Снова извилистые лесные тропинки. За вечер и добрый кусок ночи мы проходим ещё около двадцати пяти километров. До границы дикарских земель, полосой огибающих владения Всероссийского диктата, остаётся всего ничего, километров десять. Отряд останавливается на отдых невдалеке от окраин бывшего населённого пункта Иваньково, и судьба подкидывает нам очередное испытание – встречу с крупным отрядом «зверьков», который идёт в стороне от места нашего привала. Однако по какой-то причине неоварвары делают резкий поворот, рассыпаются на десятки и пытаются нас окружить.

Среди деревьев мелькают сутулые фигуры пригибающихся к земле дикарей. Они осторожно крадутся по направлению к нам, их никак не меньше полутысячи. Учитывая наше огневое превосходство, можно подумать, что это немного, и мы с лёгкостью одержим над ними победу. Но лес есть лес, это не чистое поле, где можно рубить вооружённых примитивным оружием неоварваров от бедра, и, учитывая сложный переход через болото и последующий марш по лесам, вступать в бой не хотелось. Жаль, не всё зависит от нас, я ждал до последнего момента, что дикари нас не заметят и отойдут. Однако когда они оказались в десяти метрах от наших передовых дозоров, пришлось отдать команду на открытие огня.

– Бей! – пронёсся мой возглас по молодому подлеску, где затаился отряд.

И началось смертоубийство. Передовых вражеских воинов смели походя. Сломанными куклами они падали наземь один за другим, а вот дальше нам пришлось худо. Обнаружившие отряд «зверьки» грамотно рассредоточились и обошли нас по флангам. Бой стал приобретать характер затяжного сражения, где мы находимся на враждебной для нас территории, и, превозмогая усталость людей, мне пришлось скомандовать отступление.

Тульская область.

19.05.2065

В себя я приходил с огромным трудом. Кто я? Где нахожусь? Что со мной? Ничего не понятно, память подводит, а мысли как будто вязнут одна в другой, путаются и сплетаются в непостижимый клубок без начала и конца. Голова просто раскалывается от дикой, нестерпимой боли, и пошевелить ею практически невозможно. В ушах стоит ровный шум, а во рту скопилась противная, отдающая солёным привкусом горечь. Глаза ничего не видят, я нахожусь в полной тьме, а забитый какой-то засохшей коркой нос не улавливает ни одного запаха. Так погано, что хочется сдохнуть, и этим прекратить все свои мучения.

С огромным трудом перебарывая слабость тела и превозмогая головную боль, я пытаюсь проверить себя на сохранность. Однако на полу это делать неудобно. Надо найти какую-то точку опоры помимо холодного земляного пола, на котором лежу, и определиться точнее, где же я нахожусь и что со мной.

Я пополз вперёд, куда вперёд, не знаю, главное сейчас – это упереться во что-то. Рывок! Ещё один! И ещё! Руки шарят по воздуху и раз за разом натыкаются на пустоту. Мне становится страшно, кажется, что я уже умер и попал в некое чистилище или ещё какое хреновое местечко, где мне не рады.

Но вот ладонь с размаху шлепает по чему-то твёрдому. Рецепторы пальцев передают ощущения в мозг, и тот, нехотя обработав поступившую информацию, выдает знание о том, что передо мной деревянная стенка. Очередной рывок по покрытому мокрой травой, костями, мусором и непонятной липкой слизью земляному полу. Вслед за руками в стену упирается голова, и, напрягшись, я смог облокотиться о неё, развернуться и опереться спиной о доброе дерево, которое еле слышно пахнет сосновой смолой.

Все эти труды не пропали даром, и, посидев некоторое время без движения, я снова попробовал разобраться со своим многострадальным телом. Руки свободны и не сломаны. Но работают с трудом. Пальцы ног шевелятся. Значит, и здесь никаких серьёзных травм. Тело ломит так, как если бы меня сильно избивали. Скорее всего, так оно и было. Голова по-прежнему болит и плохо соображает. На затылке несколько крупных шишек. Пара зубов во рту шатается. Язык прикушен и распух. Напрягая мышцы лица и проведя по нему грязными руками, я удостоверился, что нос не сломан, но сильно разбит. Губы похожи на две лепешки. Глаза не открываются по той причине, что с рассечённого лба на них натекла кровь и, застыв, образовала твёрдую корку.

«Вот это ты погулял, Саша», – подумал я, вспомнив своё имя.

Итак, что имеется в остатке? Я – Александр Мечников. Вне всяких сомнений, меня зовут именно так. Вроде я офицер чего-то и кого-то. Шёл со своими людьми. Куда именно? Пока не вспомнил. Нас догоняли злые уродцы. Вместо чётких лиц память выдала несуразные серые маски. Мы с ними дрались и отогнали, но они не отступили и продолжили нас преследовать. Всё шло неплохо, пока не подранили паренька, который бежал в самом конце строя. Мы, то есть я, четверо бойцов и собака, вернулись за ним. Какая собака? При чём здесь собака? Туман. Листаю книгу памяти дальше.

У паренька, которому стрела попала в бедро, шансов на выживание не было. На него насели дикари, он хотел подорвать себя гранатой, но не успел. Ему скрутили руки и отобрали смертоносное металлическое яйцо. Пока его крутили, налетели мы. Четверо бойцов и собака остались против нескольких сотен врагов. Помню, что дрались мы жестоко и что я отдал приказ отходить, а воины меня не послушали и стояли рядом до конца. Затем вернулись наши основные силы. Была стрельба, много крови и жестокая рукопашная схватка в каком-то овраге. Мы победили, дикари опять отошли. А дальше ещё один провал в памяти. Снова бег, группы рассыпаются по лесу, и уже ночью получается так, что я остаюсь совершенно один. И только верный пёс, имени которого я никак не могу вспомнить, по-прежнему рядом со мной.