От Хествика до Агденесса путь продолжался с уменьшенной скоростью, чтобы держаться на безопасном расстоянии от берега. Там, как они знали, находился главный командный пункт немцев, расположенный в устье Тронхеймс-фьорда. Возможно, там крылась наибольшая опасность. Прежде чем достигнуть Агденесса, нужно было немного поменять курс, чтобы обойти минное поле. Именно в этой точке пути ожидалась встреча с патрульным судном, и чариотеры спустились в потайной отсек. Они появились бы только в том случае, если бы услышали стрельбу. С ними был пулемет, а у каждого норвежца под толстым свитером был спрятан пистолет. Норвежская команда еще раз должна была пройти испытание. Дело в том, что, когда «Артур» и патрульный корабль сблизились, ветер прекратился. Внезапно настал полный штиль. Прежде чем оба корабля смогли вплотную подойти друг к другу, на воде не стало ни малейшей ряби. Более неудачной ситуации невозможно было представить. Ларсен уповал только на невнимательность немцев.

Когда «Артур» подошел ближе к траулеру, Ларсен решил сам привлечь к себе внимание дотошного «гунна», небрежно глядящего на воду. Он изобразил бурное приветствие, радостно проорав: «Гутен морген!» Немецкий офицер на палубе взглянул на него – и только. Два судна разделяли десять ярдов, обе машины были остановлены, и они скользили по прозрачной глади воды. Восемь, семь, шесть ярдов – неужели этот промежуток никогда не закроется?

Пока длилась эта вечность, на носу «Артура» стоял матрос Иоханнес Кальв со швартовом в правой руке. Рядом с немецким матросом, собирающимся принять от него швартов, стоял парнишка лет шестнадцати – семнадцати. Вдруг лицо парня приобрело удивленное выражение, он во все глаза уставился на воду, потом опять на «Артур» и обернулся, видимо, для того, чтобы сказать что-то своему товарищу. Не будучи убежденным, что это не обман зрения, и не желая выставлять себя дураком, он, прежде чем заговорить, еще раз бросил взгляд вниз. Кальв заметил его реакцию и действовал молниеносно. Когда тот уставился на воду второй раз, Кальв бросил швартов. Он пролетел по воздуху и обмотался вокруг шеи парнишки. Ситуация была спасена – по крайней мере на этот раз.

«Артур» надежно приткнулся к кранцам немецкого корабля под рев смеха, которым немецкая команда приветствовала конфуз парня. Пристыженный и покрасневший, он освободился от каната и побежал вниз. Естественно, теперь он рисковал выставить себя дураком вдвойне.

Немецкий офицер-досмотрщик неловко поднялся на палубу. У тех, кто находился в потайном отсеке, уши были настороже, кроме Брюстера, который спал. Он провел почти беспрерывно сорок восемь часов на ногах и теперь был бесчувственным к любой ситуации. «Гунн» обдал Ларсена характерным высокомерным взглядом, но в этом не было ничего личного. Так или иначе, с этой стороны Ларсен не чувствовал никакой опасности разоблачения.

Внизу в каюте немец с большой тщательностью просмотрел все бумаги, делая отдельные замечания. Закончив проверку документов, он взглянул на Ларсена:

– Итак, вы недавно из Кристиансунна?

Проверка закончилась, тон сбавился до обычной беседы. Знает ли Ларсен капитана Орманна, немецкого портового начальника в Кристиансунне? Он приехал из его родного города в Германии. Орманн о нем не упоминал? Нет?

– Ладно. Мне жаль, но немцы должны были защитить Норвегию от английской агрессии.

Беседа продолжалась подобным образом, а тем, кто оставался на палубе, казалось, что прошла вечность, прежде чем Ларсен появился опять вместе с лейтенантом, дружно шутя и смеясь. Люки были распахнуты и один-два мешка с торфом раскрыты и готовы для осмотра. Но они удостоились только небрежного взгляда, равно как и трап в машинное отделение. После первого упоминания о капитане Орманне досмотр продолжался всего четверть часа.

Когда все благополучно закончилось и опустилась темнота, английские подводники поднялись на палубу. Брюстер проснулся и почувствовал себя лучше, чем до того, как он «прикорнул». «Погода стояла вполне приятная, – писал он впоследствии, – а на берегу было много мерцающих огней, выглядевших довольно приветливо. Казалось, о затемнении особо никто не беспокоился. И мы мирно продолжили путь.

Как раз перед самым Тронхеймом, примерно в пятидесяти или шестидесяти милях от входа во фьорд, наш путь изгибался влево. Мы сохраняли примерно юго-восточный курс, но теперь должны были перейти почти на чистый восточный. Как только мы это сделали, мы столкнулись с сильным бризом, хотя пока не было особых причин волноваться из-за его силы. Когда мы с Брауном спустились, чтобы надеть свои костюмы, двое других уже закончили свое предварительное переодевание. И тут почти сразу испортилась погода. Остальные условия были нормальными, луны не было совсем, так что шансов быть замеченными было мало, а огни Тронхейма, горевшие теперь по правому борту, должны были помочь нам ориентироваться.

Не успели мы переодеться, как услышали ряд последовательных резких ударов. Чариоты бились о киль. Погода быстро портилась. Это был уже настоящий шторм. Скорость нужно было снизить, но мы не могли ждать еще двадцать четыре часа в непосредственной близости от оживленного порта. Мы могли поддерживать такую скорость, которая позволила бы провести атаку перед рассветом. «Действовать несмотря ни на что» – вот единственный совет, который мы могли дать себе. Была также надежда на то, что сила норд-оста ослабнет за тот час-другой, который понадобится нам, чтобы достичь противолодочных сетей Асен-фьорда и стартовать самим. Известно, что на этом гористом побережье такие жестокие шторма часто заканчиваются внезапно. Поэтому, снова спустившись вниз, мы продолжили переодеваться.

Когда это произошло, я все еще был внизу. Сразу после десяти часов мы услышали громкий, скрежещущий, раздирающий звук. Судно дернулось и затряслось. Что-то довольно серьезно зацепило винт. Мы все поняли, что это был один из чариотов. Но должен был остаться еще один, пригодный к употреблению, так что нужно было воспользоваться укрытием и узнать. Полностью был одет Боб Эванс, и я приказал ему спуститься и посмотреть, в чем дело. Он вернулся и доложил, что там ничего нет.

Мы были в смятении. Чариоты пропали, и таким образом наша попытка закончилась ничем. Я думаю, редко кто когда-нибудь испытывал такое сильное разочарование, как мы в эту ночь. Мы были в десяти милях от гордости немецкого флота, нами были пройдены все препятствия, но с таким же успехом мы могли быть и на северном полюсе. Оглядываясь назад, я не могу вспомнить ни одного слова проклятия по этому поводу. Все мы были для этого слишком несчастны».