Около шоссе лежали с полчаса. Надо было пропустить растянувшуюся автоколонну.

— Вот бы когда поиграть с ними, — заметил Веремчук, поглядывая на пробегающие машины.

— Терпи, Борис. Поиграем на обратном пути, если удастся, — успокоил его Бойко.

Но вот и шоссейная дорога осталась позади.

— Теперь будет спокойнее, — весело заявил Королев. — Можно и закурить. Глушь, болота… Тут уже хозяйничают локотковские ребята.

— А правильно идем? — спросил Костров.

— Правильно, товарищ капитан. Насчет этого не беспокойтесь. Через три-четыре часа будем на месте.

Конференция приступила к работе рано утром. Она проходила в деревушке, которая уже давно была занята партизанами локотковской бригады. На далеких подступах к деревне Локотков выставил усиленные заслоны, засады, секреты. В тех направлениях, откуда можно было ожидать появления гитлеровцев, дороги заминировали.

Партизаны Локоткова чувствовали здесь себя уверенно, спокойно, как хозяева, ходили группами по деревне, распевали песни.

Через всю неширокую улицу висело полотнище, сшитое из парашютного шелка. На нем четкими буквами было написано: «Привет делегатам первой партизанской межбригадной партконференции! Смерть гитлеровским захватчикам!»

В небольшое помещение школы втиснулось около восьмидесяти делегатов. «В тесноте, да не в обиде», — шутил Пушкарев.

Добрынин познакомил своих делегатов с командирами соседней бригады. Разговорились. Внезапно появился начальник разведки Лисняк. Он что-то громко говорил и энергично проталкивался вперед, сопровождаемый шутками и смехом. Приблизившись к Зарубину, Лисняк раскинул свои мощные руки.

— Ну-ка, давай обниматься! — Он сдавил в своих мощных объятиях Зарубина. — Еще на коней будем спорить? — спросил он и захохотал раскатистым басом.

Потом он принялся жать руки Кострову, Рузметову и остальным гостям.

…У маленького стола, покрытого красным полотнищем, встал Пушкарев и попросил делегатов занять места. Мгновенно наступила тишина. Конференция открылась. В президиум избрали семь человек, еле-еле разместившихся за столиком.

Основному и единственному докладчику Пушкареву время не ограничивали, да он и сам не растягивал доклад. Он был скуп на слова и говорил только о самом главном.

Все с вниманием слушали секретаря подпольного комитета.

— Что можно сказать, дорогие друзья, о проделанной работе, чтобы было коротко и понятно? — начал Пушкарев. — В памятном сорок первом году осталась нас, коммунистов, в этих лесах малая горсточка, тридцать шесть человек, а сейчас вот здесь собралось одних делегатов восемьдесят человек. Это же армия! Я прошу поднять руки тех делегатов, которые до прихода в партизанские отряды были беспартийными.

Поднялось множество рук, по комнате прошел говор, раздались возгласы удивления.

— Вот лучший показатель нашей работы, — сказал Пушкарев. — Абсолютное большинство делегатов — молодые коммунисты, пришедшие в наши ряды в дни борьбы с врагом. Они успели не только вступить в партию, но и завоевать доверие своих товарищей, оказались их избранниками на конференцию. А что пришлось нам пережить, давайте вспомним…

В памяти делегатов возникли тяжелые дни сорок первого года, первые, еще неуверенные шаги отрядов, поиски активных средств борьбы, подготовка кадров командного состава, подрывников, разведчиков, разработка планов боевых операций, радость успехов, горечь неудач…

— Я верю, что наша конференция войдет в историю борьбы советского народа с иноземными захватчиками, — продолжал Пушкарев. — Это необычная конференция. Шесть делегатов не дошли до этой комнаты. Их на пути встретил враг, и они погибли в схватке с ним. Все присутствующие, как видите, сидят с оружием в руках, готовые встретить врага. У входа стоят пулеметы. Я не ошибусь, если скажу, что едва ли кому-нибудь из нас довелось ранее участвовать в работе такой конференции. Уже одно то, что мы, большевики-партизаны, под носом у оккупантов, на земле, которую они считают покоренной, собираемся в таком количестве и решаем, как лучше бить этих самых оккупантов, говорит о том, что мы хозяева русской земли.

Пушкарев познакомил делегатов с итогами партизанской борьбы, и эти итоги вызвали у каждого из присутствующих чувство гордости. Да и было чем гордиться, — хорошо поработали советские патриоты. Но впереди еще много трудностей, много испытаний, и об этом секретарь предупреждал коммунистов.

— Свою борьбу с гитлеровскими захватчиками мы должны сочетать и увязывать с интересами и планами командования Красной армии, — продолжал Пушкарев. — Фронт требует усиления диверсионных ударов по коммуникациям врага, и мы обязаны усилить их. Надо оседлать железные дороги, шоссе, большаки, проселки, надо дать почувствовать оккупантам, что мы — везде, мы — всюду. Подрывать мосты и пускать под откос воинские эшелоны надо регулярно, ежедневно, даже по нескольку раз в день, по заранее разработанному твердому, нерушимому графику. Надо поставить задачу — ни одного дня без крушения на железной дороге. Другая задача — еще шире поднимать народ на борьбу с врагом, сильнее разжигать в человеческих сердцах ненависть к оккупантам. Я беседовал со многими коммунистами и пришел к выводу, что некоторые из нас недооценивают работу среди населения районов, временно захваченных врагом: на это, дескать, нет времени. Так большевики говорить не имеют права. Может не хватать времени на отдых, на сон, на еду, но на работу его должно хватать. Давайте запомним это.

Делегаты одобрительно зашумели.

— Народ верит в победу, верит, что Красная армия разобьет врага, но ведь одной веры недостаточно. Запомните и разъясняйте всем, что за верой должны следовать дела. Это не мои слова. Они принадлежат любимцу народа и партии, железному Феликсу Дзержинскому, чье имя носит бригада товарища Локоткова. Это был девиз Дзержинского. Мало верить в победу, — надо биться за нее.

Пушкарев говорил о необходимости усилить подпольную борьбу в городах и поселках, селах, деревнях, подчеркивая при этом, что работа подпольщиков ответственна, сложна и опасна, что на их пути встретится много разочарований и трудностей, что неизбежны жертвы.