Кирко вздохнул.

– Сколько их еще было, молодых, деятельных, и влюбленных в Тиру. Теперь кто чаек кормит, кто рыб. Снова пиши! «Этот Аркилло, по приказу анассы построив новые келандионы и собрав войска…»

– А стоит нам вообще трудиться? – вдруг спросил Кенеро. – Говорят, историю пишут победители…

Схоласт задумался.

– Стоит! – ответил за него Плагго, войдя в шатер.

За один день и одну ночь, пресбеус постарел на больше лет, чем отведено среднему смертному. Его нижняя челюсть и правая рука тряслись, но взор был непреклонен. Старец продолжил:

– И побежденные, мы обязаны рассказать потомкам, что было.

– А если Эрманореко найдет записи и велит их сжечь, как он сжег хроники венедов? – возразил писарь.

– Может сжечь, может и не сжечь, один список может уцелеть, пусть даже и в виде палимпсеста, всякое бывает. На то и история, чтобы учить одно одобрять и ставить в пример, другого же гнушаться и избегать. Надо, чтобы не осталось в неизвестности все полезное и ценное, и чтобы никто не делал попыток ввергнуть себя в ужасные и вредные начинания. Может, не сейчас, а лет через двести кто-нибудь найдет и прочтет. Только если не запишем, точно ничего не останется. А если нашей истории не останется, это еще хуже, чем поражение – тогда нас все равно что и не было. Продолжай, Кирко! – Плагго попытался отмахнуться, но схоласт помог ему сесть в кресло, бережно поддержав.

– «И собрав войска, начал готовиться к нападению Эрманореко. Но варвары решили сначала направить свои корабли к земле гутанов, живших по соседству с Килией, на север через море. В это время Мено, епарх Адрамето, муж тщеславный и чрезмерно мстительный, затаивший в своем сердце недоброжелательность и коварство, помог Эрманореко обманом вторгнуться в Толаборо, престольный город Рекаредо, гутанского тирана. Так Мено спустя двадцать девять лет отомстил Рекаредо за соблазнение своих дочерей, но, ослепленный местью, совершил предательство против багряной гегемонии, вступив в союз с варварами и отдав под начало Эрманореко не только флот скеофоров, но и отряд васмулонов.»

– Беда наших колоний на южном материке в том, что они слишком много переняли у варваров, – заметил Плагго, пока Кенеро посыпал страницу песком, чтобы ускорить высыхание чернил. – Для распространения и поддержания таксиса нужно прилагать долговременное и сознательное усилие, а атаксия расползается сама собой, как пожар или оспа.

– «Тролио Маймуна, архон васмулонов, был знатоком военного дела, но жадность и славолюбие, что были в нем сильнее, чем здравый смысл, толкнули его на поддержку предательства Мено и сыновей. Тролио вместе с войском варваров захватил Толаборо и поставил Птуо, сына Рекаредо и внука Мено, тираном. Тороливо, стратег варваров и учитель Эрманореко, задержал отступление Рекаредо к твердыне Эубавеко и навязал ему битву на полпути между Толаборо и Эубавеко. Проиграв эту битву, тиран гутанов принес себя в искупительную жертву стихиям.»

Кирко пошевелил плечами. Мышцы отчаянно болели от непривычной нагрузки накануне, но еще неприятнее было странное ощущение пустоты где-то на периферии поля зрения. Так в детстве, после того как выпадал молочный зуб, его отсутствие некоторое время ощущалось сильнее, чем до того – привычное наличие. Поймав вопросительный взгляд писаря, схоласт перестал думать о дырках в восприятии и во рту и продолжил:

– «Разгромив гутанов, Тролио и варвары направили свое войско, почти не понесшее потерь и следовавшее в превосходном порядке, к стенам Эубавеко, где расположились воины архона Ардо, укрепив их метательными орудиями. Когда жители Эубавеко увидели многочисленное, искусно наступавшее войско, безудержный страх охватил их…»

«Безудержный страх имеет вид рогатой бочки с пометом гранатового дракона, оставляющей в небе дымный след, и летящей по дуге прямо в тебя,» – подумал схоласт и, не боли так отчаянно плечи, поёжился бы от слишком свежего воспоминания…

– Ложи-и-ись! – закричал один из пращников-сфендонитов, завербованных из городской черни.

Его товарищи, скорее всего, в недавнем прошлом Синие Лезвия, кинулись по палубе Мудрости Осфо врассыпную. Бочка с гулом пролетела над кораблем, едва не задев снасти, и упала в море саженях в десяти за правым бортом. Взрыва не последовало.

– Салаги, – стоявший у ограждения передней боевой башни, именуемой ксилокастрой, моряк-стратиот, владелец домика на берегу прямо к югу за кораблями и рыбацкой лодки, одобрительно ухмыльнулся оставшимся стоять Кирко и Йеро. – Попадет, все равно, ложись, не ложись…

Вислоусый хранитель мистерии не мог поручиться за причину, по которой его товарищ не распластался по доскам, но сам он на миг просто окаменел, как зайчонок под гипнотическим взглядом гигантской жабы. Вокруг продолжался бой. С десяток кораблей неприятеля, включая тот, с которого была пущена бочка, уже горели неугасимым фосфорным огнем. На третьем из пяти сифонофоров, названном в честь Алкио, предшественника Осфо на порфировом троне, тоже начался было пожар. Кроме того, после попадания двух разрывных снарядов, этот келандион основательно кренился вправо. Часть бронзовых листов, покрывавших левый борт Мудрости Осфо, больше не сияла, отражая солнце – ближе к передней части сифонофора, менее удачный для варваров взрыв оставил почерневшую вмятину. В некотором отдалении на северо-западе, над драккарами и снеккарами возвышался частично окованный железом и вооруженный четырьмя дальнобойными оксибелами черный келандион Эрманореко. Из двух пар его тонких черных труб поднимались струйки дыма. Боевые корабли гегемонии были выше и тяжелее, чем эта варварская подделка, но их наспех установленные паровые водометы, сработанные кузнецами из Притеники для меньших по размерам грузовых судов варваров, не справлялись с быстрым перемещением по воде огромных масс дерева, железа, и бронзы.

Впрочем, пока огненосному флоту гегемонии и не нужна была особенная подвижность. За счет своевременного предупреждения наблюдателей на маяке, даже медленно выйдя из гавани, сифонофоры успели встретить варваров в море, не дав им подойти к мысу, с севера защищавшему Лимен Мойридио. Воины Эрманореко, попытавшиеся прошмыгнуть между пяти исполинов или метнуть в них снаряды, сгорели заживо вместе со своими юркими суденышками, не сумев увернуться от струй дыхания гранатового дракона.

Моряк зачем-то засунул палец в рот, потом поднял его вверх и наклонил голову. Его загорелое лицо озарила улыбка. Алиэто (вот как, вспомнилось Кирко, звали стратиота-рыбака) во весь голос закричал: