«Устал старик, — решил Беляк. — Устал, а крепится, не подает виду».

— Ничего, ничего, Карпыч, — бодро сказал Кудрин, как бы разгадав невысказанную мысль Беляка. — Не подведем!…

Найденов взял в руки флягу, отвинтил крышку, прищурил один глаз и понюхал.

— А-а! — крякнул он. — Любопытно бы сейчас по махонькой пропустить.

— Ну-ка, дай сюда, — потребовал Кудрин и, получив в руки флягу, завернул колпачок. — Ни-ни!…

— По капельке, — взмолился Найденов. — По крохотушечке…

Кудрин погрозил ему пальцем и сделал строгое лицо.

— Понюхал и хватит. Оставим на шабаш, — сказал он. — Разопьем у меня дома. Идет?

— Что же делать, — ответил Найденов, почесав в затылке. — Не возражаю, если твоя половина приклад хороший поставит.

— Хорош будешь и без приклада, — отшутился Кудрин. — Огурец соленый найдется, и достаточно.

Они приступили к работе.

Беляк знал, что после того как газета будет отпечатана, предстоит еще много хлопот. Газету надо было распространить не только в городе, но и по окрестным селам. Эта задача лежала на отряде, на его партийной и комсомольской организациях: завтра должны были приехать в город за газетами Багров и партизан Снежко. Микуличу, Найденову, Крупину было поручено расклеить газеты в городе. Все было уже обдумано, распланировано.

— Когда же нам явиться? — поинтересовался Беляк.

— Часа за два до свету, — не задумываясь, ответил Кудрин. Беляк и Микулич начали выбираться наружу.

Замкнув дверь, они остановились в удивлении, — с востока приближался и быстро нарастал гул самолетов.

— Неужели наши? — сказал Беляк и взглянул на небо.

— Конечно, наши, — уверенно подтвердил Микулич. — Разве немцы в такую ночь поднимутся?

Микулич оказался прав. Надрывно завыла сирена, и по небу беспокойно забегали лучи прожекторов. Они беспомощно натыкались на мутные облака, ломались, скрещивались, вновь расходились в стороны. Беспорядочно захлопали запоздавшие зенитки, затарахтели пулеметы, прорезая тьму светящимися строчками трассирующих пуль. Невидимые с земли, укрытые низкими облаками, самолеты спокойно проплыли над городом, развернулись и пошли в сторону южной окраины, к аэродрому. И стало вдруг светло как днем. В небе повисли огромные светящиеся шары: от них отрывались и стекали вниз огненные струйки.

Земля качнулась. Беляк и Микулич перебежали поляну и встали около сторожки. Вдали грохотало, земля тряслась от разрывов бомб. Зенитки продолжали остервенело стрелять, но прожекторы уже погасли.

Советские самолеты бомбили аэродром. Бомбежка продолжалась не больше двадцати минут и закончилась взрывами огромной силы, потрясшими весь город. Это взлетели в воздух штабели авиационных бомб.

Потом самолеты ушли, и все стихло.

С утра 23 февраля город зашевелился, точно растревоженный муравейник. Почти на всех улицах, на столбах, на стенах домов и заборах была расклеена небольшая, аккуратно отпечатанная подпольная газета «Вперед» — орган бюро окружкома коммунистической партии.

На лицевой стороне газеты большими буквами были приведены слова: «Наши силы неисчислимы. Зазнавшийся враг должен будет скоро убедиться в этом». «Все силы народа — на разгром врага! Вперед, за нашу победу!»

В передовице рассказывалось о том, как бьется с врагом доблестная Красная армия, остановившая наступление гитлеровских полчищ и нанесшая им сокрушительные удары под Москвой, Тихвином, Ростовом-на-Дону, Ельцом. Сообщалось, какие потери понес враг, откатываясь на запад, теряя технику и усеивая дороги трупами своих солдат и офицеров. Статья призывала всех советских граждан в районах, оккупированных врагом, множить ряды народных мстителей, создавать новые партизанские отряды, истреблять фашистов.

«Наше дело правое! Победа будет за нами!» — этими словами кончалась передовая.

«Дорогие товарищи, поздравляем вас с двадцать четвертой годовщиной нашей родной Красной армии, борющейся за честь и независимость советской Родины!» — говорил лозунг.

В статьях шла речь о том, как живет в эти дни наше государство, описывались героические подвиги советских людей на фронте и в тылу.

Газета была подобна бомбе огромной силы, разорвавшейся посередине города. Оккупанты всполошились. Карательные, следственные, разведывательные органы гитлеровцев были подняты на ноги. Полицейские метались по городу, с ожесточением срывая расклеенные листки газет.

В управе, под председательством Чернявского, шло экстренное совещание. Заместитель бургомистра, взволнованный, бледный, информировал собравшихся.

— Эксперты точно установили, — говорил он, — что большевистская газета отпечатана шрифтом и красками типографии управы. Вы представляете себе, что это значит? Это дерзость, не имеющая границ! Нам никто этого не простит. За подобные вещи по головке гладить не будут. — Повысив голос до визга, он закончил: — И не только я один буду отвечать! Все, все вы со мной вместе!

Гестаповцы отправили в тюрьму почти весь русский персонал типографии и отстранили от работы директора-немца. Сорвался выход в свет двух очередных номеров газет оккупантов.

«Зато наша вышла! — от всей души радовался Кудрин. — Пусть нашу народ почитает, она интереснее».

Он сидел у себя дома с Найденовым. На столе лежала фляга с водкой, оставленная «на шабаш».

— Ну, задали мы им хлопот, Михаил Павлович! — смеялся Найденов. — Долго теперь не успокоятся. Давай-ка по махонькой за наш первый номер. — Он взял флягу, бережно, чтобы не пролить ни одной капли, наполнил две граненые стопки. — За первый, но не последний!