— Что там? — спросили из-за двери глухо.

— Телеграмма «молния». Срочно, с уведомлением, под роспись.

— Какая еще телеграмма? — Человек за дверью медленно разворачивался, прислушиваясь. Черную коробочку он держал у живота в согнутой руке.

— Это что, не сто пятая?

— Ну, сто пятая… — Человек явно сообразил, что Тим встал за угол. Он чуть приподнял свою коробочку и удивительно точно направил ее на Тима. Через стену.

— Так зачитать?

— Ну давай… — Коробочка смотрела Тиму прямо в живот. Тим облизал пересохшие губы, слил немного энергии в правую руку, образовав вокруг кулака плотный, тяжелый, пульсирующий шар. «Я — бомба. Я — оружие. Я — смерть». Он отошел к противоположной стене. «Ну, Тимка, поехали!»

— Ответьте все его вопросы, — процедил Тим уже собственным голосом. — Точка. Черт. Точка.

— Чего-о? — протянули за дверью изумленно. Человек что-то сделал с коробочкой, и Тим не услышал, а почувствовал мягкий упругий щелчок. И в тот же момент рванулся с места.

Он прыгнул в сторону, уходя от голубой молнии, пропоровшей насквозь стену. С правой влепил стрелявшему в голову. И нанес сильнейший удар плечом в область замка.

Дверь оказалась укрепленной, замок тоже выдержал. Но зато лопнул косяк. «Слава московским строителям! Еще один удар, и я внутри». Стрелявший, выронив оружие, медленно падал. Второй метался по комнате. Тим сшиб его на пол легоньким импульсом и примерился к двери вновь, чтобы уж наверняка. И почувствовал движение за спиной. В тихо раскрывшейся двери напротив.

Он совершенно не был готов к энергетическому плевку назад. Ему просто никогда раньше не случалось такого делать. На то, чтобы понять это, ушла доля секунды. И еще чуть-чуть — на то, чтобы начать с разворотом смещаться вбок, уходя от возможного удара в затылок. Вот это самое «чуть-чуть» и оказалось лишним. В голове Тима словно вспыхнул бенгальский огонь. Он увидел яркие-яркие искры, а потом рухнул черный занавес, и ничего больше не стало.

Он лежал на спине, глядя в небо, и оно переливалось всеми цветами радуги. Тим моргнул, и небо стало просто черным, а вдалеке замаячил свет. Голову словно набили ватой. «Где это я? И что случилось?»

Тим начал ворочаться, и вокруг картонно захрустело. Навалилась полнейшая, абсолютная темнота. Вдалеке послышались голоса. Тим инстинктивно рванулся, перебросив тело на четвереньки, и голова раскололась от боли. Он взвыл и опять провалился в никуда.

Второй раз он очнулся носом вниз, по-прежнему ничего не понимая. Медленно, очень медленно попытался сесть. Опять раздался картонный хруст, что-то с треском порвалось, и в глаза ударил яркий свет. Тим зажмурился и осторожно поднял руки к голове. Она болела. Болела до такой степени, что было даже и не больно, а как-то тошно и муторно. Тим приоткрыл один глаз. Потом другой. Тупо огляделся. И опять ничего не понял.

Он сидел в куче драных картонных ящиков между двух переполненных мусорных баков. Загаженный двор. Фонарь над головой. И состояние полного обалдения, когда просто отмечаешь события, но не можешь их анализировать. Тим ухватился за край бака, кряхтя, поднялся на ноги и, спотыкаясь, пошел к зияющей впереди обшарпанной арке.

Как он сориентировался, как вернулся домой, Тим не помнил. Он просто очнулся на рассвете от тупой боли в голове. Это была его спальня, рядом тихо посапывала носом его любимая, а за окном было очень холодно и горели редкие огни.

Тим потихоньку выбрался из постели и, придерживая голову руками, дополз до кухни. Растворил в стакане воды две таблетки аспирина, жадно выпил и повалился в кресло. Попробовал «щелкнуть» и понял, что сил нет. Тело было словно выпотрошено, оно отказывалось повиноваться.

Тим мягко, кончиками пальцев, ощупал голову. А! А-а-а!!!

Он добрался до ванной, достал из шкафчика маленькое зеркальце и внимательно осмотрел в двух зеркалах свой затылок. Никаких следов. Но под кожей — ой, ё! — здоровенная гематома. «Чем это меня? Резиновой дубинкой? Или мешочком с песком?.. А где? И кто? Ни черта не помню. Я стоял на бульваре и смотрел на этого чудака… На зомби. Так, дальше. Луч, ну конечно же, луч упирался ему в голову. А у луча, как известно, два конца. Может быть такое, чтобы я полез выяснять, что творится на другом конце? Вполне».

Куртка аккуратно висела на плечиках в стенном шкафу. «Подозрительно чистая, не может у меня в разгар зимы быть такая чистая пуховка. Явно ее мокрой щеточкой обработали. Эх, Олька, радость ты моя. В карманах все на месте. Деньги, сигареты, фляга… Хлебнуть, что ли? Нет, пусть лучше аспирин подействует. Так что же я натворил, а?»

Тим вернулся на кухню и попробовал закурить. Получилось. «Не тошнит, сотрясение если и есть, то легкое. Ничего, не впервой. Но провал в памяти классический для черепно-мозговой травмы. Обидно. А может, я просто нажрался и побили меня? Ох, сомневаюсь. Не побьешь меня теперь. Особенно пьяного. Пьяный я нынче просто опасен со своими новыми способностями. Человек десять запросто вырублю. Правда, голова потом разболится… Стоп! А не от этого ли? Да нет, ну что за глупости. И фляга у меня полная. А денег в обрез бы хватило на бутылку. Да ее и найти еще нужно, бутылку эту. Голод в Москве, форменный голод. То хлеба нет, то курева, талоны какие-то дурацкие…»

Аспирин помаленьку брал свое, голову отпускало. «Нет, Тим, не надейся, случилось с тобой нечто особенное. А не попробовать ли нам снова „щелкнуть“?»

На этот раз он действительно смог «щелкнуть», неглубоко, но достаточно, чтобы обследовать себя. Ничего страшного. Следов энергетической атаки нет. «Просто долбанули тебя, старик, по глупой башке, и организм бросил все силы на то, чтобы голову залечить. Вот и все. Бубликов бы сейчас наглотаться, да не поймаю, слабенький. Я их и вижу-то едва-едва. Ох, и нарвался же я… непонятно на что. Ну, кретин! Дубина!»