– Они не такие, по крайней мере те, с кем я встречался. И S-G обходилась со мной честно.

– Пока что. Но они предадут тебя. Британцы предают всех, кто не является британцем, хотя и тех они предадут, если так им будет удобнее.

– Иншаллах.

Абдолла Горнгон невесело рассмеялся:

– Иншаллах! И Иншаллах, что в сорок шестом году Советская Армия отступила за границу, и тогда мы разгромили их приспешников и раздавили их Демократическую Республику Азербайджан и Курдскую Народную Республику. Но я восхищаюсь Советами, они играют только на победу и меняют правила как им угодно. Настоящим победителем в вашей мировой войне был Сталин. Вот это колосс! Как он подавил всех в Потсдаме, Ялте и Тегеране – обошел и Черчилля, и Рузвельта! Рузвельт в Тегеране, кажется, даже остановился в советском посольстве, нет? Как мы, иранцы, хохотали! Великий президент отдал Сталину будущее, когда имел власть затолкать его назад в свои границы. Какой гений! Рядом с ним ваш союзник Гитлер – просто трусливый сапожник! На все воля Аллаха, а?

– Финляндия объединилась с Гитлером только затем, чтобы сражаться со Сталиным и отвоевать свои земли.

– Но вы проиграли, вы ошиблись с выбором и проиграли. И дураку было понятно, что Гитлер проиграет. Как шах Реза мог оказаться таким глупым? Ах, капитан, я никогда не мог понять, почему Сталин оставил вас, финнов, в живых. На его месте я бы опустошил Финляндию в назидание другим, как он это сделал с десятком других стран. Почему он оставил вас всех жить дальше? Потому что вы бросили ему вызов в этой своей «зимней войне»?

– Не знаю. Может быть. Я согласен, что Советы никогда не сдадутся.

– Никогда, капитан. Но и мы не сдадимся. Мы, азербайджанцы, всегда сумеем их перехитрить и удержать на безопасном расстоянии. Как в сорок шестом.

Но в ту пору Запад был в силе, тогда в отношении Советов действовала доктрина Трумана: руки прочь или пеняйте на себя, мрачно подумал Эрикки. А теперь? Теперь у руля Картер. Какого руля?

Он тяжело поднялся и снова наполнил свой бокал; ему не терпелось вернуться к Азадэ. В квартире было холодно, и он не снимал верхней одежды – центральное отопление было отключено, из щелей в окнах тянуло холодом. Но комната была большой, оставляла приятное впечатление мужского жилища: старые кресла, на стенах – небольшие, но хорошие персидские ковры, бронза. Повсюду были разбросаны книги, журналы, газеты – финские, русские, иранские, – на одной из полок стояла забытая пара женских туфель. Эрикки пригубил водку, наслаждаясь теплом, которое она ему дарила, потом еще раз взглянул в сторону американского посольства. На мгновение он задумался, а не стоит или ему эмигрировать в США вместе с Азадэ.

– Бастионы рушатся, – пробормотал он. – Иран перестал быть безопасным, Европа так уязвима, Финляндия балансирует на лезвии меча…

Его внимание сосредоточилось на ситуации внизу. Теперь движение было полностью остановлено кучками молодежи, собиравшейся на обеих улицах – посольство США располагалось на пересечении Тахт-э-Джамшид и главной улицы, носившей имя Рузвельта. Раньше носившей имя Рузвельта, лениво поправил он себя. Как ее теперь называют? Улица Хомейни? Улица Революции?

Входная дверь квартиры распахнулась.

– Эй, Эрикки, – крикнул с порога, ухмыляясь, молодой финн. Кристиан Толлонен был в меховой ушанке, какие носят русские, и военной дубленке, которую он купил в Ленинграде, куда приехал в один из уик-эндов, чтобы напиться с друзьями по университету. – Что новенького?

– Я жду уже четыре часа.

– Три часа двадцать две минуты, да еще прикончил полбутылки моей лучшей контрабандной «Московской», какую только можно купить за деньги, а мы условились, что меня не будет три или четыре часа. – Кристиану Толлонену было тридцать с небольшим, это был светловолосый, сероглазый холостяк, работавший заместителем атташе по культурным связям в финском посольстве. Они были друзьями с тех пор, как он несколько лет назад приехал в Иран. – Налей-ка и мне, клянусь Создателем, мне это нужно. Тут еще одна демонстрация назревает, и я сюда насилу протолкался. – Не снимая дубленки, он подошел к окну.

Обе части толпы теперь соединились, люди скопились перед оградой посольства. Все ворота были закрыты. Эрикки с тревогой отметил, что среди молодежи не было ни одного муллы. Снизу до него доносились крики.

– Смерть Америке, смерть Картеру! – перевел Кристиан; он свободно говорил на фарси, потому что его отец тоже служил здесь дипломатом, и Кристиан в юные годы провел пять лет в тегеранской школе. – Обычная ерунда, долой Картера и американский империализм.

– Никаких «Аллах-у акбар», – заметил Эрикки. На мгновение его мысли перенеслись к дорожной заставе, и в желудке осел ледяной ком. – Ни одного муллы.

– Действительно. Я там внизу вообще ни одного не встретил. – События на улице набирали темп, различные группы молодежи крутились у чугунных ворот. – Большинство из них – студенты университета. Они приняли меня за русского, сказали, что около университета произошло настоящее сражение, левые против «зеленых повязок»; человек, наверное, двадцать-тридцать убиты или ранены, и стрельба все еще продолжается. – На их глазах пятьдесят-шестьдесят человек студентов начали раскачивать чугунные ворота. – Они напрашиваются на драку.

– И полиции нет, чтобы их остановить. – Эрикки протянул ему бокал.

– Ох, что бы мы делали без водки?

Эрикки рассмеялся:

– Пили бренди. Ты все принес?

– Нет, но начало положено. – Кристиан опустился в одно из кресел у низкого столика напротив Эрикки и открыл свой дипломат. Вот копия твоего брачного свидетельства и свидетельства о рождении – слава Богу, что мы делаем копии. Новые паспорта для вас обоих; мне удалось уговорить человека из конторы Базаргана шлепнуть тебе печать с временным видом на жительство, годится на три месяца.