Шрифт:
– - Хоннор, Хоннор... погоди, не кипятись... Великие Святыни, какой же ты смешной...
– - Я смешной?
– взревел Хоннор - Да я... да ты...
– ответом на его возмущение был новый взрыв звонкого хохота. Хоннор расцепил тонкие руки на своей шее, в досаде оттолкнул девушку. Силы соразмерить не смог - она кубарем покатилась по земле. Села, огорошено хлопая глазами. Хоннор вскрикнул, словно это его ударили, кинулся, подхватил Мелисенту на руки:
– - О, Святыни, что же я наделал?!!!... Зачем ты смеялась надо мной, негодная девчонка?... Бедная девочка моя!... Я тебя ушиб? Прости, пожалуйста... что я наделал?!...
Мелисента молчала. Хоннор поставил её на край колоды, повертел, осматривая со всех сторон:
– - Кажется, кости целы, крови нигде нет. Ну, скажи, где больно? Не молчи же!...
– Но Мелисента молчала. Хоннор встряхнул её легонько:
– - Мелисента...
– Она молчала. Хоннор потряс сильнее. Потом ещё сильнее - так, что у неё зубы застучали. Потом он тряс её изо всех сил, исступленно выкрикивая:
– - Скажи что-нибудь! Скажи! Не молчи!...
– потом Мелисента снова расхохоталась. Хоннор замер, запалено дыша, с выпученными, обезумевшими глазами. Плюхнулся на колоду - и вдруг расплакался. У Мелисенты разом пропала охота смеяться. Она гладила ладошками мокрые щеки, вздрагивающие плечи:
– - Хоннор, миленький, ну не плачь. Я не хотела тебя обидеть. Не плачь. Если бы ты на себя посмотрел - какой ты смешной, когда сердишься - ты бы тоже смеялся. Не плачь - я тебя всякого люблю - и смешного люблю... Чего же ты обижаешься?
Хоннор поднял на Мелисенту заплаканные, несчастные глаза:
– - Правда любишь?
Мелисента погрозила ему пальцем:
– - Ты не должен забывать, что я дала Обет. Ты хороший друг, Хоннор. Я люблю хорошего друга.
Хоннор сидел, нахмурив брови, думал о чем-то. Потом кивнул:
– - Правильно. Я бы хотел, чтобы ты любила меня как друга. И ещё немножечко - как отца.
– - Почему - как отца? У меня никогда не было отца...
– - Потому что к отцу надо относиться почтительно. Над отцом... не смеются...
– - Я постараюсь, Хоннор. Постараюсь не смеяться... Но когда я не выдержу, и буду хохотать, как сумасшедшая - ты больше не швыряй меня об землю, хорошо?
– - Хорошо...
– в глазах Хоннора вдруг появились озорные чёртики - я тоже очень постараюсь...
Мелисента соскочила с его колен:
– - Вот и договорились... А теперь послушай - ты действительно не хочешь остаться здесь?
– - Нет, не хочу.
– - Отчего? Кажется, здесь к тебе хорошо относятся. Ты мог бы построить дом, жениться, завести детей. Тебе бы не было здесь так одиноко, как в лесу.
– - Эти пасечницы все сварливые... жужжат, как пчелы, и жалят не хуже. Я прожил поблизости десять лет - я на них нагляделся. Они про себя говорят - мы домовитые, хозяйственные... А по-моему - жадные просто. Они людей по богатству ценят. Вот Шоннана очень уважают - дескать, хороший, почтенный, живет в достатке...
– - Жил, пока его дом не спалили...
– - Ну, жил... да он и ещё разбогатеет, больше прежнего, потому что он пройдоха и выжига... Почему, думаешь, его дом был не в деревне, а у дороги построен? Чтобы деревенские не сильно заглядывали, что у него делается. Он тишком с винокуром договорился, и тот ему хлебное вино ночами возил. Шоннан им разводил медовуху. Она от этого слишком пьяная получается - если перебрать, то и помрешь в одночасье... А он эту медовуху в самую паршивую харчевню сбывал - на ларемурской дороге. Хозяин харчевни туда ещё воды наплещет - и продает всякому сброду, которому лишь бы глотку залить... Я у Шоннана как-то спросил - отчего это винокур зачастил к нему ездить? Неужто пир на весь мир готовится?... ну, вроде в шутку... А на другую ночь у меня на прибрежном лугу стога сгорели - дескать, не совал бы ты свой нос...
– - И что ж ты - спустил ему спаленные стога?
– - Так ведь, не пойман - не вор... Кто-то по воде пришел, по воде ушел - следов не оставил.
– - Ну ты же не на Шоннане женился бы... не все ж они такие.
– - Да все. Шошона возьми - он хороший мужик, получше многих. Но и то - хитрый жук. Денег у него - не меряно, а в посконных штанах дома ходит... нет, не люблю я пасечников, и они меня не любят...
– - А женщины на тебя заглядываются - я же вижу.
– - Это они сейчас заглядываться стали - когда ты мне новую одежду сшила, да волосы причесала, да бороду каждую неделю подстригаешь. А так они десять лет нос от меня воротили. Я здесь каждый год полотно себе покупал - хоть бы одна предложила: давай, дескать, Хоннор, сошью тебе рубахи. Я бы и заплатил охотно - не люблю я шить. Вечно все пальцы исколешь... Так ведь нет - ни одна... А когда мне деревом плечо поломало - как же мне было тяжело и больно по хозяйству управляться. Коз у меня тогда еще не было - только печь растопить, да поесть приготовить. Да ещё в избе прибрать. Я тогда пришел, попросил Шошона - пусть бы он уговорил женщину какую или хоть старуху... со мной пожить. От такой крайности даже женился бы - буде какая захочет. Не захотела ни одна - ни замуж, ни просто так... А сейчас - заглядываются, говоришь... Не надо мне от них ничего. Пойду с тобой в Ларемур - может, там найду свое счастье.
– - А в лес вернуться не хочешь?
– - Нет. Одичаю я там. Уже было совсем одичал... И на человека стал не похож. Ты меня словно разбудила... Нельзя человеку так долго жить одному. Пойду в Ларемур...
– - Вот об этом я с тобой и хотела поговорить. Не получиться пока что в Ларемур...
Глава 11.
Древняя баллада, которую на прощальном ужине спела Шошоха.
Жил рыцарь отважный по имени Ларр.