— Лука, а ты-то знаешь, кто дал мальчику наркотик? — спросил Брунетти. — Ты мог бы назвать его имя?

— Мог бы, но не стану. Это никак не поможет. Над этим парнем есть кто-то еще, а над тем — еще. — Брунетти услышал, как он прикуривает следующую сигарету.

— Как ты думаешь, мальчик расколется?

— Будет молчать, если ему дорога жизнь, — ответил Лука и тут же прибавил: — Это, конечно, преувеличение. Скажем так: если не хочет, чтобы его серьезно покалечили.

— Даже в Джезоло? — спросил Брунетти. Неужели преступность из больших городов добралась уже и до этого сонного городка на Адриатике?

— Особенно в Джезоло, Гвидо.

— Так что будет с парнишкой дальше? — спросил Брунетти.

— Ты лучше меня должен знать ответ на этот вопрос, — сказал Лука. — Если это первое правонарушение, его пожурят и отпустят.

— Он уже дома.

— Мне это известно. Я говорю абстрактно. И тот факт, что его отец — полицейский, не навредит.

— Не навредит, если история не попадет в газеты.

— Я обещал тебе. На этот счет можешь быть уверен.

— Надеюсь, — отозвался Брунетти.

Поскольку тема была исчерпана, после затянувшейся паузы Брунетти осведомился:

— А что у тебя? Как ты сам, Лука?

Лука откашлялся, и от этих хрипов Брунетти стало не по себе.

— Все так же, — выговорил он наконец и снова стал кашлять.

— А как Мария?

— Эта корова? — рассердился Лука. — Все, что ей надо, — это мои деньги. Ее счастье, что я позволяю ей оставаться в доме.

— Лука, она мать твоих детей! — пробормотал Брунетти, чувствуя, что Берточчо еле сдерживается, чтобы не обрушить на него свой гнев. И он прав: зачем было лезть в его личную жизнь?

— Гвидо, я не буду с тобой это обсуждать.

— Прости, Лука. Ты знаешь, я говорю это только потому, что вы мне не чужие.

— И я это знаю, но все меняется. — Они помолчали, а когда Лука снова заговорил, голос его звучал отчужденно. — Я вообще не хочу говорить об этом, Гвидо.

— Понимаю, — согласился Брунетти. — Извини, что не звонил так долго.

Памятуя о дружбе, которая продолжалась много лет, Лука вежливо отозвался:

— Но ведь и я не звонил.

— Это неважно.

— Да, это неважно, — добродушно, со смехом согласился Лука, и смех перешел в приступ кашля.

Переждав приступ, приободренный Брунетти спросил:

— Если ты узнаешь еще что-нибудь, сообщишь мне?

— Конечно, — пообещал Лука, явно собираясь положить трубку.

И тогда Брунетти решился на последний вопрос:

— Лука, ты сказал, что знаешь и того, от кого мальчик получил наркотики, и тех, кто повыше?

В голосе Луки снова появилась настороженность:

— Что ты имеешь в виду?

— Занимаются ли они… — Брунетти был не вполне уверен, как назвать то, чем они занимаются. — Занимаются ли они этим бизнесом в Венеции?

— Ох, — вздохнул Лука. — Насколько я понимаю, в Венеции им негде развернуться. Население слишком старое, а молодежь, если нужно, едет на материк.

Безусловно, это было эгоистическое чувство, но Брунетти обрадовался услышанному. Да и любой человек, у которого двое детей-подростков, независимо от того, насколько он уверен в их сознательности и предпочтениях, будет рад узнать, что в городе, в котором они живут, в обороте не так уж много наркотиков.

Интуиция подсказала Брунетти, что больше никакой информации он от Луки не получит. Да и знание имен людей, которые продают наркотики, ничего не изменит.

— Спасибо, Лука. Береги себя.

— Ты тоже, Гвидо.

Вечером, после того как дети пошли спать, он рассказал Паоле об этом разговоре и о вспышке гнева Луки при упоминании имени его жены.

— Я знаю, тебе он никогда не нравился, — констатировал Брунетти, словно извиняясь за поведение Луки.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Паола.

Они сидели на противоположных концах дивана и отложили свои книги, когда Гвидо начал разговор. Брунетти долго думал над ее вопросом: