Ромка насупился, губы у него задрожали, загорелое, дочерна пропеченное личико сделалось старческим, но в следующий миг он одолел себя и двинулся дальше.

Дверь в квартиру оказалась открыта - значит, мать была дома. Ромка, стараясь не производить ни одного звука - главное, чтобы браслеты не забренчали, - вошел, поморщился от гадкого застойного духа, пропитавшего стены - даже в подвале такого духа не было, они там с Витьком каждое утро мылись, часто принимали душ (имелось в подвале и такое место), - заглянул вначале на кухню, потом в комнату.

Мать лежала на старой железной кровати, запрокинув голову и сложив руки на груди крестом, будто мертвая. Ромка вначале и подумал, что она мертвая, но мать шевельнулась, трубно вздохнула, побулькала чем-то в горле и опять затихла.

Губы Ромки задергались. Не от жалости к матери, не от радости, что он ее увидел, - от злости. Он подумал, что неплохо бы найти в квартире осколок разбитой бутылки и всадить ей в горло поглубже. Он поискал глазами по полу - не найдется ли где такого, но осколка подходящего не нашлось, и Ромкина злость угасла.

Он понял, что дома ему делать нечего, да и нет у него дома - мать, как проснется, снова выпорет его, а потом привяжет проволокой к ножке стола либо просто-напросто пришибет табуреткой.

Рот у него задергался сильнее. Мать вновь трубно вздохнула, зашевелилась, Ромка еще раз поискал глазами бутылочный осколок, - раньше их было много, а сейчас нет, видать, мать в кои-то веки убралась, разочарованно вздохнул и ушел.

Рот у него продолжал обиженно дергаться, в животе возникло тупое, тяжелое жжение, будто вместо хлеба он съел кусок глины, на глаза наполз влажный туман.

Он тихо, едва волоча ноги, побрел на рынок, к Витьку Кононову, который, наверное, уже обыскался его. Ромка понял, что другого места, где бы он мог приткнуться, нету - только Витьков подвал.

Впереди осень, впереди зима - суровое время, которое надо будет одолеть, чтобы остаться в живых, а потом вновь встретить весну и лето... Без Витька, хозяина и рабовладельца, ему не выжить. Ежу понятно.

Замужем за крутым парнем

В Тульской области есть небольшой промышленный город Ефремов. Стоит он на реке с романтичным названием Красивая Меча и известен своим комбинатом, выпускающим искусственный каучук, а также еще кое-что по химической части; каждый второй житель города работает именно на этом комбинате.

Жила в Ефремове том девушка с толстовской фамилией Нехлюдова. Людочка Нехлюдова. Девушка она была видная, с длинными ногами и томным взглядом, сводившим с ума молодых офицеров из местной воинской части. Еще в школе на нее "положил глаз", как было принято тогда говорить, Колька Панков. Одно время он даже преследовал ее, но из этого ничего путного не вышло, поскольку мать Панкова работала аппаратчицей в цехе, которым руководил Людочкин отец. Людочкин отец топнул ногой на свою подчиненную, и Панкова-мама выдала своему отпрыску по первое число - тот не только на Людочку перестал смотреть, на всех девчонок перестал. Но, как оказалось, это было временное.

В городе Ефремове Колька Панков, когда подрос, стал считаться крутым парнем, а когда неожиданно скончался его отец - вместе с отцом исчезли всякие сдерживающие рамки, Колька Панков и вовсе покрутел. И кличкой обзавелся - Ясновельможный Пан. Отказа среди девчонок ему не было, но он теперь вновь начал вспоминать Людочку Нехлюдову, и в один прекрасный момент опять подкатился к ней. "Колбаской по Малой Спасской".

– Выходи за меня замуж, - предложил он вполне серьезно, - не пожалеешь!

Людочка смерила взглядом своего бывшего школьного ухажера-приставалу, отчеканила металлическим голосом:

– Ник-когда!

Колька дернулся, будто от удара, и сжал губы, под скулами у него вспухли два крупных желвака, в глазах полыхнуло что-то сатанинское, лихое. Людочке неожиданно сделалось жаль его, и она сказала:

– Вот когда станешь крутым не по ефремовским меркам, а по московским, тогда и разговор с тобою будет.
– Снова смерила его взглядом с головы до ног и отвернулась.

В ту же секунду Колька Панков исчез с ее глаз. А вскоре исчез и из города.

Появился Ясновельможный Пан в Ефремове через восемь месяцев. За рулем новенького "мерседеса" с экономичным дизельным движком, что сразу же было оценено местными знатоками автомобильной техники; одетый с иголочки, одежда его была украшена фирменными этикетками от "папы Версаче" - эти лейблы были пришпилены даже к заднице; с подарками. Матери он привез модное кожаное пальто до пят, которым хорошо в осеннюю пору подметать ефремовские тротуары - ни одного палого листа не останется, Людочке - роскошное платье, сшитое из черных блесток, и серьги с бриллиантами. Людочка зарделась: не ожидала таких подарков. Шутка ли - серьги с бриллиантами и платье от самого Лорана! Правда, кто такой Ив Сен-Лоран, она не знала, но имя звучало красиво, и она понимала - это шик! Это то самое, что надо! Она улыбнулась Кольке Панкову первый раз в жизни ободряюще, едва ли не призывно, а когда увидела его "мерседес", улыбнулась еще шире: Колька Панков начал ей нравиться.