— Анна Федоровна, не возражаете, если мы прервем нашу беседу? Ваша матушка просит всех к ней. — Сурмин повернулся в мою сторону. Адвокат тут же предложил мне опереться на его руку, доктор рванул вперед, мы с Антоном за ним, а следователь опять оказался замыкающим. Можно подумать, от меня зависит — идти или не идти…

6. Я наконец-то выгляжу как настоящая дама Модерна, принимаю поздравления и вижу новые лица.

Сначала меня привели в кабинет и оставили наедине с мадам. Маман позвонила в колокольчик, явилась горничная Даша и под бдительным материнским оком одела меня и снова причесала. И где они только взяли всю эту одежду — начиная с чулок и кончая серым и шуршащим платьем? Что, у Анны есть еще комната, где хранятся все эти наряды? Там, где мы были со следователем, горничная не появлялась, а сейчас на мне красовался полный комплект. Сказать, что мне неудобно в этих тряпках, — это не сказать ничего. Ребра стиснуты корсетом. Дышать нечем. Подвязки впились под коленки, а узкие проймы — под мышки. Я пропищала, что не смогу в этом ходить, но маман заявила:

— Хватит с меня твоих глупостей. Вчера ты могла, а сегодня — нет? Иди к зеркалу. Посмотри, как должна выглядеть девушка нашего круга, если ты забыла и это.

И маман удалилась, даже не посмотрев, какой эффект произвели на меня ее слова. Если честно — никакого. Не моя же маман! И я не Анна… Хотя посмотреть на себя хотелось. Только вот где зеркало взять? Опять идти в ванную? Тут я вспомнила о горничной.

— Даша, где ближайшее зеркало?

Если бы с Дашей заговорил кожаный диван, она испугалась бы меньше. И почему эта девица так меня боится? Уверена, что я убийца и вот-вот кинусь душить ее?

— Ну, где зеркало? Проводите меня.

Я взяла Дашу за руку повыше локтя и почувствовала, как горничная дрожит. Ладно, ее проблемы. Дарья открыла очередную дверь — на этот раз прямо за кожаным диваном. Ну надо же! Тут и зеркало, и умывальник, и тахта — это что, мой папаша здесь от мамаши скрывался? Ясно же, что такая женщина в качестве жены — не подарок. Окна в комнате не было, свет давала небольшая люстра, но и в этом желтоватом свете было видно, что Анна красива. Я смотрела на свое отражение, совсем не думая, что там, в зеркале, я. Нет, там была Анна — в узком сером шелковом платье с косо идущей от бедра к полу оборкой. С тонюсенькой талией. С глубоким вырезом, отделанным кружевом в тон шелка, — и откуда-то взявшейся грудью. Я точно знаю, что грудь у Анны, как у второклассницы. Зря, наверное, женщины отказались от корсетов… Зачесанные вверх волосы сделали шею длиннее. Правда, с этой прической выглядела Анна старше, хотя, может, я ошибаюсь — я же разглядываю Анну, как какой-нибудь портрет, а на портрете трудно точно определить возраст — всегда плюс-минус несколько лет. Предусмотрительная маман позаботилась даже об украшениях — теперь у меня в ушах были длинные серьги в виде прихотливо изогнутых стеблей с сидящими на них бабочками, а на плече брошь — те же стебли и бабочки, только крупнее. Серьги и брошь были невероятно красивы и, видимо, стоили безумных денег — не стекляшки, однако…

— И что теперь? — спросила я горничную. — Куда идти?

Все также молча и трепеща, открывая и закрывая двери, Даша провела меня в столовую. Только оказавшись перед накрытым столом, я поняла, что дико хочу есть. Ну просто безумно! Я даже не стала заморачиваться на тему, кто на самом деле хочет есть — я или Анна. Если я — только душа в чужом теле, какой может быть разговор о еде? Что касается тела — так откуда же я знаю, когда Анна ела в последний раз? Тут стулья задвигались — это встали сидящие за столом мужчины. Похоже, Анна прибыла со значительным опозданием.

— Ну, вот и наша именинница пожаловала… Не думала я, что судьба такой подарок Анне приготовит, — Мария Петровна оглядела меня с головы до ног и продолжила:

— Все поздравления после, о дне извещу особо — если Анна поправится, конечно, и будет установлена ее невиновность.

