Том 8. Стихотворения, поэма, очерки 1927
вернуться

Маяковский Владимир Владимирович
Шрифт:

[ 1927]

Размышления о Молчанове Иване и о поэзии *

Я взял газету и лег на диван. Читаю: «Скучает Молчанов Иван» * . Не скрою, Ванечка: скушно и нам. И ваши стишонки — скуки вина. Десятый Октябрь у всех на носу, а вы ухватились за чью-то косу. Любите и Машу и косы ейные. Это ваше дело семейное. Но что нам за толк от вашей от бабы?! Получше стишки писали хотя бы. Но плох ваш роман. И стих неказист. Вот так любил бы любой гимназист. Вы нам обещаете, скушный Ваня, на случай нужды пойти, барабаня. Де, будет туман * . И отверзнете рот на весь на туман заорете: — Вперед! — Де, — выше взвивайте красное знамя! Вперед, переплетчики, а я — за вами. — Орать «Караул!», попавши в туман? На это не надо большого ума. Сегодняшний день возвеличить вам ли, в хвосте у событий о девушках мямля?! Поэт настоящий вздувает заранее из искры неясной — ясное знание.

[ 1927]

Понедельник — субботник *

Выходи, разголося песни, смех и галдеж, партийный и беспартийный — вся рабочая молодежь! Дойди, комсомольской колонны вершина, до места — самого сорного. Что б не было ни одной беспризорной машины, ни одного мальчугана беспризорного! С этого понедельника ни одного бездельника, и воскресение и суббота понедельничная работа. Чините пути на субботнике! Грузите вагоны порожненькие! Сегодня — все плотники, все железнодорожники. Бодрей в ряды, молодежь комсомола, киркой орудующего. Сегодня новый кладешь камень в здание будущего.

[ 1927]

Автобусом по Москве *

Десять прошло. Понимаете? Десять! Как же ж поэтам не стараться? Как на театре актерам не чудесить? Как не литься лавой демонстраций? Десять лет — сразу не минуют. Десять лет — ужасно много! А мы вспоминаем любую из минут. С каждой минутой шагали в ногу. Кто не помнит только переулок Орликов?! В семнадцатом из Орликова выпускали голенькова. А теперь задираю голову мою на Запад и на Восток, на Север и на Юг. Солнцами окон сияет Госторг, Ваня и Вася — иди, одевайся! Полдома на Тверской (Газетного угол). Всю ночь и день-деньской — сквозь окошки вьюга. Этот дом пустой орал на всех: — Гражданин, стой! Руки вверх! — Не послушал окрика, — от тебя — мокренько. Дом — теперь: огня игра. Подходи хоть ночью ты! Тут тебе телеграф — сбоку почты. Влю — блен весь — ма — вмес — то пись — ма к милке прямо шли телеграммы. На Кузнецком на мосту, где дома * сейчас растут, — помню, было: пала кобыла, а толпа над дохлой голодная охала. А теперь магазин горит для разинь. Ваня наряден. Идет, и губа его вся в шоколаде с фабрики Бабаева. Вечером и поутру, с трубами и без труб — подымал невозможный труд улиц разрушенных труп. Под скромностью ложной радость не тая, ору с победителями голода и тьмы: — Это — я! Это — мы!

[ 1927]

Было — есть *

Все хочу обнять, да не хватит пыла, — куда ни вздумаешь глазом повесть, везде вспоминаешь то, что было, и то, что есть. От издевки от царёвой глаз России был зарёван. Мы прогнали государя, по шеям слегка ударя. И идет по свету, и гудит по свету, что есть страна, а начальствов нету. Что народ трудовой на земле на этой правит сам собой сквозь свои советы. Полицейским вынянчен старый строй, а нынче — описать аж не с кого рожу полицейского. Где мат гудел, где свисток сипел, теперь — развежливая «снегирей» * манера. Мы — милиционеры. Баки паклей, глазки колки, чин чиновной рати. Был он хоть и в треуголке, но дурак в квадрате. И в быт в новенький лезут чиновники. Номерам не век низаться, и не век бумажный гнет! Гонит их организация, гнет НОТ * . Ложилась тень на все века от паука-крестовика. А где сегодня чиновники вер? Ни чиновников, ни молелен. Дети играют, цветет сквер, а посредине — Ленин. Кровь крестьян кулак лакал, нынче сдох от скуки ж, и теперь из кулака стал он просто — кукиш. Девки и парни, помните о барине? Убежал помещик, раскидавши вещи. Наши теперь яровые и озимь. Сшито село на другой фасон. Идет коллективом, гудит колхозом, плюет на кобылу пылкий фордзон * . Ну, а где же фабрикант? Унесла времен река. Лишь когда на шарж заглянете, вспомните о фабриканте. А фабрика по-новому железа варит. Потеет директор, гудит завком. Свободный рабочий льет товары в котел республики полным совком.

