Какое потрясение увидеть сына снова ребенком, и таким маленьким: не старше девяти лет. А это значит, что семья живет сейчас в коричневом каменном трехэтажном доме в одном из лучших жилых районов Вандерпоэла; у них снова много денег — по крайней мере на ближайшие десять — двенадцать безумных месяцев, — и они могут позволить себе покупать одежду самого высокого качества, путешествовать в пульмановском вагоне, посещать оперу, иметь персональную служанку для Морны и няню-ирландку для ребенка, послать Терстона и Харвуда в частную епископальную школу для мальчиков и жить в этом элегантном доме, где Абрахам Лихт может принимать своих деловых партнеров и потенциальных инвесторов в… кажется, тогда это были медные рудники? Или к моменту рождения Милли в 1892 году он уже затеял сомнительную аферу с компанией «Плантации сахарного тростника. Сантьяго-де-Куба»?

Неверная Арабелла, мать его сыновей, уже исчезла из жизни Абрахама Лихта; ее место заняла мисс Морна Хиршфилд, дочь пастора, болезненная молодая женщина, которая со слезами поклялась, что она до последнего дыхания будет любить Абрахама, следовать за ним, куда бы он ни шел, и станет истинно христианской матерью для его старших сыновей… И вот Терстон, с ямочками на щеках, охрипший от крика, бежит к отцу, требуя его полного внимания; он так радуется собственной шалости, что, кажется, совсем не замечает того, что Абрахам Лихт во плоти отсутствуетна залитом солнцем тротуаре, а лишь наблюдает за происходящим из некой мрачной дали времен.

— Папа, посмотри сюда!

Неожиданно время перескакивает, и Абрахам Лихт видит Терстона еще более маленьким, Арабелла высоко поднимает его на руках к окну камеры, у которого Абрахам Лихт, или человек, очень на него похожий, стоит, дрожа (потому что в проклятой камере холодно и Абрахам страдает от бронхита, а его кузен «барон» Барракло подпишет долговое обязательство не раньше, чем через двое суток); место действия — Поухатасси-Фоллз, кажется? Или Мэрион, штат Огайо?

Как это может быть? Арабелла, с непокрытой головой, вызывающая, снова молодая, слезы текут у нее по щекам, она стоит, широко расставив ноги, с укором протягивая к окну бьющего ножками ребенка — их ребенка, — в то время как младший, Харвуд, едва научившийся стоять, цепляется за ее юбку и вопит. Миссис Абрахам Лихт, слегка навеселе, пришла навестить своего мужа. Она стоит в грязном тюремном дворе под мелким весенним дождем так, что любой праздный заключенный может созерцать ее и насмехаться над ней, принимая ее за то, что она есть. Абрахам клянется, что никогда не простит ее, он не сможет этого простить.

— Папа , помоги!

Вдруг они оказываются в тускло освещенной гостиной нынешнего дома, здесь, рядом: Терстон и Харвуд, еще мальчики, довольно свирепо дерутся — вот они на полу, наносят друг другу быстрые тяжелые удары, ругаются, как взрослые мужчины, задыхаются, катаются по полу среди мебели, тузя друг друга… Вот Терстон с раскрасневшимся лицом оказывается сверху, потом Харвуд, они врезаются в спинет, переворачивают любимый столик Софи…

— Папа! На помощь! Он меня убивает , помоги! — кричит, корчась от боли, Терстон, между тем как разъяренный Харвуд впивается зубами ему в горло прямо под подбородком. Хватка у него мертвая, как у бульдога, сам он не разомкнет зубы, не разомкнет, не разомкнет! — пока Абрахам Лихт не схватит его за волосы и не ударит головой о ковер.

Какая омерзительная сцена. Очнувшись, он тотчас забывает ее так же, как сумел забыть в реальной жизни — много лет назад.

Почему же теперь, когда молодой Лихт впервые в своей жизни влюблен, он чувствует такое раздражение?

Шел 1884 год, двадцатитрехлетний Абрахам Лихт был посредником пирамиды «Часы и драгоценности по почте, лтд.» (с офисом и «складами» в Порт-Орискани, штат Нью-Йорк); начинающим журналистом, работавшим в газете «Республиканец Порт-Орискани», издатель которой был его наставником; актером-любителем, однако «с известным сценическим талантом» (как было сказано в рецензии «Республиканца» на местную постановку популярной мелодрамы «Неверный муж», где Абрахам Лихт исполнял роль второго плана); жизнерадостным, хорошо воспитанным, общительным молодым человеком, весьма зрелым для своего возраста, выпускником Гарварда (или Йеля?), хорошо разбирающимся в винах, лошадях, покере, музыке, политике — или по крайней мере умеющим с жаром рассуждать на эти и многие другие темы.

Каково на самом деле было происхождение Абрахама Лихта? Организатор «Пирамиды, лтд.» (сам молодой человек тридцати двух лет) считал, что его молодой друг приехал «откуда-то с Востока» — из Массачусетса или, возможно, из Коннектикута. Издатель «Республиканца», уроженец долины Чатокуа, утверждал, что слышит в говоре Лихта диссонирующие интонации и гундосый акцент уроженца долины. Миссис Арабелла Дженкинс, чьим любовником он стал, была посвящена в тайну о том, что после алкогольного срыва, случившегося с его отцом, богатым банкиром из Бостона, занимавшим видное положение в обществе (фамилия Лихт лишь приблизительно соответствовала его истинно тевтонскому имени), молодой человек лишился наследства: деньги, положенные на его имя, ушли на оплату хитрых юридических уловок; здоровье Абрахама было хоть и временно, но так серьезно подорвано, что, к великому своему сожалению, он был вынужден уйти с факультета богословия Гарвардского университета всего за семестр до его окончания.

Прибыв в Порт-Орискани дневным рейсом почтовой кареты осенью 1883 года, он никого не знал в этом двадцативосьмитысячном городе и не имел никаких рекомендаций. Тем не менее уже через полгода он был знаком здесь почти со всеми, с кем знакомство водить стоило. Привлекательного молодого холостяка приглашали на ужины в клуб «Колизеум», а также во множество частных домов (в том числе в дом мэра, пастора Первой конгрегационалистской церкви, самого известного в городе хозяина бюро ритуальных услуг, издателя местной газеты). Он пел в хоре конгрегационалистской церкви, добросовестно посещая все службы и репетиции; принимал участие в музыкальных вечерах и любительских театральных постановках, довольствуясь маленькими ролями и не затмевая местных талантов; обнаружил способность играть в покер в самой доброжелательной манере, проигрывая так же легко, как и выигрывая, к тому же выигрывая не слишком часто. Лихт показал себя знатоком чистопородных лошадей, хотя очень редко позволял себе делать ставки, поскольку считал, что игра на скачках ведет к деградации этого спорта королей; пользуясь благосклонным вниманием очаровательных молодых дам, не пренебрегал и их матерями, а также старшими сестрами; произвел на издателя «Республиканца Порт-Орискани» неизгладимое впечатление трезвостью и практичностью мышления, предложив весьма эффективный способ увеличить доходы от рекламы, а также посоветовав представлять в газете избранных политиков в наиболее благоприятном, «человеческом», свете, — словом, он мог бы сделать успешную карьеру в этом городе, если бы затея с «Драгоценностями по почте» не оказалась столь сомнительной, а его собственный темперамент — столь неугомонным…