На конном заводе имени Буденного была выведена знаменитая буденновская порода лошадей — специальная войсковая лошадь, которая и поныне высоко ценится специалистами за красоту, выносливость и высокие скаковые качества.

Коммуна «Сеятель» — попытка построить коммунизм в одном отдельно взятом хозяйстве. В 1920-е годы в советской России остались немцы, венгры, поляки, чехи, словаки, румыны и люди других национальностей, принимавшие участие в Гражданской войне на стороне красных. Возврат на родину для них был равнозначен дороге в тюрьму или на виселицу. Они воевали за коммунизм и приняли решение приступить к его строительству в России. Советское правительство выделило им громадный кусок земли под Сальском и помогло первоначальными кредитами.

Эти люди сотворили чудеса. Во-первых, они горели идеей. Во-вторых, они были западными или, как сейчас говорят, цивилизованными людьми. Они создали коммуну со следующими основными принципами: работают все вместе, руководство всех уровней выборное, дисциплина твердая; каждая семья живет отдельно, своего хозяйства и кухни не ведет, питание — в общей столовой, дети — в яслях, садах или школах.

Построили отличный жилой городок с каменными домами, уютными квартирами с водопроводом и канализацией, столовые, школы, клуб и т. п. В городке улицы и тротуары — асфальтированные, кругом палисадники и т. д.

Производственная база поражала воображение — все каменное, все добротное, везде электричество, везде механизмы. В коровниках захотевшие пить коровы нажимали носом кнопку в раковине — и вода текла.

Я попал туда на экскурсию, когда учился в четвертом классе. В это время дети моего возраста увлекались военной техникой, космонавтикой и произведениями Жюля Верна. Полет на Марс тогда считался вполне возможным делом, но когда я увидел корову, самостоятельно пьющую воду, был просто шокирован.

В голой степи были разбиты плодовые сады, размеры которых измерялись километрами. Все деревья — одинакового роста, все подстрижено, между рядами трактором все пропахано, никаких сорняков. Так же красиво содержались и зерновые поля. Поражала абсолютная чистота везде и абсолютное отсутствие заборов. Было непонятно, как можно жить без заборов, запоров и замков. Вот висят крупные прекрасные яблоки — подходи и рви, вот чудесный виноград, вот спелые арбузы. Почему все это не охраняется? Нам объяснили: свои не рвут — сознательные, чужие не появляются, поскольку коммуна расположена далеко от всех, а «на всякий случай» на дальних подступах дежурят конные патрули.

Опыт с построением коммунизма в отдельно взятом хозяйстве закончился плачевно. Во-первых, потому что в коммуне было очень много бывших иностранцев, и в 1936–1937 годах там с особым энтузиазмом искали шпионов, вредителей и других врагов народа. Во-вторых, начали отменять ранее выданные льготы и ограничивать права, а в-третьих, в связи с ростом хозяйства пришло много новых людей, убеждения и отношение к работе которых существенно отличались от тех, которые были свойственны его «отцам-основателям».

С началом войны коммуну преобразовали в колхоз — со всеми вытекающими последствиями.

Во времена моего детства Сальск был городом многонациональным.

В сальском русском языке было много украинских слов, говор был мягкий, хохляцкий. Никто никогда не разбирался, кто русский, а кто хохол — и мои сверстники, и я считали, что это одно и то же.

Близость к Кавказу и Калмыкии обусловила проживание в Сачьске калмыков, армян, лаков, татов, грузин и людей других национальностей. Но в нашей детской среде никогда никакого разделения по национальным признакам не было. Было другое — «с нашей улицы» или «не с нашей улицы» или из «такой-то школы».

По тем временам Сальск считался вполне приличным районным центром: крупный железнодорожный узел, большой каменный вокзал, центральная и несколько боковых улиц — мощеные, в центре каменные двухэтажные дома, хороший каменный кинотеатр, прекрасный городской парк, отличная городская библиотека, Дом пионеров, школы в хороших зданиях и т. п. Было несколько заводов и множество различных артелей. Все это в центре на небольшом участке, остальное же — одноэтажные саманные хаты, преимущественно с кровлями из камыша.

Главная достопримечательность — улицы. В сухую погоду пыль толщиной не менее десяти сантиметров. Пройдет машина, поднимет пыль — ничего вокруг не видно. В дождь — грязь неимоверная, с ноги сапог снимает. Самое приятное время — дня два после дождя. Протопчут дорожки, они мягкие, ходить по ним одно удовольствие — ни пыли, ни грязи.

Мои родители — школьные учителя. Отец — Иван Кузьмич, донской казак, учитель математики, окончил Томский учительский институт. Мать — Антонина Владимировна, кубанская казачка, с золотой медалью окончила гимназию в Ставрополе, что дало ей право на преподавание в школе. В советское время она училась в учительском институте и преподавала русский язык и литературу.