Бикчентаев Анвер Гадеевич
Шрифт:
— Грабитель, вошедший в дом, сам по себе страшен, — говорил прокурор. — Но хитрый и беспощадный вор, выдающий себя за фронтового друга погибшего отца, страшен трижды. Такой человек запускает свои грязные руки не только в сундук, но и в детские души, чтобы повести мальчишек по дорогам преступлений и страданий.
У Азамата невольно вырвался стон: вот кого он угощал лучшим куском и вот кому разрешил спать в постели Большого Сабира!
— «Фронтовой друг» не обыкновенный вор, — продолжал прокурор. — Он вроде бы теоретик своего грязного ремесла. Вспомним, что он тут, в этом зале, нам говорил: «Я знаю, что мальчишек, которых я вовлекаю в дело, отрываю от семьи и школы. Поэтому я стараюсь им дать то, чего они бывают лишены по условиям нашего ремесла. Я имею в виду кочевой образ жизни. Мы, воры, по существу, жрецы; А жрец, как известно, не может стоять ниже толпы. Поэтому я считаю, что современный вор должен быть культурным человеком. Не зря же я вожу их в театры, музеи и на выставки…» Вдумайтесь только в то, что говорит нам этот человек с семью фамилиями и пятью судимостями!
Маленькая женщина с красивой прической назвалась адвокатом. Когда она заспорила с прокурором, то Азамат засомневался: кто же из них нрав? Вот что удивительно: когда говорил прокурор, то казалось, что прав он, а когда заговорила она, то верилось только ей…
Никак Азамат?
Каждый получил по заслугам: Капитан — семь лет «строгой изоляции», Синяк — два года детской колонии, ему зачли все прошлые его проступки, а Самат отделался годом. Как только до сознания Азамата дошел смысл приговора, он с ужасом подумал: «Как же я один, без братана, буду теперь жить?»
Капитана он не жалел. Тут он был согласен с прокурором. Их мнения совпадали: «фронтового друга» можно было засудить на всю жизнь, от этого, конечно, другие люди не пострадают. Даже выиграют оттого, что такие типы, как Капитан, не будут путаться под ногами и выдавать себя за «фронтовых друзей».
Во время прочтения приговора голова Самата опустилась еще ниже. Азамат смахнул слезу, чего уж тут скрывать, жалко брата до невозможности. Не оправдали его, как того хотела адвокат и на что, по простоте своей души, надеялся Азамат.
Именно в этот миг в зале заседания раздался звонкий мальчишеский голос:
— Выше голову, Самат!
Осужденный живо обернулся, и впервые озарилось его лицо. Азамат сделал все, что он мог. Пусть в колонии не согнется Самат и не спотыкнется, а несет голову гордо, как положено сыну Большого Сабира.
В это мгновение Самат, наверное, очень отчетливо осознал, что ему придется хлебнуть немало горя.
Из коридора, куда увел их конвой, донесся его ответ!
— Не переставай мне верить!..
Потом уже Азамат никак не мог выкинуть из головы этот крик: «Не переставай мне верить!» Он неотступно звенел в ушах мальчишки.
Сперва Азамат и сам еще не осознавал, что он должен совершить. В такой день он не может просто вернуться домой. Только сейчас, спускаясь по крутой лестнице, мальчишка понял: ему во что бы то ни стало надо дождаться судью. Будет мужской разговор!
Судьи, очевидно, устают от заседаний не меньше, чем хирурги от операций. Каждый процесс уносит с собой много душевной энергии. К концу дня лишь мечтаешь об отдыхе и больше ни о чем. Ты должен хотя бы на несколько часов отгородиться от грабителей, клеветников, доносчиков, хулиганов, от всей этой швали. И заодно от прокуроров и адвокатов. Лишь полный покой давал передышку, заслоняя от усталости и опустошенности. «Не податься ли с удочкой на берег?» — размышлял Хаким Садыкович, не спеша спускаясь по крутой лестнице, которую он в шутку прозвал «Дорогой к инфаркту».
И когда перед ним возник вихрастый мальчишка, весь в веснушках, судье оставалось лишь удивиться:
— Никак Азамат?
— Он самый.
— Ты узнал меня?
— Да..
Мальчишка глядел выжидательно, исподлобья.
— Ты уже знаешь о приговоре?
— Я был на суде с самого начала.
— Ну, тогда тебе все ясно…
И внезапно у мальчика вырвалось:
— Неправильно судили!
— Как так? — удивился судья. — Ты считаешь, что я был слишком суров?
— Нет.
— Упрекаешь в несправедливости?
— Нет.
— Ты находишь, что я допустил какое-то нарушение судебной процедуры?
— Нет.
— Так что же?
Пусть только судья не подумает, что он рехнулся.
— Не всех судили!
— Да вроде бы всех… Было проведено очень серьезное следствие. Я сам внимательно изучил дело.
— Все-таки один улизнул!
— Если не тайна, то кто же он?
— Я и есть тот самый тип.
— Но ты не фигурировал в деле!
— Разве не о том я и говорю? Я тоже был с ними, когда пошли грабить склад. Но что верно, то верно: мне не сказали, зачем идут. Капитан пояснил мне, что лишь будет испытывать мою храбрость — смогу ли я посреди ночи возле кладбища выстоять на посту? Я стоял бы себе, ничего не зная, если бы они один за другим не стали перепрыгивать через забор. Я, конечно, здорово рассердился на них и направился домой.
— А ты, нескладеха мой, не знаешь, почему их сцапали?
— Да откуда же мне знать? Я же их после не видел.
— Все потому, что ты бросил их на произвол судьбы. Не свистнул им, как они надеялись, при появлении милицейской машины.
— Все-таки я тоже виноватый!
Даже судья, немало повидавший на своем веку, вынужден был спросить:
— Кто-нибудь надоумил тебя прийти ко мне?
— У меня теперь никого нет. Дедушка Земфиры не просил этого делать. Сидор Айтуганович, наш сосед, и подавно. Я сам.