Впрочем, в тот момент Голубоглазому было не до миссис Электрик. Он изо всех сил боролся с тошнотой, которая накатывала на него волнами, принося с собой запахи рынка и грязно-коричневую вонь витаминного напитка — вонь раздавленных помидоров, у которых на трещинах уже появилась белая плесень, подгнивших яблок («Там, где яблоко коричневое, там самая сладость и есть», — утверждала мать), почерневших бананов и пожухших капустных листьев. И дело было не только в воспоминании о той встрече, и не только в цокоте каблуков миссис Электрик по булыжной мостовой, и не только в ее голосе с аристократически четким произнесением каждого слова…

«Это не моя вина, — уговаривал он себя. — Я совсем не плохой. Правда, правда».

Но от этого тошнотворный запах никуда не исчезал, как не исчезали и те краски, и та боль в виске. Наоборот, ему становилось все хуже; так бывает, когда, случайно увидев на проезжей части чье-то сбитое и расплющенное тело, испытываешь непреодолимое желание вернуться и рассмотреть как следует…

«Синий — это цвет убийства», — подумал вдруг Голубоглазый, и тошнотворное, паническое ощущение немного отступило. Тогда он представил себе, как миссис Электрик лежит мертвая на столе в морге и к большому пальцу ноги привязана табличка с надписью, точно поздравительная открытка к рождественскому подарку. Стоило ему такое вообразить, как мерзкая вонь ушла, а головная боль, постепенно стихая, превратилась в тупую, но терпимую ломоту, и краски вновь стали ярче, но отчего-то смешались и слились в один-единственный оттенок синего — голубоватый, как цвет кислорода, как цвет зажженной газовой горелки, как цвет кожи ребенка, умершего от асфиксии…

Наконец Голубоглазый попытался улыбнуться. Ничего, уже неплохо. И запах гниющих фруктов почти испарился. Впрочем, через определенные промежутки времени этот запах возвращался регулярно в течение всего детства, как и воспоминание о тех словах, которые мать сказала в тот день миссис Электрик:

— Бенджамин — хороший мальчик. Мы так гордимся Бенджамином.

Голубоглазый всегда испытывал одну и ту же тошнотворную уверенность, что никакой он не хороший, что он совершенно испорчен, извращен до мозга костей, но что еще хуже — ему нравится быть таким…

Наверное, он уже тогда знал…

Что однажды убьет ее.

Размещено в сообществе: badguysrock@webjournal.com

Время: 21.43, понедельник, 4 февраля

Статус: публичный

Настроение: смутное

Музыка: Murray Head, So Strong

В тот год все менялось только от плохого к худшему. Мать на всем экономила, денег постоянно не хватало, и никто и ничто на свете, даже Бенджамин, не могло ее порадовать. У миссис Уайт она больше не работала, а если та в кои-то веки подходила на рынке к ее прилавку, мать притворялась, будто не замечает ее, и старалась сделать так, чтобы миссис Уайт обслужил кто-то другой.

А потом поползли слухи. Голубоглазый так до конца и не понял, в чем там была суть, но замечал, как перешептываются соседи и как они внезапно умолкают, когда мимо проходит миссис Уайт. Да и люди на рынке теперь смотрели на него, Голубоглазого, как-то странно. Сперва он считал, что во всем виновата Фезер Данн, сплетница и любительница совать нос в чужие дела, которая переехала в Деревню прошлой весной, подружилась с миссис Уайт и частенько помогала ей с дочерью. Но для Голубоглазого было загадкой: с какой стати Фезер понадобилось высмеивать его мать. Как бы там ни было, яд сплетен продолжал расползаться по округе, и вскоре перешептывались уже все.

Голубоглазый подумывал поговорить с миссис Уайт и задать ей прямой вопрос: в чем дело? Она нравилась ему больше всех материных хозяек и всегда хорошо к нему относилась. Он был уверен, что, если попросить ее хорошенько, она передумает, снова возьмет маму на работу и они опять подружатся…

Однажды, вернувшись из школы раньше обычного, он увидел у своего дома припаркованный автомобиль миссис Уайт. Он страшно обрадовался и испытал невероятное облегчение. Значит, они с мамой помирились и теперь снова общаются друг с другом! Значит, то, из-за чего они поссорились, уже позади!

Но, заглянув в окно, он обнаружил не миссис Уайт, а мистера Уайта; тот стоял возле горки с фарфоровыми собачками.

Голубоглазый никогда никаких дел с мистером Уайтом не имел, хотя не раз его встречал — и в Деревне, и в школе Сент-Освальдс, где тот преподавал. Но вот так, к ним домой, да еще без жены мистер Уайт никогда не заходил…

Должно быть, он заехал сюда по дороге из школы; он даже свое длинное пальто снять не успел и в руках держал учительский портфель. Роста он был среднего, телосложения самого обыкновенного, руки маленькие, аккуратные. Его темные волосы уже начинали седеть, за стеклами очков в металлической оправе поблескивали голубые глаза. Мягкий, застенчивый человек с тихим голосом, старающийся никогда не быть в центре внимания. Но сейчас мистер Уайт показался Голубоглазому совсем другим. Жизнь с такой матерью выработала в Голубоглазом особое чутье, и он за версту ощущал нарастание любой напряженности или гнева. А мистер Уайт, пожалуй, был рассержен по-настоящему, это читалось даже по его позе, какой-то странно застывшей. Было видно, что он с трудом сдерживается.