– Черта вот лысого тебе, а не ключи! – вскинулся оскорбленный в лучших чувствах Крячко. «Друг и соратник» обиженно засопел, причем обида была не показная, шуточная, а самая настоящая! Когда речь заходила о любимом автомобиле, он начисто утрачивал чувство юмора.

Поворчав еще немного для вида, Станислав согласился, потому что не мог предложить ничего более разумного, а вынужденный простой бесил его.

– А, ладно! – под конец обреченно махнул рукой Крячко. – На каждого верблюда грузят столько, сколько он может унести. Одному удивляюсь: как это у нас с тобой, Лев Иванович, до сей поры по горбу не выросло?

Вспомнив недовольную физиономию Станислава Васильевича, Гуров невесело усмехнулся. Лев уже поворачивал направо, в Потаповский. До нужного ему дома оставалось не более пяти минут ходьбы.

Настроение у Льва со вчерашнего вечера оставалось неважным и никак не желало улучшаться. Его тихушная агентура, которой он поставил ясную задачу: немедленно сигнализировать, если на горизонте появится что-то, хоть отдаленно связанное с похищением молодой девушки, – глухо молчала. Очевидно, в осведомительские сети Крячко и генерала Орлова тоже ничего не попалось, иначе бы друзья дали ему знать. А ведь с момента похищения пошли уже пятые сутки.

Так что, на «кошмар сыщика» нарвались? Этот термин следует пояснить.

Люди, далекие от криминалистики, наивно полагают, что чем у преступника больше за спиной ходок в зону, чем длиннее его тюремный стаж, чем он «опытнее», тем сложнее его поймать и уличить. Ничего подобного! Понятно, что рецидивист опаснее, чем человек, до определенного момента ни разу не переступавший закон. Когда рецидивист задумывает преступление, планирует его, то да, его преступный опыт, криминальная квалификация играют громадную роль. Но вот преступление совершено, и битый блатной волк очень быстро вновь оказывается под прицелом. В соответствующей базе данных хранятся отпечатки его пальцев, его преступный почерк, совокупность приемов, характерная для него криминальная методика хорошо известны сыщикам и внесены в специальную картотеку ОД – образа действия. Кстати, голосовая характеристика на него тоже имеется. За ним, покуда он гуляет на свободе, ведется негласный надзор территориальных органов МВД. Чем больше он отсидел, чем чаще попадал «к хозяину», тем больше у него связей среди уголовников, тем значительнее шансы, что кто-то из его окружения – информатор. Как только появятся малейшие основания подозревать рецидивиста в совершении нового преступления, его фотографии окажутся у любого экипажа ППС, в службе ГИБДД, в линейных отделах, украсят стенды «Их разыскивает милиция»… Словом, вступит в действие все еще мощная машина правоохранительных органов. И чем больше у рецидивиста преступный стаж, чем громче дела, по которым он проходил, за которые получал сроки, тем он уязвимее.

А вот человека, который совершил преступление в первый раз и не попался с поличным, вычислить и зацепить значительно труднее. Ни в каких эмвэдэшных картотеках и базах данных он не числится. Нет отпечатков пальцев. Нет характерной манеры совершения преступлений, просто еще не успела выработаться. Нет связей среди криминала, так что информаторы и осведомители практически бесполезны.

Понятно, что все эти рассуждения не относятся к бытовым разборкам с членовредительством или к злостному хулиганству, а девяносто процентов первых ходок падает именно на такие статьи. Здесь как раз все просто и ясно, обычно хватает усилий районщиков, чтобы сцапать по горячим следам такого вот правонарушителя.

Но!

Но если новичок совершает продуманное, грамотно спланированное преступление, да еще с неочевидным мотивом, то поймать его почти невозможно. Потому что преступник – невидимка, темная лошадка, впервые вышедшая на скользкую криминальную дорожку. Как тут приступать к расследованию, на что опираться?

Вот это среди оперативников и называется «кошмаром сыщика». Упаси господь нарваться! Семь пар казенных сапог стопчешь, и то результат не гарантирован.

И все же Лев Иванович не отчаивался, он был глубоко убежден в том, что «идеальное преступление» так и остается чисто теоретическим мыслительным конструктом, абстракцией, не реализуемой на практике.

«Стоп! Но у нас-то мотив налицо, классический корыстный мотив, – подумал Гуров и тут же поправил себя: – А ты не торопишься, Лев Иванович? Полмиллиона долларов, которые шантажисты собираются выдоить из Вити Покровского, это, конечно, весомый мотив. Однако не стоит спешить с выводами, мы знаем слишком мало. Вдруг имеются какие-то иные, побочные мотивы?»

Дом был построен ровно сто лет тому назад, поэтому, несмотря на пять своих этажей, не уступал высотой современным восьмиэтажкам и выглядел очень солидно. Подъезды выходили в большой ухоженный двор, каких в местах новой застройки не встретишь. Но лифт в открытой обрешеченной шахте, тоже старинный, отделанный изнутри карельской березой, не работал. Гуров поднялся по непривычно широкой лестнице с бронзовыми перилами на четвертый этаж, нашел нужную дверь, позвонил.

Открыли ему сразу, без долгих разглядываний в дверной глазок и расспросов о цели визита. Не слишком типично для Москвы! На пороге стояла моложавая стройная дама в красном кимоно. Она смотрела на Гурова спокойно и приветливо.

«Мать, – подумал Гуров, вспомнив фотографию Сергея. – Сходство несомненное».

– Здравствуйте, а могу я видеть…

– День добрый! – Женщина не дослушала вопроса. Она приветливо улыбнулась и одновременно отрицательно покачала головой. – Не можете. Ведь вы к Сереже? Нет его дома.

– А когда…

– Сама хотела бы знать! – снова перебила его дама в кимоно и пожала плечами. Похоже, она куда-то спешила. – И где он сейчас – понятия не имею.

По выражению ее лица и тону голоса было ясно, что такое положение вещей: сына нету дома, где он и когда объявится – неизвестно, ей привычно и особых волнений не вызывает.

Снизу раздалось характерное цокающее стаккато женских каблучков. Кто-то поднимался на площадку четвертого этажа. Моложавая дама в кимоно, которая собиралась попрощаться с Гуровым, глянула Льву через плечо, вновь радостно улыбнулась: