Саная мрачно и выжидающе смотрел на него, но не произносил ни слова.

– И нужно-то мне от тебя всего ничего, – сказал Гуров. – Скажи мне, что ты знаешь о человеке по фамилии Вольнов, и я обещаю оставить тебя в покое.

– Э-э, откуда я знаю такую фамилию? – сожалеюще произнес грузин. – Я вообще в Москве никого не знаю!

– А ты напряги память, – посоветовал Гуров. – У Вольнова еще такой фургон черного цвета, с надписью «Камелия» на боку. Он тебе на нем грузы возил. А на днях на этом самом фургоне совершили налет на выставочный центр «Северное сияние». Шестеро убитых. Об остальном я уже не говорю. Теперь понимаешь, во что ты вляпался?

Нодар не ответил, но по его внезапно окаменевшему лицу Гуров понял, что новость произвела сильное впечатление. Теперь он лихорадочно соображал, что делать. В налете он не участвовал – это Гуров знал точно. Оставшиеся в живых охранники подтвердили, что Саная не было среди бандитов. Однако что-то он несомненно знал или по крайней мере догадывался. Весь вопрос заключался в том, найдет ли Саная выгодным поделиться этим знанием.

– Послушай, начальник, – сказал Нодар наконец. Тон его был вкрадчиво-равнодушным. – Я все следователю рассказал. Меня люди опознавали. Никто не узнал. Я мирный коммерсант. Ни с кем в Москве дела не имел. Про налет ничего не знаю. И про фургон тоже. Ты меня с кем-то спутал, честное слово!

Гуров задумчиво посмотрел на него.

– Врешь ты много, – сказал он. – А я не люблю, когда мне врут. Ты это себе на ус намотай, ладно? И все-таки я от своих слов не отказываюсь. Один шанс я тебе предоставлю. Если опомнишься вовремя, ты знаешь, куда тебе прийти. Только не тяни время! Всегда наступает такой момент, когда уже ничего нельзя поправить.

– Когда есть друзья, все можно поправить, начальник, – многозначительно сказал Нодар, но лицо его выражало озабоченность. Мысленно он уже был с друзьями и прикидывал, что нужно сделать, чтобы выпутаться из создавшейся ситуации.

Вернувшись в главк, Гуров уже не застал Крячко. После непродолжительных размышлений он вызвал к себе сотрудника своего отдела, капитана Бояринова и растолковал ему предстоящую задачу.

– Подбери себе ребят посмышленее, – сказал он. – Так, чтобы можно было обеспечить сменяемость и подстраховку, и возьми под плотное наблюдение этого Нодара Саная, как только его выпустят. Мне тут пришло в голову, что без него дело с алмазом вряд ли обошлось. Во всяком случае, про фургон Вольнова он что-то знает. А раз знает, ему вполне могут отвинтить голову – как Голубцову. Поэтому берегите его как зеницу ока. А заодно присмотрите, чем он в Москве занимается. Только имейте в виду, что работаем мы с ним без ведома руководства, рискуя лампасами. Я, конечно, вас в любом случае прикрою, но, если он слежку заметит, мигом к адвокату побежит и вообще затаится.

– У меня не затаится! – убежденно сказал Бояринов, веселый крючконосый человек с большими и грубыми, как у кузнеца, руками. – Можете не беспокоиться, товарищ полковник! Сделаем все как полагается… – и, ухмыляясь, он тут же добавил: – Между прочим, то такси, насчет которого вы распорядились, уже разыскали. Таксист у нас в кабинете сидит… Вы прямо сейчас с ним будете разговаривать? А то он замаялся уже, бедолага! Протеста пока не выказывает, но чувствуется, на пределе мужик.

Гуров заканчивал беседу с таксистом, когда вернулся Крячко. Стас был необычно хмур и молчалив. Он присел на стул и принялся сверлить недоверчивым взглядом таксиста – плотного лысоватого мужика лет сорока пяти, который мял в руках шапку и уже в сотый раз излагал Гурову свою историю, неизменно путаясь и перевирая детали. По-видимому, он вообще был не мастак разговаривать, а сейчас вдобавок еще и переволновался сверх меры. Ему казалось, что впереди его ждет если не заключение под стражу, то уж лишение лицензии непременно. Поэтому в своей исповеди он особенно упирал на свои положительные моральные качества – и налоги, мол, платит он вовремя и в полном объеме, и ездит без нарушений правил дорожного движения уже не менее десяти лет… Вот только подробностей своей встречи с Голубцовым он упорно не мог вспомнить. Вернее, вспоминал, но как-то частями, и последнюю часть Гурову удалось вытянуть из него уже только к приходу Крячко.

– Итак, вы говорите, что возвращались в Москву по Новорязанскому шоссе, – напомнил ему Гуров. – После выгодного заказа…

– Ага, – оживился таксист. – Было дело. Оплатил он мне в оба конца. В деревню к тестю ехал. Да ведь дело какое – порожняком все равно ни то ни се ехать… А на трассе бесполезно. Ну, я и свернул. Думаю, может, сейчас кого до центра и возьму.

– Где свернули? Во сколько это было?

– А вот где свернул, не скажу, – загрустил таксист. – Механически свернул, без задней мысли. Примерно, значит, не доезжая Кузьминской улицы… А было это… Было это часов примерно восемь утра. А может, девять. Восемь-девять – вот так примерно… Каждый день катаешься – так в голове все так перепутывается… – извиняющимся тоном добавил он.

– А мне говорили, у таксистов зрительная память – алмаз, – удивленно заметил Гуров. – Но хотя бы где вы взяли пассажира, вспомнили?

Таксист аккуратно положил шапку на колени и смущенно почесал затылок.

– Так примерно там и взял, – сказал он. – Выскочил чуть не под колеса. Я мимо ехал. Собирался уже обратно на проспект вырулить. Все равно пассажиров не было – чего же по закоулкам плутать?

– Хотелось бы поточнее, – сказал Гуров.

– А поточнее не скажу, – признался таксист. – Потому что испугался я тогда, если честно. Думал, разборки какие. Морда у этого была вся в крови, грудь нараспашку и глаза бешеные. Любой испугается.