— Мы с женой никогда не забудем этой минуты. Как ваше имя-отчество?

— Николай Семенович.

— Николай Семенович, мы приглашаем вас на наше небольшое торжество. Мы сейчас поедем в сельмаг, а на обратном пути заедем за вами.

— Спасибо, детки, но, наверно, не смогу. Потом обратно добираться с моим здоровьем...

— Ладно, Николай Семенович, тогда не уходите пока никуда, мы все равно сейчас сюда заедем.

Купив в сельмаге ящик водки, подъехали к сельсовету. Я поставил на стол бутылку, Галка закуски достала. А стаканов нет. Николай Семенович показал на зеленую кружку, что стояла на бачке с водой:

— Давай по-солдатски.

Я налил полкружки, подал ему, а он не может взять, не за что уцепиться расщепом. Тогда я освободил ручку кружки, повернул ее к Николаю Семеновичу. Он защемил ручку пальцем, культей подхватил под дно.

— Так вам бы положено первым выпить, — говорит.

— Пейте вы, пейте за наше счастье.

— Ну, пусть будет так! Пусть будут счастливы и ваши дети!..

К моему приезду Галка, отработав послеинститутский минимум, вернулась в Зауральск.

И вот я дома. Снял морскую форму. Быстро перезнакомился с пишущей братвой. Узнал, что на одном из заводов требуется «литраб» в многотиражку. Позвонил по телефону в редакцию:

— Вам нужен литработник?

— Да, нужен, — ответил женский голос.

— Давайте договоримся.

— Давайте. Приезжайте завтра, с документами, привозите, что у вас есть написанного...

— Хорошо.

Назавтра у проходной завода снял трубку и позвонил в редакцию:

— Так я пришел.

— Сейчас выйдем.

Вскоре через одну из пронумерованных кабин проходной вышли двое: женщина, высокая, круглолицая, курносая, лет под пятьдесят, и мужчина такого же возраста, щупловатый, застенчивый, прихрамывающий. Направился к ним, словно знал, что это и есть те, которые пообещали выйти.

— Здравствуйте! Это я, Зайцев Андрей.

Поручкались. Женщина назвалась: «Голубева Анна Иосифовна...» Мужчина сказал: «Шустов Вениамин Евгеньевич». Какие-то имена и фамилии ласковые, ни одной буквы «р». Видать, ничего люди, особенно Шустов.

— Вы уж нам скажите свое отчество, — попросила Голубева, — а то так неудобно как-то.

— Да ну, неудобно! Зовите меня Андреем. Петрович я по батюшке, но меня так еще никто не величал...

— Ну, знаете, работа ведь...

— У нас зарплата литработника — восемьдесят рублей, — вводит в курс дела Голубева. — Маловато, конечно...

— Вы женаты? — спрашивает Шустов.

— Женат.

— Вы уже работали в газете? — задает вопрос Голубева.

Этого вопроса больше всего и боялся я. Потому что в газете не работал, а только сотрудничал во флотской печати как военкор. Часто мои заметки, зарисовки и очерки публиковались с большими сокращениями и правкой. Это иногда сильно расстраивало и пугало. Все мечтал о том времени, когда смогу увидеть напечатанным свой материал в таком виде, как сам написал, со своим заголовком, без чужих поправок, сокращений и добавлений. Во флотскую газету я посылал свои корреспонденции почтой, заметки писал, уединившись в штурманской рубке. А тут предстоит писать на глазах у настоящих газетчиков, придется краснеть, видя, как при мне правят мой материал. К тому же, здесь темы другие, заводские. При этой мысли стало страшно. «И зачем я только лезу в это дело? Может, сейчас распрощаться вежливо с этими людьми и двинуть на стройку, где все знакомо, где чувствуешь себя уверенно, как дома?» И вдруг вопрос:

— Ну, а на заводе вы работали? — Анна Иосифовна спрашивает. Я ожидал, что после моего «нет» наступит тяжелое молчание, обозначающее полное разочарование во мне новых знакомых. Но в ответ услышал:

— Это не беда. Познакомившись, освоитесь. Было бы желание. Чего же мы стоим! Пойдемте хоть на скамейке посидим, — предложила редактор и первая направилась к скамейке в сквере.

— Вы что-нибудь из напечатанного взяли с собой? Ну и хорошо. Посмотрите, Вениамин Евгеньевич, вы у нас стилист...

Пока мы с Анной Иосифовной несколько скованно беседовали, Шустов листал газетные вырезки, быстро пробегал их глазами. У меня разговор не клеился: ждал, что скажет Шустов.

— Ничего, хватка есть, вкус. Правда, материалы ваши кто-то здорово правил и часто не на пользу. Страдаете однотемьем. У нас в этом смысле простору больше. Думаю, Анна Иосифовна, что Андрей Петрович нас вполне устроит. К тому же, он поступил на факультет журналистики.

— Я тоже так думаю, — согласилась Голубева. — Вы, пожалуйста, посидите здесь, а я пойду оформлю Андрею Петровичу разовый пропуск. У вас паспорт с собой?

— Вот он.

От такой доброжелательной беседы тревога моя начала таять, и я смог внимательней присмотреться к Шустову. Слышал, что Вениамин Евгеньевич поэт, издал два сборника стихов, руководит областным литературным объединением. До знакомства он почему-то представлялся мне стройным, резвым, с громовым голосом человеком. И смуглым.

Вот он, автор двух поэтических книжек, сидит рядом и ни словом не обмолвился о себе, о стихах, задает вопросы. И вопросы какие-то житейские, немудреные.