Эрикки прищурился.

– Это почему?

Армстронг достал сигарету.

– Климат тут какой-то нездоровый, вы не находите? – Он прикрыл зажигалку ладонями и щелкнул ею.

– Если вы закурите, когда тут кругом столько бензина, ваш климат и мой навсегда станет совсем нездоровым. – Эрикки нажал кнопку пуска. Двигатель завелся и идеально работал секунд двадцать, потом опять закашлялся и смолк. Эрикки выругался.

Армстронг вежливо кивнул и отошел к своей машине. Водитель открыл ему дверцу. Он опустился на сиденье, закурил и глубоко вдохнул дым сигареты, неуверенный, понял ли Эрикки его намек. Надеюсь, что да. Мне нельзя рассказывать ему про сфабрикованный телекс или «Шамал», этак я закончу у ближайшей стенки как предатель, и поставят меня туда Хашеми и хан за то, что я сую свой нос туда, где его присутствие совершенно нежелательно – меня предупредили. Что ж, справедливо. Это вопрос внутренней политики.

Господи! я задохнусь от всего этого. Мне нужен отпуск. Длинный отпуск. Куда податься? Я мог бы вернуться в Гонконг на неделю-другую, отыскать старых друзей, тех немногих, что еще остались, или, может, податься в Пейи д'Эно в Швейцарских Альпах, покататься на лыжах. Сколько лет уже на лыжи не вставал, и добрая швейцарская кухня мне бы не помешала: рёшти, и жареные колбаски, и отличный кофе с густыми сливками, и много вина. Много! Так и сделаю. Сначала Тегеран, потом закончить с Хашеми, а потом – в голубые дали. Может, познакомлюсь там с какой-нибудь симпатичной…

Вот только такие, как мы с холода, в тепло не возвращаются и не меняются. Чем, черт подери, я буду зарабатывать деньги теперь, когда моя иранская пенсия накрылась медным тазом, а гонконгская полицейская пенсия тает с каждым днем?

– Привет, Хашеми, ну, как все прошло?

– Отлично, Роберт. Водитель, возвращаемся в управление. – Машина вылетела в главные ворота и понеслась по дороге в сторону города. – Эрикки выскользнет из дома рано утром, перед рассветом. Мы будем следить за ним, сколько нам понадобится, потом возьмем его, за пределами Тебриза.

– С благословления Хакима?

– Тайного благословения, публичного возмущения. Спасибо. – Хашеми взял предложенную сигарету, явно довольный собой. – К тому времени бедолага уже, наверное, покинет этот мир.

Армстронг спросил себя, о какой же сделке они договорились.

– Это Хаким предложил?

– Разумеется.

– Интересно. – Это идея не Хакима. Что Хашеми на этот раз задумал? – спрашивал себя Армстронг.

– Да, занятно. После того как мы сожжем сегодня гнездо моджахедов и убедимся, что этот маньяк-финн попался в сеть, так или иначе, мы вернемся в Тегеран.

– Отлично.

Тегеран. Дом Бакравана. 20.06. Шахразада положила гранату и пистолет в сумку с ремнем через плечо и спрятала ее под ворохом одежды в ящике комода. Она уже выбрала и приготовила то, что потом наденет под чадру: лыжную куртку, толстый свитер и лыжные штаны. Сейчас она была в бледно-зеленом парижском платье из шелка, которое идеально подчеркивало ее фигуру и длинные ноги. Ее макияж тоже был безукоризнен. Она последний раз окинула взглядом комнату, проверяя, все ли в порядке, и спустилась по лестнице, чтобы вместе с остальными встретить Дарануша Фаразана, своего будущего мужа.

– А, Шахразада! – Мешанг встретил ее у двери. Он потел и скрывал то, как сильно нервничает, под напускным добродушием, не зная, чего ему ожидать от нее. Когда она вернулась от врача сегодня днем, он начал было бранить ее и грозить страшными карами, но она лишь потупила глаза и сказала покорно: «Не нужно больше ничего говорить, Мешанг. Аллах все решил. Пожалуйста, извини меня, я пойду переоденусь». И вот она была здесь, все такая же покорная. Какой ей и следует быть, подумал он. – Его превосходительство Фаразан умирает от желания поздороваться с тобой. – Он взял ее под руку и провел через десятка два людей, собравшихся в гостиной, большей частью своих приспешников и их жен, здесь была Хаара и несколько ее подруг и ни одной подруги Шахразады. Она улыбнулась тем, с кем была знакома, потом обратила все свое внимание на Дарануша Фаразана.

– Здравствуйте, ваше превосходительство, – вежливо поздоровалась она и протянула руку. Впервые она была от него так близко. Он оказался ниже ее ростом. Она смотрела сверху вниз на редкие пряди крашеных волос на его макушке, грубую кожу и еще более грубые руки, дурной запах из его рта вторгался в ее пространство, его маленькие черные глазки блестели. – Мир вам, – сказала она.

– Здравствуйте, Шахразада, мир и вам, но, пожалуйста, пожалуйста, не называйте меня превосходительством. Как… как вы прекрасны.

– Благодарю вас, – сказала она и словно со стороны смотрела, как убирает руку, улыбается, встает рядом с ним, спешит принести ему бокал с прохладительным напитком, юбки развеваются, она возвращается с бокалом и подает его так красиво, как только возможно, улыбаясь его скучным любезностям, здороваясь с другими гостями, притворяясь, что не замечает их долгих взглядов и смешков, которыми они обмениваются между собой, идеально выдерживая тон, никогда не переигрывая, сосредоточившись всеми мыслями на бунте в университете, который уже начался, и о марше протеста, который был запрещен Хомейни, но все равно состоится.