Голубоглазый подобрался ближе, стараясь остаться незамеченным за живой изгородью из бирючины. Сквозь густые колючие ветки он видел профиль матери, которая стояла рядом с мистером Уайтом, чуть отвернув от него голову. Мать явно надела туфли на высоком каблуке — это-то Голубоглазому было совершенно ясно, в них она всегда казалась значительно выше; но даже сейчас, в этих туфлях, она все равно была маленькой, мистеру Уайту едва по плечо. Через некоторое время мать вдруг встрепенулась, подняла голову и вызывающе взглянула мистеру Уайту прямо в глаза; несколько минут они стояли совершенно неподвижно, мать улыбалась, а мистер Уайт как завороженный смотрел на нее.

Потом сунул руку в карман пальто и вытащил то, что Голубоглазый поначалу принял за книжку в бумажной обложке. Мать взяла «книжку», раскрыла ее, и тут искренне ваш понял: это же пачка банкнот, хрустящих, новеньких банкнот!..

Но за что мистер Уайт платит ей? И почему так из-за этого сердится?

И в это самое мгновение Голубоглазого осенило, причем мыслил он на редкость ясно, по-взрослому: а что, если мистер Уайт и есть его отец, которого он никогда не видел? Что, если это и есть пресловутый мистер Голубые Глаза? Что, если миссис Уайт все узнала? Это объясняло и ее холодность, и бесконечные пересуды в Деревне. Это объясняло очень многое: и то, что мать сумела устроиться на работу в школу Сент-Освальдс, где преподает мистер Уайт, и ее откровенную неприязнь к его жене, и эти деньги, которые он принес ей…

Прячась за изгородью из бирючины, Голубоглазый вытягивал шею, чтобы получше все рассмотреть, чтобы уловить в чертах этого человека хотя бы слабое отражение себя.

Наверное, мистер Уайт все-таки заметил, что кто-то прячется в кустах, и насторожился. На мгновение их взгляды пересеклись; увидев, как расширились от удивления глаза мистера Уайта, как он вздрогнул, Голубоглазый не выдержал и бросился бежать. Вопрос о том, может ли мистер Уайт быть его отцом, в тот момент отошел на второй план, важнее была мысль о том, что мать наверняка сдерет с него шкуру живьем, если выяснит, что он шпионил за ней. Но насколько он потом понял, мистер Уайт скрыл от нее, что видел, как за ними в окно кто-то наблюдал.

Настроение у матери совершенно исправилось; она перестала жаловаться на нехватку денег. После того случая несколько недель, а затем и месяцев прошли совершенно спокойно, отчего подозрения Голубоглазого не только усилились, но и превратились в уверенность: Патрик Уайт — его отец.

Время: 22.35, понедельник, 4 февраля

Статус: ограниченный

Настроение: веселое

Музыка: Black Sabbath, Paranoid

Значит так, если ты не ответишь, я просто буду стирать все твои комментарии. Пока ты на моей территории, JennyTricks, и тут действуют мои правила. Но меня не покидает ощущение, что я хорошо тебя знаю. Или, может, мы были знакомы раньше? А теперь ты зачем-то выслеживаешь меня?

Выслеживаешь… Вот уж зловещее слово! Точно ядовито-зеленый стебель какого-то растения, на котором однажды распустится отвратительный цветок. Впрочем, в Сети все воспринимается иначе. Существуя в виде вымышленных персонажей, мы можем позволить себе даже роскошь антиобщественного поведения. Меня тошнит от бесконечных замечаний и жалоб, что, дескать, такая-то (или такой-то) почувствовала себя оскорбленной, услышав те или иные выражения, а кто-то счел себя опороченным после совершенно невинной фразы, в которой разглядел намеки сексуального характера. Ох уж эта чрезмерная чувствительность! Вы меня извините, но, по-моему, писать посты прописными буквами — далеко не то же самое, что выкрикивать оскорбления кому-то в лицо. И маленькое, пусть даже язвительное, замечание — далеко не то же самое, что физический удар. В общем, убирайся отсюда, JennyTricks. Что бы ты ни хотела сказать, меня это вряд ли заденет. Хотя признаюсь, мое любопытство ты разбудила. Ответь все-таки, мы раньше с тобой встречались?

Остальная часть моей онлайновой аудитории демонстрирует весьма приятное восхищение моими опусами, особенно ClairDeLune, которая посылает мне «критические замечания» (это ее выражение) по поводу каждого поста, комментируя особенности стиля и поэтической образности. Мое последнее творение, по ее словам, «является интуитивно точным с психологической точки зрения и представляет собой явный прорыв к новой, более зрелой манере».

Кэп, человек куда менее тонкий, просит, как обычно, побольше драматических подробностей, побольше страданий и крови. Токсик, у которого один секс в голове, настаивает на более ясной и приземленной манере. Иначе, как он говорит, «от твоих историй, чувак, может запросто снести крышу. Вспоминай иногда и о моей башке…»

Что же касается Крисси, то она каждый раз шлет мне слова любви — любви обожающей, некритичной, абсолютно рабской, — которая выражается фразами вроде «ты классный!» на баннере, выполненном из маленьких розовых сердечек…

Альбертина никаких комментариев не дает. Она вообще редко что-то комментирует. Возможно, мои истории тревожат ее. Хотелось бы на это надеяться. А иначе зачем я вообще выкладываю их в Сеть?

Я снова видел ее сегодня днем. Красное пальто, черные волосы, в руке — корзинка для провизии. Она спускалась с холма по направлению к Молбри. На этот раз у меня с собой был фотоаппарат, причем с телевиком, и я ухитрился сделать несколько очень четких снимков, спрятавшись на крошечном пустыре в конце Милл-роуд, прежде чем был вынужден свернуть наблюдение из-за одного типа, выгуливавшего там собаку.