал:
— Его «эго» огромно, и Его гордыня — тоже. Возможно, это нам на руку. Но Его мозг велик, и Он чертовски умен. Мы должны с этим считаться. Вы показали мне Его письмо. Он говорит о шахматах. Я уверен, что Он — превосходный игрок. Как вы не можете понять, что он в состоянии сделать в этом доме все, что захочет, без помощи телефона? Он сделал это — просто чтобы напомнить о себе. Он прекрасно знает расстановку сил и просто пытается внести сумятицу в ряды противника… Ему нужно только одно — прислать сюда кого-нибудь, кто застрелит меня или убьет ударом ножа. Для этой цели подходят только два человека: ты, Джимми, и Бен. Тогда Салем Лот — Его. Как вы не можете этого понять?
— Да, — согласился Бен.
Мэтт в изнеможении откинулся на подушку:
— Я говорю так не потому, что боюсь за свою жизнь, Бен. Можете мне поверить. Дело даже не в страхе за ваши жизни. Я боюсь за город. Неважно, что случится потом. Главное, чтобы кто-нибудь завтра остановил Его.
— Да. И Он не сделал мне ничего, когда я издевался над телом Сьюзен.
Воцарилась тишина.
Джимми Коди первым прервал ее.
— Они могут каким-нибудь образом ускользнуть от Него, — задумчиво сказал он. — Мне кажется, Он недооценивает Кэллахена, и я уверен, что Он совсем недооценивает мальчика. Этот парнишка стоит многих.
— Будем надеяться, — сказал Мэтт и закрыл глаза.
Они сели и стали ждать.
Отец Дональд Кэллахен стоял у стены небольшой кухоньки Петри, держа крест своей матери высоко над головой. Напротив стоял Барлоу, крепко держа одной рукой заведенные за спину руки Марка и вцепившись другой в его шею. Между ними в груде осколков на полу лежали Генри и Джун Петри.
Кэллахен был ошеломлен. Все произошло так быстро, что он не успел прийти в себя. Казалось, только что он пытался обсудить с Петри сложившуюся ситуацию — и вот отец Марка лежит поверженный на полу.
Он пытался понять, что же случилось.
…Петри вернулся из кухни и сообщил им, что телефон отключен. Через секунду в доме погас свет. Джун Петри вскрикнула. Рядом упал стул. Несколько секунд они находились в полной темноте, окликая друг друга. Потом оконное стекло звякнуло и с треском разлетелось на мелкие осколки.
В кухне тут же появилась тень, и присутствие духа оставило Кэллахена. Он вцепился руками в висящий на шее крест, и, лишь только коснулся его, как комнату залил мерцающий свет.
Священник увидел Марка, пытающегося втащить свою мать в гостиную. Позади них с удивленным выражением на лице стоял Генри. А за ним, возвышаясь над всеми, с белым, будто восковая маска, лицом стоял Барлоу. Резкое движение — и в одной его руке оказалась голова Джун, в другой — Генри Петри. Он стукнул одну голову о другую — и они раскололись, как орехи. Барлоу отшвырнул трупы прочь.
Марк дико вскрикнул и в порыве отчаяния бросился на Барлоу.
— А, вот и ты! — сказал Барлоу громовым голосом и схватил Марка за руки.