В дрожащем от пережитого потрясения голосе девушки звучала особая многообещающая томность, от которой сердце галантного француза забилось сильнее. Именно в этот момент он бросил долгий нескромный взгляд на задравшуюся юбку и вздохнул, испытывая смешанное чувство облегчения и приятного предвкушения. Похоже, судебный иск ему не грозил, скорее наоборот.

– Вы полька?

– Нет, я русская, – покачала головой Аглая. – Разве не заметно по акценту? Ах, у меня так кружится голова… Мне просто необходимо немного полежать. Только, разумеется, не на шоссе.

– Может, поедем ко мне на виллу? – предложил Пьер.

Шоколадные глаза брюнетки распахнулись, демонстрируя изумленное восхищение.

– На виллу? Это далеко?

– Нет, совсем рядом.

– А ваша жена не станет возражать?

– Я не женат.

– Что ж! – улыбнулась жертва наезда. – В таком случае я принимаю ваше предложение.

– Нет-нет, не вставайте, я отнесу вас в машину на руках.

– Ах, вы такой сильный, – обвивая руками шею Бриали, восторженно прощебетала Аглая.

– Мне придает силы ваша красота, – вернул комплимент француз.

* * *

Две девушки, невидимые за кустами, растущими на склоне спускающегося к дороге холма, с жадным любопытством следили за тем, как Пьер бережно усаживает Аглаю в машину. Одна из них грызла яблоко, другая поочередно то наматывала на палец кончик длинного русого "хвоста", то и снова его разматывала.

– Ну, Глашка дает, – восхитилась та, что с яблоком. – Заявила, что подцепит миллионера – и добилась своего. Жаль, что я в детстве не занималась гимнастикой, иначе обязательно проделала бы такой же трюк.

– Может, еще и не подцепит, – завистливо сказала русоволосая. – Наверняка, этот тип женат.

– Не женат, – покачала головой девушка с яблоком. – У Глашки на мужиков нюх потрясающий – как у котов на валерьянку. Вот увидишь – ты и глазом моргнуть не успеешь, как она выскочит за него замуж.

– А вот и не выскочит. Спорим?

– Спорим.

– На что?

– На упаковку прокладок с "крылышками".

– Идет.

Русские туристки скрепили пари рукопожатием, и блондинка свободной рукой разбила сцепленные кисти.

* * *

Любительница яблок оказалась права. Пьер не успел понять, что происходит, как обнаружил, что он женат, а его некогда белоснежная вилла с романтичным названием "Флоренция" перекрашена в розовый цвет. Впрочем, радикальные изменения произошли не только во внешнем, но и во внутреннем облике его жилища.

Обустроив семейное гнездышко по своему вкусу, Аглая заскучала. Ее деятельная натура требовала достойного применения нерастраченной энергии. "Спускать пар" в спортзалах было лень, пуститься в любовные авантюры Глаша была бы не прочь, но не решалась: предусмотрительный Пьер настоял на включении в брачный контракт пункта о раздельном владении имуществом, и интрижка на стороне могла стоить ей слишком многого. Это означало, что избыток жизненных сил следовало в срочном порядке направить на достижение некой заманчивой цели.

Богатство у Аглаи уже было, как, впрочем, и любящий муж, и она, немного поразмыслив, пришла к выводу, что для полного счастья ей не хватает сущего пустяка, а именно славы. Путь к обретению мировой известности был очевиден: литературная деятельность. Довольно критиковать чужие произведения – она напишет шедевр и однажды, подобно Франсуазе Саган, проснется знаменитой.

Год спустя Глаша, удовлетворенно вздохнув, поставила последнюю точку в романе "Застывшие сны". Предвосхищая события, она уже видела себя изнемогающей под сладким бременем всемирной популярности.

"Уверяю вас, быть знаменитой совсем не так легко, как может показаться на первый взгляд", – скажет она журналистам.

Закрывая глаза, Аглая представляла, как она, облаченная в облегающее вечернее платье, принимает Нобелевскую премию из рук короля Норвегии.

"Нобелевская премия по литературе за эпическое и психологическое мастерство, благодаря которому был открыт новый литературный материк, вручается… (тут последует выразительная пауза) Аглае Глушко-Бриали за ее роман "Застывшие сны", – произнесет король.

Хотя нет… Он скажет: "За глубоко оригинальное искусство повествования, широкий охват действительности и выдающуюся силу эпического дарования, позволившего во всей полноте раскрыть трагизм женской судьбы, одновременно становящийся ее триумфом."

– Я – гений, – заявила Аглая, в двадцатый раз перечитывая сцену изнасилования чистой и невинной Дашеньки двухметровым казаком-некрофилом.

– Не стану подвергать сомнению твою гениальность, – с некоторой долей скептицизма заметил Пьер. – Но как ты опубликуешь роман в Европе? Написан-то он по-русски!