Том 1. Авиация превращений
вернуться

Хармс Даниил Иванович
Шрифт:

<1935>

«Начало спора…»

Начало спора произошло вблизи Исаакиевского Собора Пойдёмте на Неву пешком сказал Грачёв помахивая гребешком. Там ветер слишком режет глаз ответил Фомов ласково и повелительно зараз.

<1933–1935>

Песень

Мы закроем наши глаза Люди! Люди! Мы откроим наши глаза Воины! Воины! Поднемите нас над водой Ангелы! Ангелы! Потопите врага под водой Демоны! Демоны! Мы закрыли наши глаза Люди! Люди! Мы открыли наши глаза Воины! Воины! Дайте силу нам полететь над водой Птицы! Птицы! Дайте мужество нам умереть под водой Рыбы! Рыбы!

<1934–1935>

«Игра больших переговоров, друзья глядят…»

Игра больших переговоров, друзья глядят, гуляет боров и тень по воздуху летит. Смотрите, дятел пролетел, смотрите с дуба желудь пал. а в море кит пускал фонтаны а в небе книга нам видна

<1934–1935>

«Остановись Коньков!..»

Остановись Коньков! Куда ты бежишь? Твой бег бестолков, Остановись Коньков! Вот сердцу милый дом. Знакомая дверь. Знакомый портрет за окном. Это сердцу милый дом. Надо в дверь войти не стуча. Из двери направо. Там на стене два меча Что верней: меч или отрава? Так знайте Коньков, что меч верней. А так же приятна рукой совершённая расправа. Три года и восемь недель ты думал о ней, Так знай же Коньков, что меч верней!

<1934–1935>

Разбойники

Шли разбойники украдкой. Очень злые. Их атаман вдруг помахивает бородкой лезет наскоро в карман там свинцы валяются, разбойники молчат их лошади пугаются их головы бренчат и путники скрываются разбойники молчат. Но лишь потух костер проснулись мертвецы: Бог длани распростер свирепые дворцы потухли на горах влетело солнце на парах в пустой сарай. Газетчицы летели в рай кричали смертные полканы торчали в воздухе вулканы домов слепые номера мне голову вскружили вокруг махали веера — разбойники там жили. В окно кидалась баба вдруг она трубой визжала. Девчонки жарились вокруг любезностью кинжала. Дымился сочный керосин грабители вспотели скакал по крышам кирасир — родители в постели. Молчат они. Жуют помидор. Он зноен? Нет, он хлад. Он мишка? Нет, он разговор, похожий на халат. Украсть его? Кричит паша и руки живо вздел. Потом разбойники дрожат и ползают везде. Сверкает зубом атаман и ползает везде. Сверкает зубом атаман он вкладывает патрон поспешно лазает в карман пугаются вороны. Свинец летает вдаль и вблизь кувыркает ворон. Но утром дворники сплелись и ждали похорон. Идут разбойники техасом тут же бурная пустынь но звучит команда басом ветер кошка приостынь. Вмиг ножи вокруг сверкают вмиг пространство холодеет вмиг дельфины ночь плескают вмиг разбойники в Халдее. Тут им пища тетерева тут им братья дерева. Их оружие курком — ! ну давайте кувырком! Левка кинет пистолет машет умное кружало вин турецких на столе изображение дрожало. Вдруг приходит адъютант к атаману и вплотную все танцуют отходную и ложатся в петинант стынет ветер к облакам свищут плети по бокам. Происходит состязанье виноватым наказанье угловатым тесаки а пархатым казаки.

Все

Декабрь 1926 г.

Первая половина 1930-х

«Дремлет стол скамья и стул…»

Дремлет стол, скамья и стул Дремлет шкап, сундук и печь И Петров свечу задул И глядит куда бы лечь. Ай Петров Петров Петров Лучше стой всю ночь стоймя Если шуба твой покров, То постель тебе скамья.

первая половина 1930-х

«Иван Петрович падал в воду…»

Иван Петрович падал в воду. Упал, исчез, но нет, пока Виднелись там всему народу Затылок, руки и бока.

<Середина 1930-х>

«Стоит за дверью мой лакей…»

Стоит за дверью мой лакей С цветочком на носу Неси мне завтрак поскорей Извольте принесу

<первая пол. 1930-х>

«Одна минута пробежала…»

Одна минута пробежала Раздался в замке страшный крик Стальное лезвие кинжала Его повергло в этот миг.

<первая пол. 1930-х>

«седьмого мая был прекрасный день…»

Седьмого мая был прекрасный день деревья в мелких листиках уже бросали тень весёлый шум летел со скотного двора. стояла в воздухе жара.

<Первая половина 1930-х>

«Так я молил твоей любви…»

Так я молил твоей любви Смеялся пел и плакал горько, Но ты за все мои мольбы Мне обещала дружбу только.

<Первая половина 1930-х>

«Эх, голубка, песень ваша…»

Эх, голубка, песень ваша Не звучала много лет Эх, голубка! Эх, мамаша! Спели б вы для нас куплет.

<Первая половина 1930-х>

Середина 1930-х

«Мне стариков медлительный рассказ противен…»

Мне стариков медлительный рассказ противен. Пока тягучее скрипит повествованье, Начало фразы в памяти бледнеет, И всё, что будет наперёд, уму понятно. Старик всегда, особенно разинув рот, Пытается ненужную фамилию припомнить, То спотыкается на букву ы, То выпучит глаза — молчит, И кажется, что он способен задохнуться. То вдруг, подхваченный потоком старческого вдохновенья, Летит вперёд, местоименьями пересыпая речь. Уже давно «они» кого-то презирают, Кому-то шлют письмо, флакон духов и деньги. Старик торопится и гневно морщит брови, А слушатель не знает, кто «они».