Термометр показывал сто градусов [2] . Это был рекорд.

Чейенн металась — Каттер пребывал в мрачнейшем настроении, дом действовал на нее удручающе. И чтобы хоть как-то успокоиться, она отправилась поливать цветы в саду. Обычно в таких случаях ее сопровождал Джереми. Он играл рядом с ней, бил палкой по кустам, отыскивал каких-то необыкновенных жуков. Или же влезал на ближайшее дерево и, примостившись поудобнее, читал книжку.

Сегодня жара стояла такая, что, сколько бы Чейенн ни лила из шланга, земля оставалась сухой, будто в пустыне. Она почти физически ощущала, как растения вянут и жухнут от этого зноя не по сезону. Понимая, что это дурное предзнаменование, она, уже не в силах бороться с усиливающейся тревогой, свернула шланг и пошла в дом.

Длинный жаркий день близился к роковому часу внесения выкупа. После вчерашнего любовного порыва она держалась особняком, почти не выходя из своей спальни. Каттер же, обхватив черноволосую голову руками, не отходил от телефона в библиотеке.

Почему он сидит там, ничего не предпринимая? Сидеть могла бы и она. Да и любой другой.

Чейенн взглянула на часы. Оставалось тридцать минут.

Почему он безмолвствует? Почему ничего не делает? И не говорит, что делать ей?

Она никогда не грызла ногти, а сейчас от них почти ничего не осталось. Она сходит с ума!

Медленно тянулись минуты. Стало душно. В горле такая же сушь, как в саду. Дышала она тяжело и часто. Нет, она больше ни секунды не может оставаться в спальне, хотя Каттер просил ожидать его там.

Розовые стены стали словно смыкаться над ее головой. Джереми, ее мальчик, в смертельной опасности, а она сидит сложа руки!

Она опустилась на кровать.

Каттер велел оставить его в библиотеке одного. Он велел ей дожидаться его в спальне.

Да кто он такой, чтобы распоряжаться в ее собственном доме? Когда ее сын похищен, а сад умирает? Когда она охвачена страхом и отчаянием и чувствует себя такой одинокой? Когда ей необходимо знать все, что происходит, вплоть до мелочей? Когда он сам нужен ей?

С белым, как полотно, лицом Чейенн выскочила из спальни и сбежала по лестнице вниз, в библиотеку.

Когда она вошла, Каттер даже не поднял головы.

Он сидел спиной к ней, пригнувшись к телефону, и говорил таким тихим и твердым голосом, что Чейенн вздрогнула. Ее поразила враждебность его тона, какой она раньше у него не замечала.

Она ясно расслышала его слова:

— Мы играем в шахматы, не так ли? Я взял вашу королеву. Значит, вам мат.

И Каттер положил трубку. Чейенн произнесла нечто невнятное, и он обернулся в ее сторону. Встал и, словно не замечая ее, глядя прямо перед собой холодными глазами, подошел к окну. Белка пробежала по аллее и вскочила на дерево; он хмуро наблюдал за маленьким зверьком.

Да как Каттер может проявлять хоть какой-то интерес к чему-нибудь кроме Джереми? Чейенн вмиг ощутила пропасть непонимания, пролегшую между ними за семь лет. Кто он такой? Почему в самый тяжкий момент своей жизни она обратилась за помощью к этому холодному человеку?

Перед ней стоял высокий, хорошо сложенный мужчина с глубоко посаженными темными глазами и копной черных волос, с удивительно красивым небритым лицом. Где тот нежный любовник, что едва не соблазнил ее накануне? Этот человек с безжалостным выражением лица ей совершенно чужой.

— С кем ты говорил? — закричала она. — Как можешь ты беседовать о шахматах, когда жизнь нашего сына в смертельной опасности? Почему ты ничего не предпринимаешь? Почему не идешь его искать? Почему сидишь здесь час за часом — и только? Сидеть я могла бы и сама.

— Так, значит, ты думаешь? — тихо спросил он усталым голосом, в котором звучало нечто вроде затаенной угрозы. Мрачный взгляд его словно молил о чем-то, но о чем?

— Я хочу, чтобы ты ушел. Зря вообще я тебе позвонила. И я жалею о вчерашнем.

— Я тоже, милая, — глубоко вздохнул он.

Она в растерянности повернулась, чтобы уйти, но тут зазвонил телефон, усилив напряженность, повисшую в воздухе. Каттер немедленно схватил трубку.

— Да! — Лицо его стало совершенно серым. Через одну-две секунды он швырнул трубку на рычаг.

— Кто это? — прошептала Чейенн. — Это был он?

Каттер кивнул.

— Я уезжаю, — сообщил он как о чем-то совершенно обыденном. Без злобы. Без страха. Без волнения.

И тем не менее в нем произошла какая-то перемена.

— Платить выкуп? За Джереми?

Он колебался.

— Да, — сказал он наконец.

— Лжешь! Я знаю, это неправда!

Глаза ее наполнились беспомощными слезами. Он взял куртку, перекинул через плечо и пошел мимо нее к двери.

— Я... я не верю тебе! — кричала она, идя за ним. — Говори, куда ты идешь на самом деле? Джереми жив? Или его уже убили? К чему были все эти ружья? Тебе что-то известно, но ты скрываешь от меня. Скажи мне! Как ты можешь вот так спокойно взять и уйти, не говоря ни слова?!