Редко возникает необходимость делиться своим скрытым чувством с непосредственным участником событий, но я нуждалась в помощи Берни. Я не собиралась использовать его в качестве хорошего слушателя и не ждала от него помощи в моей самотерапии для данного случая, поэтому мне пришлось повременить еще один день, чтобы ситуация успела полностью остыть. Потом я в нескольких словах описала ему произошедшее: как я умирала от желания потанцевать, но боялась его попросить, как мною овладел необъяснимый гнев (теперь, когда все прошло, можно было говорить об этом без опаски), как я боялась, что все повторится снова. Берни был совершенно ошеломлен. Как я могла так мучиться и не сказать ему ни слова? Зачем мне стыдиться желания танцевать? Он не ясновидящий, и я должна была сама рассказать ему о своих чувствах. Конечно, он мог быть в тот день уставшим и не иметь настроения танцевать, но это не значит, что он меня отвергает или наказывает, или еще что-то в этом роде.

Несколько месяцев спустя мы обедали в ресторане, оркестр играл диксиленд. И снова меня захлестнуло знакомое, страстное, неудержимое желание. На этот раз я выждала минуту, собралась с духом и небрежным тоном (!) пригласила его на танец. Но Берни только что отодвинул от себя огромную опустошенную тарелку, и ему требовалось хотя бы чуточку посидеть в покое, прежде чем прыгать под диксиленд. На мгновение меня охватило старое замешательство и гнев. Потом я вспомнила скрытый стыд, и картина изменилась: он не хотел меня наказывать. Он с удовольствием потанцует, но чуть позже. Наш вечер только начинался. Гнев растаял, я успокоилась и терпеливо стала ждать, когда Берни будет готов, что и случилось очень скоро.

После этого я уже никогда не испытывала проблем с желанием танцевать. Постепенно во мне происходили перемены. Прежде всего, во мне проснулся новый интерес к современному интерпретирующему танцу (см. главу «Как освободить свои естественные творческие способности»), а позднее я обнаружила, что могу наслаждаться диксилендом в полном одиночестве. Перестав своим молчанием вынуждать Берни лишать меня удовольствия, я стала меньше от него зависеть. Позднее я вдруг заметила, что выросла из этого старого вынужденного поведения. Я по-прежнему очень люблю танцевать, но по-детски неудержимое желание исчезло насовсем.

Мы — поколение тревожных и виноватых родителей. Спасибо экспертам в области детского консультирования: теперь нам известно, что детям необходимы любовь, тепло, одобрение и эмоциональная защищенность. Однако никто не говорит нам, как стать таким родителем, который обеспечит ребенка всем этим. Как включать тепло и приятие, подобно водопроводному вентилю, который выпускает горячую воду, когда вы чувствуете холод и неприятие? Авторитаризм безнадежно устарел. Нам рекомендуют позволять — но не все! Устанавливать ограничения — но не быть слишком жесткими! Ни одна книга по психологии не скажет нам, где позволить, а где запретить — человеческие отношения не запланируешь.

Вот один общий совет, который вам поможет. Позволяйте ребенку чувствовать, даже когда вам нужно ограничить его в действиях. Он ревнует к новорожденному братику или сестренке? Дайте ему резиновую куклу, назовите ее малышом, и пусть он ее бьет. Он топает своими маленькими ножками и говорит, что ненавидит вас, что вы злая мама, раз затащили его из-за проливного дождя в дом (он так веселился в этих лужах)? Дайте ему понять, что все нормально. Маленькие мальчики могут сердиться на людей, которых любят. Вас не пугает и не сердит его ярость.

Если вы примете его чувства, он тоже научится их принимать. И если вы хотите вырастить из него уравновешенного человека, он должен узнать, что является представителем человеческого рода, способным на самые разные человеческие чувства, включая страх, ревность и ненависть.

Вы обязаны ограничить его действия там, где затрагивается его благополучие и права других, но он имеет право сердиться. Сообщение, которое родители должны передать детям, таково: нормально чувствовать абсолютно любую эмоцию, но нельзя делать то, что может быть опасным для себя или других.

Теоретически все прекрасно. Проблема в том, что мы не можем принять чувства наших детей, пока не приняли собственные. Вы не можете никому ничего позволить, если жестоки к себе.

У меня была студентка, чей ребенок дошкольного возраста страдал ужасными приступами ярости. Мать пыталась помочь ему справиться с этим. Старалась не расстраивать его лишний раз, обеспечила его всевозможными инструментами, рекомендованными для «перенаправления агрессии»: рисование пальцами, игры с водой, пирожки из грязи, игрушечный молоток с гвоздями, даже боксерская груша — все было тщетно. В конце концов прибегнув к самотерапии, она обнаружила у себя боязнь любых проявлений гнева. Раньше она никогда не осмеливалась почувствовать это. Она начала осознавать, что каждый раз путалась, наблюдая очередную вспышку ярости у своего ребенка. Очевидно, что она передавала свой страх ему.

Подобные приступы причиняют детям немало страданий (я не имею в виду тот вид поведения, который дети напускают на себя намеренно с целью самоутверждения). Это опыт пугающей интенсивности, он полностью подавляет ребенка. В результате ребенок теряет над собой контроль. Он беспомощен и напуган, он уподобляется душевнобольному, страдающему острым приступом психоза. Ему необходимы комфорт и обещание, что это пройдет, что скоро ему станет лучше. Описанная мной мать не способна дать своему ребенку поддержку, в которой он так отчаянно нуждается. Все, что она может, — добавить к его страху свой собственный. Вскоре после того как эта мать признала и почувствовала свой скрытый страх гнева, приступы у ребенка стали утихать и в конце концов полностью прекратились.