Шрифт:
Да, упаковано было добротно. И пахло серьезно. Церковная утварь, иконы, сервизы старого времени, серебряные подсвечники, картины, статуэтки…
— Я так и знал, — сказал Сима. — Здесь ведь по городкам несколько краеведческих музеев до войны было. И недаром здесь Заксе вертелся.
— А это что за фраер? — спросил Дубиняк.
— Это еще тот фраер. Юрист, профессор искусствоведения, штурмбаннфюрер Франц Альберт Заксе. Он отвечает за вывоз из России в Германию художественных и исторических ценностей. Отбирает, оценивает, направляет и отправляет.
— Это что же за нация такая, а? — присвистнул Кочетов. — Ненасытная морда.
— Так, — скомандовал Сосновский. — Все! Ящики запечатать. Встали на лыжи.
— Меня обождите, — попросил Кочетов. — Я мигом.
Он сломил несколько еловых лап, сложил их веником, обулся в лыжи и поспешил к шоссе.
— Молодец, — похвалил его Сима. — Следы наши пошел заметать. Из него хороший бы жулик получился.
— А он и был хороший жулик, — усмехнулся Сосновский. — Классный домушник в прошлом. Но советская власть его перевоспитала. У него за два месяца — два ордена.
— Крепка советская власть, — от души крякнул Дубиняк. — Ну что, тронулись, командир? Вон он, поспешает, жиган прошлогодний.
Избушка на кордоне была пуста — дверь снаружи подперта колышком. Вокруг — синева нетронутых снегов. Только за домом, чуть заметная, уходила в еще большую глушь осторожная лыжня.
Вошли, засветили робкую коптилку, осмотрелись. Партизанская гостиница. Неструганый стол, полка на стене с некоторым припасом, печь, остальное — нары, покрытые лапником и ветошью. Да в красном углу — строгий лик Николая-угодника.
Завесили окошко тряпицей. Выложили на стол консервы, хлеб.
— Командир, печь затопим, а? С дороги-то не видать.
— Обязательно, — согласился Сосновский. — И по сто фронтовых не возражаю.
— И я не возражаю, — хором ответила группа.
Пока готовили питание, Елочкин сообщил по рации шифром о прибытии в первую точку. Сообщил очень коротко — пеленгаторы у немцев работали в прифронтовой полосе в особом режиме.
Выставив охранение, легли отдыхать.
ПАРТИЗАНЫ
Утром Кочетов согрел воду в котелке и поставил его на стол перед Сосновским:
— Советский офицер должен быть сильно выбрит и слегка под хмельком.
— Лучше бы наоборот.
Побриться Сосновский не успел, доложили:
— Связной прибыл.
Сосновский, в одной нательной рубашке, вышел из сторожки.
Связной — мальчишка лет пятнадцати в ватнике, перехваченном немецким солдатским ремнем, и с «вальтером» на боку — снял свои лыжи-самоделки и завистливо поглядывал на составленные у стены лыжи разведчиков.
— Медведь! — окликнул Сосновский Дубиняка. — Покорми мальчишку.
— Не! — отказался мальчишка. — Я уже в лагере завтракал. Мы вчерась барашка закололи.
— Тогда держи. — Сосновский протянул ему плитку шоколада.
— Данке битте-дритте! Сестренке снесу. Радая будет.
— У вас и твоя сестренка в отряде?
— Вся деревня у нас. Даже дед Матвей. Он нам валенки починяет. Ладно, пошли, что ли?
— Да ты отдохни хоть.
— Ничего, мы привыкшие.
В это время из сторожки вышел Сима, в расстегнутом мундире, умыться.
Парнишка взвизгнул и цапнул кобуру. Сосновский успел перехватить его руку — муровская реакция сработала.
— Фашист! — бился паренек в руках Сосновского. — Это он деревню нашу сжег!
Сима подошел к нему вплотную, взял за подбородок и тихо сказал:
— Я не фашист. И не пленный. И в деревне вашей не был. Дайте ему воды.
Стуча зубами о край кружки, мальчишка напился, все еще недоверчиво сверкая глазами.
— Я боялся, товарищ старший лейтенант, — сказал Симе Кочетов, забирая у пацана кружку, — я боялся, что он вас укусит.
— Я тоже, — сказал Сима. — Как тебя зовут?
— Колька. Николай Петрович.
— Группа остается здесь, — распорядился Сосновский. — Со мной пойдут Дубиняк и Кочетов. Четыре автомата, что у немцев взяли, и сумки с магазинами закатать в тючок.
— И той тючок — Медведю на спину, — сам про себя сказал Дубиняк.
Сосновский взглянул на Николая Петровича, усмехнулся и уточнил приказание:
— Три автомата в тючок, один — Петровичу. За то, что Симу не застрелил.
Петрович конфузливо шмыгнул носом, а глаза его благодарно и радостно блеснули.