– Они не несут, а тащат, и не наказания, а мешки, – встрял Сильвер.

– Не на манеже! – Капитан хлопнул ладонью по столу. – Вы объяснитесь, полковник…

– Либо господин полковник, либо Лев Иванович, будьте любезны, – перебил Гуров, стремясь подчеркнуть, что никаких приятельских отношений между ними нет.

– Вы пришли в дом, – Капитан дернул подбородком, – начали среди хозяев искать преступника, теперь заявили, мол, обознался, извините. И чао? Вы убудете, мы останемся, будем друг на дружку глядеть и невольно думать. Раз сыскарь, господин полковник, обмишурился, может, он и в другой раз вляпался? А убийца средь нас так и разгуливает?

– Час назад зарезали не в вашем доме и не циркового, а чистой воды уголовника, – ответил Гуров. – Я убийцу не установил, но ясно, он из чисто уголовного мира. У убийцы хозяин неподалеку осел, имел неосторожность говорить по междугородному телефону с Москвой. Сегодня же, думаю, к вечеру мы номер установим, хозяина возьмем, он своего исполнителя нам с потрохами отдаст… – Сыщик словно запнулся. – Ну, тут дела чисто оперативные, цирк к ним отношения не имеет. Вы артисты…

– И наше место в буфете, – вновь сорвался Сильвер.

Капитан вновь шлепнул ладонью по столу, хотел на Сильвера прикрикнуть, но присутствующие засмеялись, начали вставать, разговаривать, и Сильвер под шумок захромал к двери и тихо выскользнул из кабинета.

– Михаил Семенович, вы должны понять… я одинока, мне страшно… – Женский голос звучал напряженно, раздалось всхлипывание, затем мягкий щелчок, пленка кончилась.

Гуров сидел в «Жигулях», портсигар-магнитофон лежал на приборном щитке.

Запись эту сыщик обнаружил утром, когда сидел в засаде у Аннушки. Вступив в борьбу с местной мафией, он напрочь забыл о пудренице, которую Юдин подарил очаровательной Ольге Дмитриевне, и о портсигаре. Сыщик вынул портсигар из кармана, машинально включил воспроизведение, хотел вновь прослушать разговор Ольги с мужем, а услышал эту фразу. С тех пор, если представлялась возможность, сыщик прослушивал ее вновь и вновь и не мог понять: Ольга говорит или нет, где и в какое время состоялась встреча с Рогожиным. Пудреница подарена Ольге, но это ничего не значит, она могла перекочевать в сумку другой женщины. Запись была очень слабая, забивалась шумами, значит, велась с расстояния, близкого к критическому.

Ольга? Возможно, и не она. Главное, что в деле замешана женщина. Гуров забрал портсигар, сунул в карман. «Значит, я ошибаюсь, и Рогового в деле нет: он никогда женщине не доверится».

Мигнул красным глазом и запищал лежавший на соседнем сиденье передатчик. «Значит, я не во всем ошибаюсь, кое-что угадываю, – самодовольно подумал сыщик и повернул ключ зажигания. – Убийца поверил и двинулся на встречу с руководителем».

У двух работников цирка были машины, и к обеим сыщик прикрепил «клопы», находившиеся в «дипломате». Операция, которую задумал и теперь проводил Гуров, изобиловала многочисленными «если», «может быть», да и в принципе была достаточна наивна. Однако при всем рационализме сыщик работал по принципу: делай, что можешь, главное – шагай, не стой на месте.

Гуров был убежден, что существуют убийца и его руководитель. Оба неизвестны. Один рядом, второй – на некотором отдалении, и установить их можно только во время встречи, которую надо спровоцировать. Конечно, убийца поедет к руководителю, а не наоборот, и у него должна быть машина, человек такого масштаба не может обойтись без транспорта. В цирке машин было три: «Москвич» Колесникова исключается, остаются две, их сыщик и «пометил», благо располагал современной аппаратурой. Затем, как известно, Гуров продвинул дезу: мол, руководителя нащупал и вечером его будут задерживать. Тут и возникали многочисленные «если» и «может быть». Если сыщик не ошибался и убийца действительно находился в кабинете. Если находился, то поверил ли? Поедет на встречу или просто предупредит по телефону? Может быть, сыщик ошибается, и у убийцы нет машины или она есть, но зарегистрирована на другое лицо и находится в ином месте. Полемизируя сам с собой, сыщик стремился быть как можно более критичным и объективным и слегка кокетничал. Конкретные подозрения у Гурова появились после убийства капитана Фрищенко, а сегодня, когда убили Клыка, подозрения переросли в уверенность, но сыщик был достаточно опытен и знал, что девяносто процентов не сто, потому оценивал свои действия критически.

Машина с «клопом» двинулась, но это ничего не значит, возможно, абсолютно невиновный человек едет по делам или в гости. Сыщик взглянул на прибор слежения, расстояние три километра, можно приблизиться. Он прибавил скорость, но не приблизился, значит, в той машине тоже поддали газу. Миновали центр, проскочили окраины, выехали на шоссейку – все как и предполагалось…

Когда цирк загремел оркестром и двинулся восвояси, Стаднюк понял, что Гуров и Клык отбывали в фуре, но не испугался, проводил артистов равнодушным взглядом, милиции дал отбой, сказал парням Крещеного, что они могут расходиться и спокойно пить водку, и отправился в управление на ковер.

Выслушав доклад подчиненного, генерал начал закипать, но опытный опер, опередив взрыв, сказал:

– А чего нам волноваться, товарищ генерал? Вам же по телефону дали согласие, значит, мы как бы передали эстафетную палочку, и полковник уже не наша головная боль.

– А чья боль? – тоном ниже, чем собирался, спросил генерал. – В случае провала…

– Простите, Илья Николаевич, такого быть не может, – перебил Стаднюк. – Коли они сказали «да», значит, уверены.

– Сейчас уверены, потом передумают.