Гуров подошел ближе. Замчалов по-прежнему выглядел пьяным, но теперь в его красных глазах появилось осмысленное выражение. Но он едва держался на ногах и, если бы не Крячко, давно бы свалился.

– Ну что, гражданин Замчалов? Хотите рассказать, каким образом попал на вашу пилу живой человек? Кстати, после этого инцидента человек этот умер. Мы обнаружили следы его крови на земле и станине. Вы про это хотели рассказать?

– На земле? – повторил Замчалов с изумлением. – А мы терли-терли... От вас, ментов, ничего не спрячешь... Да ладно, колюсь по полной, начальник! Все равно, если ты меня не повяжешь, я тут от спиртяги загнусь. Не могу остановиться. Нет во мне тормоза, понимаешь?

– Про твои тормоза мы потом поговорим. Ты про убийство расскажи.

– А это не убийство. Самооборона. Ко мне родственничек прикатил. Василевский его фамилия. Большая шишка в Белокаменной. Он там в банде у одного крутого бизнесмена шестерит. Ну, заехал ко мне в кои веки... А тут эти – на джипе. Ну, как положено, с цепями, с перьями... И стали они моего родича мочить... Ну а я, само собой, не басурманин какой. Я родственнику помог. Отбились мы с мужиками. Ну а этот, верно, на пилу наткнулся. Так что чистая самооборона, начальник. Вот тачку их мы черным толкнули, это точно. Но по дешевке, просто из спортивного интереса. Дела плохо идут, а выпить хочется. Тем более стресс такой. Вот сидим уже который день квасим. А остановиться сил нет. Это хорошо, что вы нас повязали.

– Значит, Василевский у тебя был? И куда подался?

– Да куда? Куда глаза глядят, – философски заметил Замчалов. – Разволновался он сильно. А я его успокоил. Говорю, схороним этих гадов. Закапывать, правда, не стали, побросали в лесополосе. А вы быстро их нашли! Выходит, работает милиция?

– Работает-работает, – нетерпеливо сказал Гуров. – Куда же деваться, когда кругом одни бандиты?

Замчалов нахмурился, переваривая сказанное, а потом сказал проникновенно:

– Ну какие же мы бандиты, начальник? Бандиты – это те были. А у нас вынужденная самооборона. Так и запиши.

– Запишу, – пообещал Гуров.

Грохот наверху начался такой, будто рушился сарай. Во всяком случае, так показалось Василевскому. Впрочем, он мог ошибаться – нервы у него были напряжены до предела, чувства обострены. В заточении он потерял счет времени. К тому же Семен оказался такой скотиной, что даже не давал ему пить. После того, как этот алчный водила смотался в банк и убедился, что Василевский водит его за нос, для последнего настали совсем плохие времена. Сообщать Семену подлинные банковские реквизиты Василевский не собирался даже ценой жизни. Вернее, он отчетливо понимал, что живет до тех пор, пока Семен находится в сладком предвкушении. Отдать ему деньги означало поставить крест на собственном существовании. Правда, альтернативы такому печальному исходу в перспективе все равно не наблюдалось. Семен был упрям как буйвол и решил во что бы то ни стало разбогатеть. Ради этого он был готов на все – даже уморить Василевского в подвале. Больше всего Василевского возмущало, что Семен лишил его воды. Это был уже чистый садизм. Возмущаться, конечно, было бесполезно. Семен просто заваливал люк какими-то ящиками, железяками и уходил по своим делам. Василевский оставался один на один со своим страхом, темнотой и нарастающей жаждой. У него по-прежнему в распоряжении был фонарик, и Василевский изредка включал его на секунду-другую, чтобы окончательно не озвереть от беспросветной темноты, на которую его обрек алчный тюремщик. Попытался он решить и проблему с водой, откупорив толстую бутылку, найденную в подвале. Но там обнаружилось превратившееся в плохой уксус домашнее вино. Мучаясь от жажды, Василевский преодолел отвращение и даже пытался слизывать капли влаги, конденсирующейся на стенках погреба, но это только усугубило его мучения.

Постепенно Василевский достиг такого уровня страданий, что начал подумывать о сдаче. Он понимал, что сдаться означает для него верную смерть, но измученное подсознание начинало подсовывать ему несбыточные надежды, предлагать фантастические варианты. В полубреду Василевскому начинало казаться, что с проклятым Семеном можно договориться и поделить капиталы, по крайней мере, пополам. Фантазии абсолютно бредовые, но противостоять им с каждым лишним часом, проведенным в темнице, становилось все тяжелее.

Семен периодически возникал, откидывал крышку люка, сурово требовал подлинных номеров счетов, сведений и тому подобное. Василевский посылал его подальше, и снова оставался в одиночестве. Все выглядело довольно невинно, но состояние Василевского ухудшалось очень быстро, что его сильно пугало. Кроме слабости и жажды, его стал допекать кашель и лихорадка. В сыром подвале он быстро простыл. Смерть опять начала заглядывать Василевскому в глаза. В некоторые минуты он едва сдерживался, чтобы не начать молить о пощаде.

На какое-то время Семен как будто забыл про него. Видимо, решил хорошенько «выдержать». Василевскому начинало казаться, что одиночество его длится уже несколько месяцев.

И вдруг этот страшный грохот наверху. Словно теперь Семен старался прорваться к нему, буквально сгорая от нетерпения.

Но обычно Семен действовал без лишнего шума, аккуратно и четко. Не в его интересах было устраивать здесь бедлам и привлекать чье-то внимание. Василевского охватила робкая надежда – не освобождать ли его пришли? Не запалился ли где-нибудь таксист, мотаясь по дорогам?

Утопающий хватается за соломинку, и Василевский не был исключением. К тому времени, как наверху разобрали завалы, он был уверен, что пришло освобождение. Преодолевая слабость, он поднялся и с замирающим сердцем подошел к самому люку. Сверху на него посыпалась какая-то труха, но Василевский не обращал ни на что внимания.

Наконец крышка люка откинулась, в погреб ворвался свежий воздух и вспыхнули лучи фонарей.

– Я здесь! – слабым голосом объявил Василевский и улыбнулся.

– Улыбается, сука! – с удивлением сказали наверху. – Ну здесь, слава богу! Сейчас второго притащим, и обоих здесь и похороним. Давай, Тормоз, своего крестника! А ты, Веник, полезай вниз. Нужно сразу этого вырубить, чтобы не рыпался...