– Поворачивай, задохнешься! – закричал Кнур.

– Вот тебе, чернец, за матушку! – Всемила чиркнула кремнем по кресалу.

Сноп искр зажег пропитанную селитрой конопляную веревку, по ней пламя побежало вдоль шеста к пороховой стреле, та зашипела и сорвалась вперед и вверх, оставляя за собой искрящийся дымный след, пронзивший черные клубы, продолжавшие литься из сопла. Ядовитая туча побагровела изнутри и схлопнулась в ослепительный шар, с громовым гулом разметавшийся дождем огненных языков. Черная туника Фьольнира, отброшенного на бронзовый котел, вспыхнула. Из недр котла побежали струйки жидкости, вскоре достигшей печи под паровым мехом. Последовал еще один взрыв. То ли он был действительно тише первого, то ли оглушенным предшествовавшим громом ушкуйникам, вступившим в бой на холме, так показалось.

– Выходит, если отраву смешать в определенной доле с воздухом… – Кнур, своевременной помощью Никовуши избавленный от одного из противников и сам прикончивший второго, опустил топор, с иззубренного лезвия которого капала кровь, и задумался.

Последний из нападавших бросился было в бегство. Его остановил пущенный Волчком плашмя (трудный бросок) топор, воткнувшийся в спину чуть повыше поясницы. Ушкуйники бросились обнимать Всемилу, а рыжий Щеня, Гормов знахарь, почему-то преклонил перед ней колени и поцеловал деве черные от пороховой копоти руки. «Больно шустёр,» – решил Волчок.

– Альдейгья, бей! – заорал Волуй. – Яросве-е-ет!

– За Динас Малор! – поддержал Ренвард.

– Так тьма пожирает всех, кто ей служит, – молитвенно заключил этлавагрский травник, несмотря на холод, являвший свету Сунны голые волосатые ноги над стальными поножами и под краем длинной кольчуги.

Горм, едва удержавшийся в седле, пустил Готи рысью обратно по склону, там и сям утыканному кусками бронзы, дерева, и верховного жреца Одина. За ним бежал пес, в нескольких местах подпаленный, но чрезвычайно довольный на вид, сжимая в зубах внушительного размера комок черных перьев, все еще вяло подергивавшийся.

– Всадники! Всадники с моста! – закричал наблюдатель. – Сто сорок девять!

– Ну что они к нам привязались! – несколько громче, чем надо бы, посетовал Горм, видимо, оглушенный взрывами. – Кнур, ставь волкомейку! Это не просто всадники, это Маэль Мурхад!

Точно, за головным всадником скакал знаменосец, с белым львом на красном полотне. Вернее, там полагалось быть льву, но с тем же успехом это могла быть белая торфяная собака или даже белый завечерский смрадень наподобие тех, о которых рассказывал совершенно неправдоподобные байки Лютов зять. Всадники были отменно снаряжены и скакали споро, на свежих конях.

– Кром! – конунг подобрал с земли копье, уроненное им после взрыва, и поскакал им наперерез.

Его пес с сожалением положил обслюнявленного ворона на землю и отправился в том же направлении. К удивлению Волчка и других ратников на плосковерхом холме, Маэль, знаменосец, и еще дюжины три конных резко повернули к западу и врубились в гущу воинов Коннахта, все еще занятых обменом ударами с пешими дружинниками, ранее перешедшими через мост. Горм описал дугу и подъехал к тому месту, где ушкуйники помогали Кнуру и Всемиле взгромоздить на рогулину, торчавшую из заднего борта тележки, тяжеленную бронзовую болванку, которой при отливке было придано крайне приблизительное сходство с волком, разинувшим пасть и поджавшим лапы.

– Маэлю ненависть к Брианнову роду взор заволокла, – объяснил конунг. – Говорят, он несколько лет назад в Одинову веру перешел за одно Йормунреково обещание помочь с его кровной местью. Может, неспроста Йормунреков отравитель Бард Кетильссон и Йоарра с ватагой извел.

Большая часть этой речи пролетела мимо ушей ушкуйников, следивших за боем на соседнем холме. Выехавшие из Свартильборга врубились в скопление Брианновых воинов и без особых трудностей преодолели две трети расстояния до шатра старого конунга Туад Хумайна, над которым сиял золотой солнечный лик. Дальше их дела пошли туже. Куча полуголых коннахтцев с раскрашенными лицами насела на знаменосца, стащила его с коня, и с дикими воплями и хрустом забила дубинами. Самого Маэля встретил старый конунг, метнув в того копье с несуразно длинным наконечником, больше похожее на совню. Оружие воткнулось конунгу Лейгана в щит и застряло, волочась по земле. Маэль Мурхад отбросил щит и пустил коня навстречу Брианну, конный против пешего, занося длинный тонкий меч и вопя что-то вроде: «Вальдр галга а бу! Фои Мьоре а бу! Балар мак Буарайне!»

– По-каковски это он? – некстати спросил Никовуша. – «Вальдр галга» я еще понимаю, «хозяин виселиц,» а остальное…

Его вопрос остался без ответа. Брианн с непокрытой головой, на которой ветер с юга развевал седые космы, обеими руками раскручивал в воздухе меч еще длиннее, чем Маэлев, с отблескивавшей на солнце золотой гардой. Еще миг, и конунги, о смертельной вражде чьих родов была сложена не одна песня, должны были схлестнуться в битве…

Рука Маэля дернулась вверх, его конь попытался замедлиться, присев на задние ноги и оставляя копытами борозды в почве, поросшей травой, на берегах Руирхефа даже зимой сохранявшей оттенок зеленого. Конунг Лейгана мешком выпал из седла с кривой и плохо оперенной стрелой, торчащей из правой глазницы.

– На самом жгучем месте! – Волчок в досаде хлопнул правой рукой по верхнему краю щита.

Лес, до времени скрывший силу, неожиданно пришедшую на помощь теснимому левому крылу танов, издали казался густым. Вблизи оказалось, что подлесок в помине не дает достаточно прикрытия, чтобы избавиться от целеустремленной погони. Впрочем, было похоже на то, что за Бродиром с Ваннена никто не гнался. Это только довершало его унижение.