Меня усадили между адвокатом и маман. По правую руку от мамаши расположился доктор, за ним — Полина. Рядом с моей сестрицей — я обратила внимание, что на этот раз она одета иначе, чем я, в зеленовато-коричневое платье с вышивкой по вороту — восседал неизвестный тип, тощий, белобрысый и в очках — очень тонкая металлическая оправа. Сидит, втянув голову в плечи, и только стеклами поблескивает. Ну чем не подозреваемый? Особенно, если окажется, что он еще и обитает в этом лабиринте Минотавра — в этой, похожей на кроссворд, квартире. Справа от белобрысого торчала над столом еще одна голова — в чепце. А куда же делся Сурмин? А, вот он, слева от адвоката, возле чепчика. Надеюсь, мое появление для него не осталось незамеченным, и он оценил декольте. Все снова взялись за вилки и ножи. Одна я сидела в своем корсете прямая, как палка, и смотрела в пустую тарелку. Маман (в платье кирпичного оттенка) меня принципиально не замечала и что-то шептала жующему доктору. Я же думала только о том, как бы заполучить кусок пирога с рыбой — это было, пожалуй, единственное на столе блюдо, которое я узнала. Обедающие уже смели добрую половину того, что было на столе, пока я любовалась своим отражением. А я даже и не знаю, что это у них — второй завтрак или обед… Я, конечно, могла бы дотянуться до пирога и схватить кусок. Но, похоже, они так не делали. А как? Хоть бы кто-нибудь об имениннице подумал!

— Антон Владимирович, — прошипела я, слегка наклонившись к адвокату. — Если я не съем что-нибудь, то умру.

Адвокат зарделся. Не поворачивая ко мне головы, он поднял руку. Тут же за его спиной возникла девица в белом переднике — ее я видела, когда самостоятельно выбиралась из ванной. Адвокат молча показал вилкой на мою тарелку. Фартучек запорхал возле меня, и — о счастье! — в моей тарелке еда! Еще бы съесть все это правильно… Но, как оказалось, наши правила этикета недалеко ушли: вилка в левой руке, нож — в правой. Я все-таки посматривала на маман, чтобы не сделать чего-нибудь неподобающего — не хотелось опять привлекать к себе внимание. Марья Петровна не ела — только держала в руке вилку. Зато ела Полина — чем вызвала явное неудовольствие маман. Так, понятно, дамам полагается делать вид, что они обедают. Тут маман встала — это, оказывается, сигнал: мужчины поднялись, и она пригласила их в кабинет — кофе и коньяк, можно курить. Дамы остались за столом ждать чай. Здоровая баба приперла самовар. Кухарка что ли? Столовую посуду заменили чайной. Чай мне не понравился — веник и веник, но остальные хвалили, ахали. Существо в чепчике оказалось бойкой старушенцией, производящей много шума и пьющей чай с сахаром вприкуску. На чепчик ни маман, ни Полина внимания не обращали.

— Поля, иди к себе! — произнесла вдруг Мария Петровна.

Толстушка Полина от неожиданности уронила кусок бисквита в чашку с чаем. Маман сдвинула брови. Этого оказалось достаточно, чтобы за столом остались чепчик, мадам и я.

— Что сказал Сурмин? — вопрос был задан мне.

— Насчет чего? — бисквит был на самом деле вкусный, и я не видела причин, почему бы его не слопать. Возможно, это повлияло на мою дикцию, и маман напустилась на меня:

— Не говори с набитым ртом! И не пей, пока не проглотишь! Сурмин тебя подозревает?

— Меня все подозревают!

— Так кроме тебя больше и некому!

— Но это не я!

По правде сказать, меня одолевали сомнения: я же не знала, что делала Анна до того момента, как я очутилась в ее теле. Может, это как раз она, да еще и с сообщником? Надо бы разузнать побольше об этой Анне Федоровне Назарьевой… Пока я слушала свои мысли, маман продолжала свою речь, все более закипая:

— Ты и вправду ничего не помнишь? Что-то ты же должна помнить! По-моему, ты притворяешься! Завтра соберется консилиум, и тебя разоблачат. Позор на весь свет — дочь — убийца! Но даже если ты и вправду сошла с ума… Сумасшедшая дочь — ненамного лучше дочери-преступницы! Хорошо, отец не дожил, не увидит такого стыда! Вот, полюбуйся! — и разгневанная мамаша протянула мне газету.