На какой–то день входит в темный лес. В лесу, сам хорошо знаешь, избушка на столбах, на собачьих пятках, в избушке старая старуха, да такая противная:

нос в потолок врос, титьки на клюку намотаны, сопли через порог текут…

Ну вот, видишь, даже побратиму моему вчуже худо сделалось, а каково же Хотену Блудовичу? Но перемогся, поклонился вежливо: пособи, бабушка, моему горю. Пособлю, говорит старая карга, только полезай за это ко мне на полати, в кольцо со свайкой играти!

Не стерпел Хотен Блудович, стянул ее за волосы редкие на пол и давай охаживать ножнами: вот тебе кольцо, вот тебе свайка, вот тебе ступа, вот тебе толкач! Взмолилась старая о пощаде. Помиловал ее любострастный богатырь, и указала она ему дорогу. Иди, говорит, прямо в лес, а в лесу ругай во весь голос лешего. Леший обидится, заведет тебя неведомо куда, а тебе того и надо! Там и лежит твоя любушка, словно маков цвет.

Не соврала старая – это мы тебе с побратимом можем подтвердить, сами в тех страшных краях побывали. Только мы при этом лишились всего, а Хотен Блудович как–то выкрутился, пришел в те места честь честью.

Смотрит – площадь, да такая красная, пригожая! Каменные дома, стена из красного кирпича! Люди одеты по–чудному, вот как мы, говорят еще того хуже, а вдоль стены народ один за одним в череду стоит: мужики, бабы, малые дети.

И заходят по одному в склеп, а у дверей стоят стражники с короткими копьями, вроде живые, а вроде и неживые. Стерегут, чтобы народ валом не валил.

Ну, Хотен Блудович не стал себя невежей выказывать, встал в хвост, стоит, терпит, не знает, куда по нужде пойти. Смотрит на соседей и думает:

«Стойте, стойте, дурачье! Зря ведь стоите! Не знаете того, что следует хрусталь богатырским кулаком разбить да красавицу поцеловать!

Нецелованная–то она у вас весь век беспробудно пролежит!»

Ну, кое–как дождался своей очереди. Тут у него меч отбирают, с мечами, говорят, нельзя. Ладно. Входит в склеп. Кругом темно, один только гроб хрустальный светится. И лежит в этом гробу не красная девица, а малый мужичок. Желтый такой, все на него молчком любуются. «Опять дураки! – думает Хотен Блудович. – Не понимают того, что красавица заколдованная, потому и кажется мужичонкой! Ничего, я чары–то живо с нее сниму!»

Растолкал всех, бросился на гроб. «Ты вставай, вставай, моя суженая!» – приговаривает. Налетели на него стражники, скрутили, связали, ну да и он кое–кого здорово помял. Отвели его сперва в темную темницу, потом к немилостивому судье. В том царстве строго было! И послал его немилостивый судья в дремучий лес деревья валить… Ну, там он как–то с лешим договорился, ублажил его, помог ему лесной хозяин домой воротиться…

Только с тех пор переменился наш Хотен Блудович: уж не глядит он ни на княжеских дочерей, ни на сенных девок, а чуть заметит кого маленького да лысоватого, вроде того, что в гробу видал, – догоняет, обнимает, целует.

Все надеется чары развеять. Вот ведь как бывает!

После этого Жихарь поглядел на Проппа: не, вздумай, мол, хоть и каменный, сам туда соваться!

Яр–Тур уже оклемался от ужасного образа старухи и заметил:

– Мне кажется, сэр Джихар, что ваш приятель сэр Хотен Блудович попал в страну Кем или Миср. Именно там в гигантской каменной гробнице покоится царь Фараон. Пограбить эту гробницу было немало охотников, а вот целовать…

– Это же новелла! – обиделся Жихарь. – Вечно ты испортишь… Ну да пошли, авось даст Пропп гладкую дорожку.

Дорожку Пропп дал скоро – она вилась в траве и пропадала за холмами.

Будимир соскочил со шляпы и побежал промять лапки.

Жихарю все не удавалось завести песню, не удалось и на этот раз.

– Смотрите, сэр брат, кажется, ваш Пропп и впрямь шлет нам удачу! Да, он не слабее нашего Фрэзера! – сказал Яр–Тур. И указал рукой.

Жихарь присмотрелся. Далеко впереди виднелись три фигурки: по краям большие, а в середке поменьше. Прибавили ходу.

– Мужик ведет в поводу двух коней! – обрадовался Жихарь.

– Но нам, увы, нечем заплатить…

– Какой щепетильный! Только неужели ты своего Гнедого не признал? А ведет их не просто мужик – цыган Мара нахально ведет наших коней прямо на конскую ярмарку. Надо успеть перехватить. А то вдруг он их уже отпежил?

– Как? – вскричал Яр–Тур. – Неужели злой конокрад столь далеко зашел в своих пороках?

– Да ты не хуже Хотена Блудовича, тоже только об одном и думаешь! – осклабился Жихарь. – Отпежил – значит, пятен на бока наставил особыми припарками, чтобы стали кони пегими… Теперь тихо! Только бы его не спугнуть!

Побежали бесшумно, пригибаясь в высокой траве. Вскоре красная рубашка цыгана явственно нарисовалась впереди. У Мары на душе было легко, как у Жихаря, но Жихарь не успел затянуть песню, а Мара успел и, кроме звонкого своего голоса, ничего не слышал. Ни Гнедой, ни Ржавый тоже на погоню внимания не обратили либо сообразили, что не чужие люди настигают, а родные хозяева.

– Брат, – выдохнул Принц, когда цель оказалась близко, – настал, видно, мой черед показать толику чародейного искусства. Наши друиды преуспели в борьбе с конокрадами…