[ 1927]

Гимназист или строитель *

Были у папочки дети — гимназистики. На фуражке-шапочке — серебряные листики. В гимназию — рысью. Голова — турнепсом. Грузит белобрысую — латынью, эпосом. Вбивают грамматику в голову-дуру, мате-ма-тику и литературу: «Пифагоровы штаны на все стороны равны…» * «Алексей, Гордей, Сергей, Глеб, Матвей да Еремей…» * Зубрят Иловайских * , приклеив к носу, про Барбароссов * и про Каноссу * . От новых переносятся к старым векам, перелистывают справа налево; дескать, был мусью Адам, и была мадам Ева. В ухо — как вода, из уха — как водица, то, что никогда и никому не пригодится. В башку втемяшивают, годы тратя: «Не лепо ли бяше, братие…» * Бублики-нули. Единицы леса… А сын твердит, дрожа осиной: «Пой, о богиня, про гнев Ахиллеса, Пелеева сына» * . Зубрит — 8 лет! — чтобы ему дорасти до зрелости и до премудрости. Получит гимназистик аттестат-листик. От радости — светится, напьется, как медведица. Листик взяв, положит в шкаф, и лежит в целости аттестат зрелости. И сказки про ангелов, которых нет, и все, что задавали — до и от — и все, что зубрили восемь лет, — старательно забывают в один год. И если и пишет — ученый и прыткий, — то к тете, и только поздравительные открытки. Бывшие гимназисты — в дороге, в избранной, кому понадобился вздор развызубренный?! Наши не сопели ни по каким гимназиям, учились ощупью, по жизни лазая, веря в силу единственной науки — той, что облегчает человечие руки. Дисциплина машин, электричество, пар учат не хуже учебников и парт. Комса на фабрике «Красная нить» решила по-новому нитки вить * . Ночами она сидит над вопросом: как лучше укладывать нитки по гроссам? Что сделать, чтоб ящики с ниткой этой текли по станку непрерывной лентой? На что по селам спрос настоящий — большой продавать или маленький ящик? С трудом полководя чисел оравою, считают и чертят рукою корявой. Зубами стараются в гранит вгрызаться, в самую в «раци — онализацию». И вот, в результате грызенья гранита — работы меньше и больше ниток. Аж сам на комсомолию эту серебряным глазом, моргая сквозь смету, глядит пораженный рубль сбереженный. Остались от старого ножки да рожки, но и сейчас встречается дядя такой, который в глупой зубрежке науки без толку долбит, как дятел. Книга — книгой, а мозгами двигай. Отжившие навыки выгони, выстегав. Старье — отвяжись! Долой советских гимназистиков! Больше — строящих живую жизнь!

[ 1927]

Баку *

I
Объевшись рыбачьими шхунами досыта, Каспийское море пьяно от норд-оста. На берегу — волна неуклюжа и сразу ложится недвижимой лужей. На лужах и грязи, берег покрывшей, в труде копошится Баку плоскокрыший. Песчаная почва чахотит деревья, норд-ост шатает, веточки выстегав. На всех бульварах, под башней Девьей * , каких-нибудь штук восемнадцать листиков. Стой и нефть таскай из песка — тоска! Что надо в этом Баку Детердингу * ? Он может купить не Баку — а картинку. Он может купить половину Сицилии (как спички в лавке не раз покупали мы). Ему сицилийки не нравятся? Или природа плохая? Финики, пальмы! Не уговоришь его, как ни усердствуй. Сошло с Детердинга английское сэрство. И сэр такой испускает рык, какой испускать лабазник привык: — На кой они хрен мне, финики эти?! Нефти хочу! Нефти!!!
II
Это что ж за такая за нефть? Что за вещь за такая паршивая, если, презрев сицилийских дев, сам Детердинг, осатанев * , стал печатать червонцы фальшивые? Сила нефти: в грядущем бреду, если сорвется война с якорей, те, кто на нефти, с эскадрой придут к вражьему берегу вдвое скорей. С нефтью не страшны водные рвы. Через волну в океанском танце на броненосце несетесь вы — прямо и мимо угольных станций. Уголь чертит опасности имя, трубы эскадры задравши ввысь. Нефть — это значит: тих и бездымен у берегов внезапно явись. Лошадь што?! От старья останки. Дом обходит, вязнет в низине… Нефть — это значит, что тракторы, танки — аж на рожон попрут на бензине. Нефть — это значит: усядься роскошно, аэрокрылья расставив врозь. С чистого неба черным коршуном наземь бомбу смертельную брось. Это мильонщиком стал оголец, если фонтан забьет, бушуя. Нефть — это то, за что горлец друг другу выгрызут два буржуя. Нефть — это значит: сильных не гневайте! Пожалте, колонии, — в пасть влазьте! Нефть — это значит: владыка нефти — владелец морей и держатель власти. Значит, вот почему Детердингу дайте нефть и не надо картинку! Вот почему и сэры все на нефть эсэсэрскую лезут. От наших Баку отваливай, сэр! Самим нужно до зарезу. Баку, 5/XII — 27 г.

Солдаты Дзержинского *

Вал. М.

Тебе, поэт, тебе, певун, какое дело тебе до ГПУ?! Железу — незачем комплименты лестные. Тебя нельзя ни славить и ни вымести. Простыми словами говорю — о железной необходимости. Крепче держись-ка! Не съесть врагу. Солдаты Дзержинского Союз берегут. Враги вокруг республики рыскают. Не к месту слабость и разнеженность весенняя. Будут битвы громше, чем крымское землетрясение. Есть твердолобые вокруг и внутри — зорче и в оба, чекист, смотри! Мы стоим с врагом о скулу скула, и смерть стоит, ожидает жатвы. ГПУ — это нашей диктатуры кулак сжатый. Храни пути и речки, кровь и кров, бери врага, секретчики * , и крой, КРО * !