– Погоди, – писарь снова посыпал страницу тетрады песком.

«Парадокс,» – подумал Кирко. – «Йеро почти наверняка умер счастливым, с мечом в руке и имени Тиры на устах. Но можно ли считать его жизнь счастливой, если она была так трагически прервана? Или, может, как раз тот и счастлив, кто умер молодым, не успев испытать разочарование зрелости и немощность старости?»

– Говори дальше, – Кенеро перевернул страницу.

– «Под начало Аркилло, со всей багряной гегемонии собралось огромное войско, равного которому не было видано много веков. Автократор стал упражнять войско и и укреплять ежедневными учениями военную опытность новобранцев, Тира анасса же повелела Сатерио, хилоургу и топотириту, построить великий флот, а Фероико, стратопедарху сифонистов, оснастить его паровым ходом и огненным боем. Вначале, в этом благородном порыве им благоприятствовала удача, но завистливая судьба не пожелала направить к цели паруса их успеха, с неистовой жестокостью она стала дуть в обратную сторону и погрузила их предприятие в пучину гибели. [157] »

– Кто это сказал: «Еще одна такая победа, и мы останемся без войска?» – осведомился Кнур, по одной собирая с пола шестерни, высыпавшиеся из разрубленного кем-то пополам механизма, сравнительно недавно показывавшего время, вид лунного серпа, и каждый час игравшего новую песню.

– Аэко, тиран Амбракии, двоюродный брат гегемона Алкимо, – пересыпая речь этлавагрскими титулами, объяснил Торлейв, только что вошедший в палату. – Примерно в то же время, на месте Бирки стоял ледник в двести саженей высотой, а через пролив из Энгульсея в Трегорланд зимой можно было переехать по льду на панцирном единороге. Что как раз сделал Кром. И здесь дроттары побывали?

Горм развел руками. Баранья кость в его правом кулаке и сакс в левом придали движению особенную убедительность. Он направил свой взгляд в сторону стены, где выложенный из маленьких кусочков полупрозрачного цветного стекла Атремо в крылатом серебряном шлеме (стекло с подложкой из серебряного листа, не иначе) отрубал руку с мечом какому-то противнику в красно-черном, возможно, Малеро. По дивной работе кто-то прошелся топором или булавой, оставив все действующие лица, собственно, без таковых. Прожевав кусок жилистой баранины, ярл пожаловался:

– Их кашей с медом не корми, а только дай какую-нибудь драгоценность изуродовать. Золотую деву из Гафлудиборга, и ту в куски изрубили и переплавили.

Торлейв нахмурился и, словно нехотя, сказал:

– То приказал Йормунрек.

– А он-то с какой стати? – не понял Кнур. – Его богиня, не его, а такой работе ж цены нет!

Мудрец замедлил с ответом.

– Но Сварога в Альдейгье – точно дроттары. Они же – Былятины свитки и в здешнем дворце… биб ли, а те – ку. И всё от слабости веры, – сообщил Щеня, сидевший на одной скамье с Гормом, и приложился к деревянной чаше.

Знахарь почему-то наотрез отказывался пить пиво или вино, как все, из серебряных кубков.

– Как это? – удивился Кнур.

– Все, что вызывает у них сомнения, они рушат. Будь вера сильна, меньше б сомневались, навьи слуги.

– Иырр? – Хан, устроившийся на полу поперек прохода во внутренний дворик, недвусмысленно напомнил Горму, что не только ярлы любят погрызть бараньи косточки.

Кинув просимое пёсику и сунув сакс в голенище, Горм встал из-за стола и присел на корточки рядом с кузнецом, помогая ему собирать части. Левое колено вроде бы снова работало, правда, до конца не гнулось.

– Еще такая победа, говоришь? Ну, может, не одна, а две, но правда твоя, крепко мы огребли, – ярл передал кузнецу кусок пластины с насеченными по дуге знаками. – Не начни их дружинники вдруг за борт прыгать, вообще могли все к Эгиру за соленым пивом отправиться.

– Или если б Кормилец Воронов на тот корабль пошел, что вторым взорвался, – не вставая с колен, Кнур подпер подбородок рукой. – Как они так подгадали, чтоб котлы и оба огнемета вместе долбанули? С огнеметами-то понятно, но пар… тут же надо точно давление знать?

– Да, сотни две тот взрыв и так положил. Этлавагр вряд ли удержим, не говоря уж о Серкланде к югу. Как новый год начнется, надо будет под зиму на Килей уходить.

– Почему не удержим? – кузнец соединил кусок с другим. – Их флот вместе с красной владычицей на дне?

– Этого Йормунрек и хотел. Без красного флота, весь Мидхаф наш. Теперь слушай. Нашего войска всего осталось меньше двух тысяч. В одном Этлавагре народу тысяч пятьдесят, если не больше. Почти как в Альдейгье. Одно дело по такому городу набегом пройти, это мыслимо, а сесть в нем, да еще без языка, ну никак не выйдет. Позавчера вот двое сноргов забрели в… как его… вонючее такое место под холмом… Птокотио, так сегодня утром их голых и зарезанных выловили из гавани. Нам повезло, что в этот загородный дом на постой попали – и к гавани близко, и все время за меч хвататься не надо.

Со двора донесся странный звук, как будто тошнило мамонта. В прямом противоречии с только что сказанным Гормом, Торлейв схватился за меч и выглянул наружу. Кривой, спавший на солнышке в куче изрубленных дроттарами и, скорее всего, некогда прекрасных и драгоценных расписных полотен, повернулся на другой бок, не выпуская из любовных объятий огромный винный кувшин, опустошенный до последней капли. Его храп на время затих.

– Потом, дело не только в том, сколько в битве потеряли, – добавил старый кораблестроитель, успокоившись и садясь за стол. – О ком мне пьяный тролль напомнил… Как же, Адальстейн с дружиной домой ушел, мол, чтоб снова альбинги не напали.