– У тебя чертовские нервы, чтобы подобным образом обходиться с таким поврежденным «ящиком», как этот.

Он посмотрел на меня и усмехнулся.

– Это – «Эйбл», мой друг, – произнес он.

Пролетая над базой, мы увидели, что стоянка «Чарли» пуста, а голоса его пилота не было слышно по радио среди гама возвращавшихся пилотов.

Диг приземлился, на пересечении с рулежной дорожкой повернул направо и порулил к стоянке «Эйбла». Механик подавал сигналы, помогая зарулить за бетонное ограждение, и, когда показал скрещенные руки, Диг выключил двигатели.

Наступила абсолютная тишина, и, вероятно, в течение пяти секунд никто не двигался и не говорил. Это был момент в конце полета, когда мускулы расслаблялись, а глаза начинали приспосабливаться и узнавать аэродромные достопримечательности. Это было время обретения уверенности после неуравновешенности и время возобновления связи с нормальной жизнью. Такая короткая пауза была необходима, как еда или сон. Затем мы начали собирать свои парашютные ранцы, бумаги и карты и несколько равнодушно пробираться к выходу в хвосте. Мы ждали автобус, когда прямо над нами на посадку прошел «Ланкастер» с тремя вращавшимися и одним неподвижным винтом. «Это «Чарли»!» – закричал Пол и начал махать руками.

Но другой экипаж так и не вернулся, и на следующий день в эскадрилье была маленькая трагедия, когда на доске объявлений появился листок. Под заголовком «Вновь прибывшие» были перечислены семь фамилий, а следом уже под заголовком «Пропавшие без вести» стояли те же самые семь фамилий.

Тем же вечером в столовой Джок Хендерсон сказал нам, что если бы один из осколков попал в самолет на пару сантиметров выше или ниже, то во время посадки его шасси развалились бы.

– А что насчет самого «Эйбла»? – спросил Лес. – Когда он снова будет пригоден для полетов?

– Он может быть готов в течение недели, – ответил Джок, – но он находится в отвратительно плохом состоянии. Что бы то ни было, он нуждается в капитальном ремонте. Будь я проклят, если знаю, как теперь он будет летать. Вчера я сменил пламегасители на внутреннем левом двигателе; они были целиком забиты копотью. Другие пламегасители не в лучшем виде. Только одно это делает самолет технически непригодным к эксплуатации.

– Приложите все усилия, Джок, – сказал Лес. – Мы хотим закончить тур на нем. Мы не можем вообразить себе никакой другой самолет.

– Да, я знаю это. Но я не могу предвидеть, сколько еще вылетов он выдержит. Сколько там осталось?

Лес на мгновение задумался.

– Девять, – ответил он.

Джок кивнул:

– Он сможет это сделать.

Однако кто-то не собирался делать того же. Одри увольнялась из WAAF по состоянию здоровья. Она вступила в нее в 1940 г., когда ей было восемнадцать лет, и в течение последних пяти лет военно-воздушные силы стали ее жизнью, жизнью, которую она любила. Она собиралась поехать в Ливерпуль, домой к своей овдовевшей матери, и ее будущее было неопределенным. Приказ о ее увольнении вступал в силу практически немедленно.

После дня бездействия мы вылетели на «Пи-Питере», чтобы бомбить завод синтетических масел в Камене, поблизости от Дортмунда. Диг заявил, что «Питер» отлично летает, и после того, как мы миновали цель, поднялся на 1200 метров выше остальных «Ланкастеров». Мы испытали смешанное удовольствие, наблюдая, как зенитная артиллерия донимает другие бомбардировщики, летящие на предписанной высоте в 5500 метров.

Диг опять пролетел на малой высоте над Северным морем, поднялся вверх над английским побережьем, а затем над сушей снова резко снизился. Он увидел футбольный матч, и, когда он начал пикировать на них, игроки прекратили игру, мы увидели их лица и лица зрителей, смотревшие вверх на нас. Я бросил быстрый взгляд вперед. Мы направлялись прямо к усаженному деревьями откосу, который круто поднимался вверх позади футбольного поля. Диг также увидел его, но на мгновение позже, чем было нужно. Он взял штурвал на себя, и «Ланкастер» подпрыгнул вверх, но недостаточно высоко, чтобы миновать верхушки деревьев. Из всех наших совместных счастливых избавлений это было самым удачным. «Ланкастер» пролетел между двумя деревьями. Если бы его нос указывал на несколько метров в любую другую сторону, то мы бы уже больше не летали.

Я был слишком потрясен, чтобы говорить, а Пол выдавил: «Боже, Диг, мы были так близко!»

Рей произнес: «Вот это да, а что произошло?» – и инцидент принял несколько комический оборот, потому что оказалось, что, когда самолет пошел вверх, он наклонился вниз, чтобы прочитать показания приборов на своей панели, а когда поднял взгляд вверх, то увидел промелькнувшие мимо ветки деревьев. «Это чертовски забавное чувство, – сказал он, – когда все, что ты ожидал увидеть, – это облака».

Позднее, когда Диг и я были одни, я попросил, чтобы он прекратил свои полеты на малых высотах. Мои нервы больше бы не выдержали. «Не волнуйся, напарник, – ответил он. – Больше их не будет. Сегодня я едва не сыграл в ящик».

Тем же вечером я отправился в отель «Ангел». Одри приехала с двумя сержантами из эскадрильи, где она служила. Мы вчетвером выпивали в баре, и я узнал, что их самолет был среди «Ланкастеров», ранее днем обстрелянных огнем зениток после того, как они миновали Камен. Одри слушала нашу болтовню с весьма довольным видом и настаивала на покупке очередной порции спиртного. В то время я не понимал, сколько эта небольшая встреча в баре отеля с тремя людьми, обменивавшимися замечаниями о своем вылете, значила для нее. Но это была ее прощальная вечеринка. В конце концов сержанты встали, чтобы вернуться в эскадрилью. Они обменялись рукопожатиями с Одри и со мной, и это было концом вечеринки.